Мартти Ларни - Современная финская новелла
Миркку, сидевшая рядом с Ханнесом, испуганно вставила:
— Да ответь ему чего-нибудь.
— Если работаю в окружкоме планирования, значит, застрял? — обиделся Ханнес.
Старик не унимался:
— Когда я был в последние годы в общинном совете, тогда эти окружкомы только организовывались; видите ли, господским сынкам нужны были места, а на что-нибудь дельное они не годились. Всех же нельзя было поставить полицейскими. Дрянь организация, куда собирают лентяев.
Ханнес прервал его:
— Окружком занимается разработкой планов развития поселка.
Старик повысил голос:
— Еще прежний председатель общинного совета Карппинен, погибший в автомобильной катастрофе, говорил, что окружкомы ерунда. Во всех приходах смеются над вашими исследованиями да байками.
Миркку вспылила:
— Едва ли они смеются над исследованиями Ханнеса. Он добросовестно трудится — допоздна на работе сидит.
Старик сощурил глаза и промолвил язвительно:
— А может, не на работе, засиживается, если, конечно, не оставил студенческие штучки. Бывало, денег просит, мол, послезавтра экзамен, есть нечего, книги купить надо, деньги на исходе, нельзя ли выслать. Вот какие писания слал он пачками из Хельсинки. Думаю, над исследованиями Ханнеса смеются так же, как и над другими. — Он сделал акцент на слове «исследованиями», затем продолжил: — Почему труды Ханнеса лучше других?
Миркку сорвала с вешалки пальто.
— Пойдем, Ханнес. Погостили, называется, — как и в прошлый раз. Я знала, что так будет.
Мать, сидевшая тихо, встрепенулась:
— Да куда же торопиться, Миркку, еще кофе попьем.
— Нет уж, хватит. До свидания. — Миркку поспешно вышла, хлопнув дверью с такой силой, что стекла задребезжали. Ханнес натянул куртку, сказав: «Ну и заварил ты кашу — и всякий раз при Миркку. Она принимает все так близко к сердцу».
— Больно у тебя нежная баба. По ней чиновник — самый важный господин на свете! — ответил старик. — И ничего сказать нельзя — он почти господь бог!
Мать подала голос:
— Помолчи же, Кетту-Мулари! Своего сына оговариваешь, да еще невестку!
Стоя в дверях, Ханнес обратился к отцу:
— Ты не одобряешь моей работы. Скажи тогда, каким, по-твоему, должно быть настоящее исследование?
Старик лукаво поглядел на него. «Подойди к окошку», — промолвил он. Стоя рядом, они видели, как пухнет начавшая таять река. На середине русла вода, покрывавшая синий лед, переливалась под лучами солнца. Ханнес помнил с давних пор, что через месяц река освободится ото льда.
— Вот тема для твоего исследования. Лучше не сыскать. — Старик глянул Ханнесу прямо в лицо. — Если это тебе не тема, значит, ты не своим делом занят!
— Что ты имеешь в виду? — удивился Ханнес.
— Как что? Понять ты должен, ученый человек, что с рекой-то станет. Акционерное общество скупило пороги и все земли. Через пять лет не будет больше реки Кийминки — маленький ручеек змейкой побежит меж камней. Это ли не тема?
Ханнес был заметно озадачен.
— Разве мои исследования могут помешать строительству гидростанции? Этим занимаются большие господа!
— Ты же ученый! Неужели со всеми своими планами ты не сможешь спасти единственную реку?
Ханнес вздохнул:
— Хотел бы, да не в силах.
— Как так? — ядовито спросил старик.
— А вот так.
Старик опустил руку на плечо сына.
— Скольким премудростям жизни я тебя все же не научил. Послушай, что скажу: никогда, ни за что не отступай! Коли сила кончится, бери упрямством, жми. Удача — она как взрыв. До чего же иногда громкая!
Мать улыбнулась:
— Недаром тебя когда-то называли самым хитрым мужиком во всем приходе.
— То не хитрость была — мудрость, — поправил ее старик. — Хитрость и мудрость — вещи разные. — Помолчав, он добавил: — Пожалуй, меж собой все же родственники.
Ханнес заспешил.
— Подумаю о реке. Может, найду лазейку.
— Если найдешь такое решение, чтобы акционерное общество оставило в покое реку, значит, не зря тебя учили.
Ханнес пожал плечами.
— Надежд маловато.
2За несколько недель до отъезда председатель окружкома стал внушать Ханнесу, что на международном конгрессе самое умное — молчать: не стоит высказывать своего несогласия с другими.
— Слушай себе и кивай одобрительно, — поучал он.
