Кэндзи Маруяма - Дорога к замку
Подперев щеку, Тадао смотрел вдаль. В самом низу змейкой вилась речка. Она разделялась на несколько протоков, и все они блестели на солнце.
Тадао сидел тихо, ждал, пока холодный пень под ним нагреется. Дедушка достал трубку и закурил.
— Сегодня больше всего поймали, — сказал Тадао.
— Ага, — согласился дедушка, взглянув на сетку, лежавшую у его ног.
— И всех — одним ударом!
— Чего?
— Убивал всех одним ударом.
Тадао потрогал топор, висевший у дедушки на плече.
— Да?
— Ну да. Ты их всегда раза по три бьёшь.
— Неужели?
Дедушка посмотрел на Тадао.
— Конечно. Чего ты нахмурился?
— У тебя же целый день лицо было нормальное.
Дедушка выдохнул большой клуб дыма и стал смотреть вдаль. Выбил о ладонь трубку и бросил пепел на снег.
— Дедушка! —Тадао весь сжался и пригнулся к деду. — Заяц!
— Где? — тихонько спросил дедушка, замерев на месте.
— Сзади, сзади!
— Не двигайся.
Дедушка взялся рукой за топорище.
— Сюда спускается?
— Ага.
— Один?
— Один. Давай скорей, а то убежит!
— Пока вниз не спустится, не убежит. Спускаться они плохо умеют.
— Почему?
Тадао от возбуждения стало трудно дышать.
— Задние лапы у них длинные, мешают, — ответил дедушка. — Ну все, замолкни.
Тадао уставился на дедушкины руки, боясь моргнуть глазом. Лицо горело огнём. Он пытался услышать, как приближается заяц, но в ушах стучало. Во рту пересохло. Один разок из‑под прикрытых век Тадао медленно перевёл глаза за дедушкино плечо. Там, где только что никого не было, шевелился снег. Показались уши, розовые глазки, а потом и весь заяц.
Заяц встревоженно огляделся и продолжал спускаться по склону прямо перед ними.
Дедушка рывком вскочил на ноги. Тадао, чуть не упав, кинулся следом. Ему не было видно, куда побежал заяц. Дедушка, изогнувшись всем телом, прямо в снегоступах прыгнул вниз. Тадао остановился.
Заяц пронзительно завизжал. Дедушка забарахтался в снегу; поднялся и упал топор. Обычного глухого звука не было.
Тадао, переведя дух, увидел, как дедушка встаёт, держа в руках зайца и топор.
Истоптанная, изрытая снежная поверхность была забрызгана красным. Из рассечённой пополам головы зайца струйной стекала кровь и капала на снег, который делался похожим на клубничное мороженое.
Дедушка вытер окровавленной рукой кровь со лба и улыбнулся.
— У тебя кровь, — сказал Тадао.
— Бог с ней, с кровью.
— А почему кровь?
— Да я ударил этой стороной, — показал дедушка на лезвие топора.
— Ошибся, да?
— Нет, не ошибся.
— Шкурка пропала.
— Плевать.
Дедушка вытер топор о снег. Сумка была полна, и он понёс зайца в руке.
— Зачем ты его так убил? — спросил Тадао.
— Да ладно, одно го‑то ничего, — весело ответил дедушка.
Они не спеша спускались вниз по холму.
— Когда кровь, зайца жалко.
— Ерунда. Ему все равно — он что так, что этак мёртвый, — сказал дедушка, и лицо его вдруг стало очень серьёзным. Тадао пошёл впереди, чтобы не видеть, как из зайца капает кровь.
Обратно они возвращались короткой дорогой, вдоль поймы реки. Солнце начинало клониться к закату, на равнину от гор легла длинная тень. Похолодало.
Дедушка всю дорогу почти не открывал рта. Они перешли через длинный деревянный мост.
Середина моста так и осталась сломанной после прошлогоднего тайфуна. Тадао посмотрел на бежавший внизу поток, остановился и, вцепившись в перила, стал вглядываться в воду.
— Дедушка, — позвал он, не оборачиваясь. — Как ты думаешь, они ещё там?
— Кто?
Дедушка подошёл и тоже посмотрел на реку.
— Рыбы.
— Нет.
— Они вернутся, когда снег сойдёт, да?
— Ага.
— Тогда снова будем ходить на рыбалку, правда?
— Угу, — ответил дедушка. — Будем ходить.
— Каждый год, вдвоём, да?
— Каждый год.
— Ага, и много–много лет.
— …Да.
Тадао взглянул на зайца в дедушкиной руке. Кровь уже не капала.
Когда они перешли мост, Тадао понял, что ветерок дул только над рекой.
— Когда умирают, становятся холодными–холодными, да? — сказал он, трогая на ходу заднюю ногу зайца.
— Да, холодными.
— А почему?
— Потому что кровь останавливается.
Дедушка смотрел куда‑то вперёд, вдаль.
