Евгений Суровцев - Ганская новелла
Несколько минут Джато скрывался в темноте, ожидая, что собаки затихнут. Однако лай приближался, становился все громче. Если он останется здесь, скрытый лишь темнотой, его обнаружат. Нужно бежать, попробовать спастись, решил Джато. Вначале он двигался осторожно, перебегая от одной глинобитной хижины к другой, прячась в их тени. Повсюду за собой он слышал шум и топот. Пересекая один из дворов, он вдруг остановился.
— Сдавайся, — услышал он резкий окрик. Перед ним появился Бородатый.
В последней отчаянной попытке спастись Джато рванулся было вперед, но неожиданно колени его подогнулись, и он упал посреди двора.
Собаки словно взбесились: деревня никогда еще не слышала такого лая. Повсюду из своих глинобитных хижин выбегали люди — женщины и мужчины; вышли из своих домов и белые. Скоро вокруг Джато собралась толпа. Он все лежал, будто совершенно обессилев, с отсутствующим взглядом. Набедренная повязка как всегда туго облегала его бедра. Потрясенные люди молчали. Никто не задавал вопросов. Все и так было ясно.
Вдруг, словно подхваченный неведомой силой, Джато вскочил на ноги. Выхватил оба ножа.
— Уходите! — сказал он. — Не смейте ко мне приближаться. Я не вор, не насильник, я никому не причинил зла.
— Взять его! — приказал Бородатый. Два африканца-охранника, подойдя сзади, схватили Джато и обезоружили. Он не сопротивлялся, но продолжал свою речь:
— Анкобру моим предкам дали боги. А вы кто? Вы, чужаки, пришли сюда и хотите отнять у нас все — и земли, и права, данные нам богами? Хотите сделать людей Анкобры рабами, как наших братьев с севера? Да проклянут вас боги и да сокрушит вас молния небесная, да умрут все белые страшной смертью… и те черные вместе с ними, которые продались белым и предали свой народ!
Джато говорил и говорил, и тогда охранникам дан был приказ разогнать толпу, молча внимавшую его речам. Самого Джато отвели в полицейский участок. В большой комнате он увидел человек двадцать белых, рассевшихся вдоль стен. Джато поставили посредине. Выпрямившись во весь рост, обнаженный до пояса, слушал он обращенные к нему вопросы.
— Джато из Анкобры, — раздался голос, — зачем ты это сделал?
— Не спрашивайте меня, ибо такова воля богов. Наш народ должен быть свободным.
— Ты нарушил закон, совершил тяжкое преступление.
— Я это знаю.
— Ты подаешь дурной пример своим соотечественникам.
— Это не так!
Выступил вперед Бородатый:
— Как нам поступить с тобой?
— В соответствии с вашими законами.
— Следовало бы расстрелять тебя еще до рассвета. Но мы решили не делать этого, и…
— Почему же? — прервал его старый Джато.
— Мы знаем, как к тебе относятся жители Анкобры, и решили, что есть лучшие способы наказать тебя, чем расстрел.
— Если это противоречит вашим законам, поступайте, как знаете. Но если вам закон говорит, что я должен умереть, дайте мне умереть. Я стар. Ни одна душа не решилась помочь мне бороться с вами. Видно, и впредь никто не придет мне на помощь. Мне недолго осталось жить. Пусть же смерть будет быстрой. — Голос его становился все печальнее: — У меня осталась только одна дочь. Все мои жены, кроме одной, умерли либо ушли на побережье…
Внезапно Джато упал посреди зала, потеряв сознание. Очнувшись, он увидел, что лежит на полу небольшой, совершенно пустой комнаты. Сквозь щели в деревянной обшивке стен в комнату пробивались лучи полуденного солнца. До вечера было еще далеко, но на улице раздавался крик глашатая вождя. Судя по всему, он обращался к ожидавшей чего-то толпе.
Вскоре щелкнул замок, и вошли два охранника.
— Следуй за нами!
Вместе с ними Джато вышел на улицу и сразу оказался в центре толпы. Чуть ли не вся деревня ждала его появления. Воцарилась тишина. Со своего сиденья поднялся вождь, по правую и левую руку которого расположились двое белых.
— Мы поймали злоумышленника, — начал он, когда все взоры обратились к Джато, гордо стоявшему посреди площади. — Вас, быть может, удивит, что он один из наших героев: герой, обернувшийся преступником, герой, не нашедший для себя лучшего и более почетного занятия, чем помогать рабам бежать от их хозяев. Нелегко и недешево доставлять этих рабов сюда с далекого севера. Но Джато решил помешать делу, которое принесло богатство и процветание нашей деревне. Посмотрите, какой она стала сегодня. Община Анкобры должна изгонять людей, подобных Джато, прежде чем они успеют принести деревне непоправимый вред. Прежние дни ушли навсегда, новое время диктует свои законы. Вы все знаете, что произошло. Совет старейшин и наши белые друзья решили наказать Джато за его преступление.
