Владимир Гриньков - Телохранитель Каина
– Какие же фантазии? – ответил мрачно Китайгородцев. – Откуда он мог знать? Я ему прежде не рассказывал, вообще разговоров таких не было, а он мне и факты, и фамилии – ну от кого ему это знать, как не от меня?
– Итак, он вас загипнотизировал, чтобы все эти сведения из вас вытянуть…
– Нет, он меня загипнотизировал, чтобы снять боль.
– Какую боль?
– Нога, – сказал Китайгородцев. – У меня ранение. Огнестрел. Ходить больно. Я с палкой ходил.
Толстяк посмотрел на Хамзу. Тот кивнул едва заметно.
– Помог Потемкин? – заинтересовался толстяк.
– Помог, – ответил Китайгородцев.
– Боль ушла?
– Не до конца.
– А как же он так огнестрелы лечит, если он – гипнотизер? – вроде бы усомнился толстяк. – Как он вам такой фокус объяснил? Ведь объяснял как-то?
Он смотрел вопросительно и ждал ответа.
– Потемкин говорил, что боль есть, но на нее накладывается еще и мой страх, – сказал Китайгородцев. – Я ожидаю, что будет больно, поэтому ступать стараюсь осторожно и от этого хромаю сильнее, чем должен был.
– А как гипнотизировал? – заинтересовался толстяк. – Как все происходило? Расскажите.
Китайгородцев рассказал, что помнил. Собеседник слушал его внимательно.
– Про вашу ногу мне понятно, – сказал толстяк через некоторое время. – Но потом были другие сеансы гипноза. То, что связано с провалами памяти у вас и с этим человеком… Как его зовут?
Посмотрел на Хамзу.
– Михаил, – подсказал Хамза.
– Да, Михаил, – кивнул толстяк. – А эта тема как возникла? Он вам подсказал, Потемкин?
– Нет.
– Вы проявили инициативу?
– Да.
– Расскажите, – попросил толстяк.
И снова Китайгородцев вспоминал, как там дело было. Время от времени собеседник задавал уточняющие вопросы. Чем дольше продолжалась их беседа, тем явственнее проступала во взгляде толстяка настороженность. Если в первые минуты появления здесь этого человека он смотрел на Китайгородцев заинтересованно, то теперь к заинтересованности примешалась опасливость. В конце концов он отвлекся от Китайгородцева и выразительно посмотрел на Хамзу. Тот его взгляд легко расшифровал и буркнул:
– Говори при нем.
Толстяк помялся. Так при больных стараются не обсуждать диагноз.
– В общем, очень похоже, что его вводили в транс, – сказал толстяк. – Те подробности, которые он упоминает, обычно встречаются на сеансах гипноза. Разные вариации случаются, у каждого гипнотизера свой темперамент и свои приемчики, но в целом все так и бывает, как он нам рассказал.
– Значит, и про покушение – это тоже правда? – спросил Хамза.
Тут толстяк вскинул руки, словно хотел от Хамзы загородиться.
– Я сказал только то, что сказал! – произнес он протестующим тоном. – Похоже, что этот человек действительно общался с гипнотизером! Все! Точка! Дальше не ко мне!
– А к кому? – спросил Хамза.
– К гипнотизерам, к настоящим. К практикующим. Которые это знают и умеют. Они, возможно, смогут из парня этого вытащить все, что ему известно. А я психиатр. И с гипнозом я знаком факультативно. Я предупреждал. Да?
– Да, – вздохнул Хамза.
– Я тебе еще нужен?
Кажется, он очень хотел отсюда уйти. И как можно скорее. Хамза покачал головой. Не нужен.
– Проводишь меня? – спросил толстяк.
Хамза понял, что дело тут не в обычной вежливости. Он не ошибся. Когда они вдвоем с толстяком вышли из офиса, тот вдруг сказал, предварительно оглянувшись по сторонам и убедившись, что их никто не слышит:
– С ним что-то не то, поверь! Я глаза его видел! У него в мозгах шурум-бурум! И когда в его башке пружинка какая-то соскочит…
Замолчал, только покачал головой.
– Думаешь, что действительно может убить? – мрачно уточнил Хамза.