— Когда умираешь, всему конец, — сказал он.
— Чему всему?
— А всему.
— Ну чему всему?
— И еде, и работе, и сну.
— И ты, дедушка, тоже умрёшь?
— Умру. Скоро уже, — ответил дедушка. — Все умирают.
— И все зайцы тоже?
— И зайцы. Все, кто живёт.
— А хорошо бы никогда не умирать, да?
— Если живёшь слишком долго, устаёшь.
— Наверно, — сказал Тадао. — Бабушка была такая холодная.
Далеко в горах прогрохотало, как во время грозы. Они посмотрели в ту сторону. Над освещённым вечерним солнцем ущельем белой тучей поднялась снежная пыль.
— Лавина, — сказал дедушка.
— Вот это да! — восхитился Тадао.
IIIКогда они вернулись, солнце уже зашло и стало совсем темно.
В доме горели огни, там было все так же шумно. Тадао пошёл прямо к дедушке во флигель. Дедушка включил свет. Тадао постучал снегоступами один о другой, чтобы отряхнуть снег, и повесил их на место.
Дедушка с размаху швырнул сетку с добычей поверх ящика с зайцами. Потом сел к камельку. Длинными щипцами он разгрёб угли, подхватил тлеющий уголёк и отложил его в сторону. Собрав тонкие и сухие ветки, дедушка бросил на них сверху уголёк и стал дуть.
Тем временем Тадао, приподняв кусок мешковины, заглянул в ящик с зайцами. Те спали, но от внезапного света зашевелились и, косясь на Тадао, неохотно захрупали пожелтевшей травой. Тадао подошёл к очагу и сел напротив дедушки. Он подвинул ноги в промокших штанах поближе к огню. Скоро от штанин и носков пошёл пар.
— Ругать будут, — сказал Тадао.
— Кто?
Дедушка подкинул в огонь несколько сучьев.
— Мама.
— За что?
— За то, что ходил за зайцами.
— Она что, говорила, что нельзя?
— Ага. Сегодня, говорила, нельзя.
— Ничего.
— Конечно ничего.
Тадао сидел и смотрел в темноту за окном. С крыши свисали сосульки. Бумага, которой была заклеена треснувшая стеклянная дверь, отошла и, тихо шелестя, дрожала на сквозняке.
— Ветер задул, — сказал Тадао.
— Да. Снегопад будет.
Дедушка не смотрел на Тадао, ровными движениями он все ломал сухие ветки и подбрасывал их в огонь.
Они замолчали.
Было слышно, как в доме открылась дверь, кто‑то шёл к флигелю. Подмёрзший к вечеру наст сухо скрипел под ногами.
— Кто‑то идёт.
Тадао посмотрел на дверь. Она с шумом распахнулась, и в комнату вошли мама и тётя. Обе они были в фартуках.
— Тадао! Ты где был? — спросила мама.
— В горах.
— С дедом?
— Ага.
Мама увидела сетку с зайцами.
— Опять на зайцев охотились?
— Ага.
— Ох, папа, — тонким голосом сказала тётя дедушке, — такой день, а ты зверей убиваешь. Мама ведь умерла.
Дедушка ничего ей не ответил.
— Как ты можешь! — сказала тётя. — Сердца у тебя нет.
— Тадао, пойдём.
Мама взяла Тадао за руку.
— Пора ужинать.
Тадао, глядя на дедушку, стал надевать сапоги.
— Папа, ты будешь кушать? — спросила тётя.
— Да ладно, — ответил дедушка.
— "Да ладно" — это значит не будешь?
— Угу.
Мама потянула Тадао за руку, и они вместе с тётей вышли наружу. Дул ветер.
— Бедная мама! — сказала тётя.
— Хорошо тебе, сестрёнка, что ты замуж не вышла, — сказала мама. — Ох уж эти мужики!
— Твоя правда. А как маму жалко!
Тётя и мама заплакали.
IVТадао поужинал в одиночку. Он заглянул в большую комнату. Там возле незаколоченного гроба сидели гости, ели, пили вино и разговаривали между собой.
— А почему, — спросил Тадао у тёти, — они не уходят домой?
— Сегодня они останутся здесь до утра, — ответила тётя, опуская в кастрюлю с кипящей водой бутылочку сакэ.
— А почему?
— Чтобы бабушке не было одиноко, они побудут с ней.
— И останутся здесь навсегда?
— Нет, только на эту ночь.
— А потом что?
— А потом бабушку закопают в могилу.
Тётя, обернув руку краем передника, вытащила бутылочку из кастрюли.
— Хочешь спать? — спросила она.
— Ага.
— Ну ложись тут.
— Я буду спать у дедушки.
— Туда не ходи.
— Там лучше.
— Странный ты какой‑то.
— Почему странный?
— Да ладно, это я так.
Тётя поставила бутылочку на алюминиевый поднос и понесла гостям.
— Скажи ему, чтоб он тебе побольше футонов постелил.