В задних рядах толпы послышался ропот. Джато усмехнулся и почесал в затылке. Вождь подождал, пока его переводчик не утихомирит толпу, и закончил свою речь так:
— Белые решили послать Джато на работу в прибрежные форты. Но я как вождь этой деревни обязан защищать всех сынов и дочерей Анкобры. Мы обратились к белым с просьбой наказать его иначе. Слушайте, сыны Анкобры: Джато остается здесь, его никуда не отправят, несмотря на преступление, которое он совершил…
Слова вождя были встречены громкими возгласами радости и одобрения.
— Но с сегодняшнего дня он перестает быть старшим рабочим и лишается работы на строительстве, которое, как вы все можете видеть, близится к завершению. Без него будет закончена переправа, и никогда он не пересечет реку, имя которой носит наша деревня. Никогда его нога не ступит на другой берег. Он помог бежать рабам, которые стоят даже больше, чем его лодка. Поэтому, чтобы возместить убыток, у него забирают лодку. Я все сказал. Хочет ли что-нибудь сказать Джато?
Джато, который слушал вождя потупившись, поднял голову, выпрямился и посмотрел на небо, потом обратился к окружавшим его односельчанам. Звучный голос его взлетел над притихшей толпой:
— Сыны деревни, что носит имя реки Анкобры! Неужели никто не встанет рядом со мной в этой борьбе? Неужели я единственный сын нашей страны, готовый защищать свое племя и весь народ Африки? А вы все будете молча стоять и смотреть, как унижают и позорят брата? Да, конечно, я заслужил наказание. Но спросите себя: разве мой поступок порожден корыстью?
— Не заставляй нас тратить время зря. Тебя всего-навсего спросили, имеешь ли ты возражения против вынесен-ного тебе приговора, — оборвал его переводчик вождя.
— Я не стану просить помилования. Но знайте все: Джато не останется в деревне, где его так унизили. Я соберу свои пожитки и уйду по реке за пределы Анкобры. И пусть сыны деревни знают: борьба уже началась. Это борьба против демонов зла, могущество которых вы пока еще не осознали. Но как бы ни был я стар, я еще увижу, как люди поднимутся против этих злых сил, я доживу…
В нескольких шагах от небольшого селения на берегу реки, но довольно далеко от деревни Анкобра, в своей хижине, на коленях перед изображением бога-покровителя стоял старик. Он молился истово, словно осененный вдохновением свыше. Его седые волосы были коротко острижены. Бедра плотно облегала набедренная повязка. Она была влажной от пота, струйками сбегавшего по спине и груди молящегося. То и дело старик громко выкрикивал слово «Анкобра» и трижды прикасался к резному деревянному идолу, служившему изображением его родового тотема. И когда среди неразборчивого бормотания звучало: «Анкобра!», тело старика содрогалось.
Луна над лесом только начинала отступать перед лучами нового солнца. Во дворе у дома мать и дочь сидели перед очагом, ожидая, пока будут готовы клецки-кенке.
— Сэрва! — позвала мать.
— Да, мама?
— Какой сегодня день?
— Вторник.
— Рынок закрывается в полдень?
— Да, мама.
— Плохо!
— Почему?
— Дрова что-то совсем не горят!
— Да, а кенке еще не готовы! Того гляди на рынок не успеем. Не так-то быстро пройдешь две мили до Анкобры! Сейчас, мама, я раздую огонь.
— Попробуй. А я пока пойду возьму дров из другой поленницы, что подальше, может, там они посуше и гореть будут лучше.
— Хорошо, мама.
Сэрва принялась хлопотать у очага, а мать пошла за дровами к дальней поленнице. Вернувшись, она сказала:
— Молодец, дочка, хорошо горит!
— Твоя наука!
— Ну, у меня-то самой теперь так не получится. Пойду, пожалуй, принесу еще полешко.
Сэрва перестала раздувать огонь и поудобнее примостилась на низкой скамейке перед очагом. Вдруг сзади, у поленницы, раздался громкий крик. Девушка резко повернулась, так что кенте соскользнуло с плеча, обнажив грудь. То, что она увидела, было ужасно. Сэрва вскрикнула: «Мама!» — и бросилась к ней. Женщина лежала на земле навзничь, у самой поленницы. Джато выбежал из дома, как был, в одной короткой набедренной повязке. Бросившись к жене, он успел заметить лишь хвост зеленой змеи, исчезавшей в кустах.