— А если я против? — недоумевал Ханнес.
Председатель испугался.
— Думаешь, так просто попасть в состав делегации? Желающих сколько угодно, и таких, которые знают, как себя вести.
— Ах, желающих?
— Именно. Покажешь себя хорошо, и в другой раз поедешь.
Председатель окончательно раздосадовал Ханнеса:
— И знание языка у тебя не очень, так что умным казаться у тебя там не получится. Руководитель делегации скажет все и за тебя и за других. Ему и карты в руки.
— А может, дешевле послать на конгресс одного участника и дать ему все напутствия?
— Нам сообщили, что на международный конгресс по охране водного пространства приглашена делегация Финляндии в составе шести человек, в том числе и ты. Значит, не нам решать, сколько от нас поедет. Глава делегации ознакомился с обсуждаемыми вопросами, сам убедишься.
Вечером, когда Ханнес укладывал чемодан, Миркку вдруг сказала:
— На таком важном совещании наверное можно будет выполнить просьбу отца.
Ханнес развеселился.
— Если я там займусь делами старика Мулари, это будет моей первой и последней поездкой с делегацией.
Миркку, поморщив нос, объявила:
— Значит, ты не сын Кетту-Мулари.
Ханнес вылетел в Хельсинки вечерним рейсом и заночевал в гостинице аэропорта. Это был тихий уютный отель, изнутри отделанный деревом. Это наводило на мысль, что проектировщик был без ума от разных пород дерева либо, по крайней мере, имел пай в торговле древесиной.
В баре нижнего этажи сидел представитель какой-то иностранной фирмы и громогласно расхваливал бармену датские пододеяльники. Номер гостиницы оказался маленьким, но уютным. Возле зеркала стоял весьма странный аппарат. Ханнес ознакомился с ним, дважды прочтя правила пользования. Оказалось, это гладильное устройство. Согласно правилам, Ханнес сунул в него свои серые брюки, задал программу. Окончив процедуру, лег в постель. Утром первым делом Ханнес вызволил брюки из аппарата и начал чертыхаться, увидев в брюках рядом с прежними новые отутюженные стрелки.
Тучный, с красноватым лицом мужчина протянул каждому свою дряблую влажную руку и назвался Теро. Ханнес не понял, имя это или фамилия, разобрал лишь, что он магистр из Хельсинкского университета.
— Я руководитель делегации, — представился Теро.
Остальных членов делегации звали: Хуусконен, Пулли, Сайкконен. Пятым оказался однокурсник Ханнеса — Каке Вянянен, шутник, как и прежде.
— Здоро́во, Ханнес, — поприветствовал он Ханнеса, не замедлив бросить: — А что это у тебя две складки на брюках?
Ханнес выдавил из себя смешок — от расстройства он ничего не мог сказать. Все разглядывали его брюки и смеялись.
Теро раздал проездные билеты. Девушка за стойкой зарегистрировала делегацию и пропустила в зал для транзитных пассажиров. Ханнес и Каке прошли купить спиртного — Ханнес взял бутылку Бакарди, Каке — финскую водку.
В самолете Ханнес занял среднее кресло. Слева сидел Каке, справа у окна — благоухающая духами молодая дама. Ханнесу казалось, что она все время смотрит на его брюки. Положение спасла костлявая стюардесса, раздававшая подносы с едой. Ханнес почувствовал облегчение, опустив складной столик на колени; он держал его в таком положении все время полета.
Из Женевы в Монтрё они ехали автобусом. Дорога, петлявшая вдоль берега озера, то поднималась в горы, то вновь спускалась и превращалась в обычную, проезжую. За озером высились покрытые снегом горные вершины.
Теро, сидевший впереди Ханнеса и Каке, обернулся и сказал:
— Здесь Маннергейм провел свои последние годы.
— Разве не в Самматти? — усомнился Каке.
— Именно здесь, в Лозанне, — ответил Теро, подозрительно глянув на Каке. — Здесь он и умер. В Финляндию его привезли в цинковом гробу.
— Запах, наверно, был.
— Цинковый гроб запаха не пропускает, — ответил Хуусконен, сидевший через проход. — Моя теща умерла на острове Тенерифе, ее тоже привезли в цинковом гробу и тоже запахов не было. Правда, дорого это обошлось.
— Да, цинк не пропускает запахов, — подтвердил Теро.
— Удивительный материал — цинк, — промолвил Каке.
— Точно, — ответил ему Хуусконен.
Автобус свернул с эстакады и объехал несколько извилистых улочек, прежде чем выбрался на прибрежный бульвар. Озеро вновь оказалось справа. Берег от улицы отделяли пальмы.