– Я тебе дам один совет. И будет лучше, если ты сделаешь, как я скажу. Сообщи об этом парне куда следует. В прокуратуру, в милицию, в ФСБ… Хоть даже самому президенту. Сними с себя ответственность. Потому что если у него пружинка соскочит, и он пойдет убивать, а ты о его замыслах знал, но не сообщил – это одно. А вот если сообщил – это уже совсем другое.
– А если тут какая-то ошибка и он вовсе ни при чем?
– А если при чем? – вопросом на вопрос ответил толстяк и посмотрел печально. – Тебе его жалко? А себя не жалко? Ну, не повезло парню. Зомбировали его. Превратили в идиота. Он сам пускай со своими проблемами разбирается. Ты-то тут при чем?
* * *Хамза отправил Лапутина, чтобы поговорить с Китайгородцевым с глазу на глаз.
– Это был врач, – сказал Хамза. – Психиатр. Он толковый. Уже не один раз выручал меня.
Китайгородцев молчал, смотрел выжидательно. Понимал, что это только вступление к разговору.
– Но по гипнозу он, конечно, не специалист, – сказал Хамза. – Будем искать гипнотизера. Настоящего. Потемкин этот, кстати, где?
– На гастролях.
– Далеко?
– Сейчас он за Уралом, в Тюменской области.
– Далеко, – оценил Хамза. – Попробуем отыскать кого-нибудь здесь, в Москве.
– Зачем?
– Будем разбираться, Толик. Тухлая какая-то история. Я подтяну врачей, может, они что-то толковое подскажут. Покрутят тебя так и эдак.
– Сколько же они меня будут крутить? – нахмурился Китайгородцев.
– Им виднее, – с неискренней беспечностью сказал на это Хамза.
– Вы хоть понимаете, что времени почти что нет?
– Почему? – озаботился Хамза.
И снова это выглядело так, будто он дурака валяет.
– Никто не знает, что будет шестнадцатого числа! Если это правда… То, что мне сказали… Что я буду убивать… Я пойду убивать! Все эти ученые меня будут изучать да обследовать, а у меня шестнадцатого вдруг перемкнет, я их раскидаю, как щенков, и пойду искать Лисицына!
Самого Китайгородцева такая перспектива, похоже, очень пугала. Ужасно чувствовать себя запрограммированным роботом и подозревать, что сам ты над своими поступками не властен.
– Это мы учтем, конечно, – деловито кивнул Хамза. – Подстрахуемся. Закроем тебя надежно на эти дни. Чтобы ты не начудил, ежели чего.
– Вы сами в это верите?
– Во что? – спросил Хамза.
Точно, валял дурака.
– В то, что это гарантирует Лисицыну безопасность! – зло сказал Китайгородцев. – Знаете, что Потемкин мне сказал? Что он ничего не может обещать! Никто не может гарантировать того, что все обойдется! Я шестнадцатого могу быть под замком и вести себя, как пай-мальчик! А семнадцатого, когда меня выпустят из-под замка, я пойду к Лисицыну и все равно его убью! Я его и через год могу убить, вот ведь какая штука!
– В таком случае надо милицию и прокуратуру подключать. Дело-то серьезное. И еще, я думаю, пора поставить в известность самого Лисицына. Оно ведь его напрямую касается, как ни крути.
– Вы это серьезно?
– А ты как думаешь? – спросил Хамза.
Китайгородцев смотрел в его глаза и не мог понять, что такое с шефом происходит. Умный мужик, Китайгородцев не раз в этом лично убеждался, а тут простых вещей не понимает – того, что сплошную ахинею он несет и ничто из вышесказанного не поможет ни Китайгородцеву, ни Лисицыну.
– Есть еще один вариант, – сказал Хамза. – Взять в оборот этого Михаила.
Китайгородцев вдруг подумал, что ради одной этой фразы весь разговор и был затеян.
* * *В загородный дом отправились втроем: Хамза, Китайгородцев и Лапутин. Ничего не обсуждали, просто сели в машину и поехали. Китайгородцев не представлял себе, что они будут делать, когда приедут на место, а спросить что-либо у Хамзы он не решался.
Машину вел Лапутин, Китайгородцев сидел впереди, а Хамза по-хозяйски расположился сзади. И хоть бы кто слово проронил. Не меньше часа проехали, когда Хамза вдруг подал голос.
– Браслеты взял? – спросил он.
– Взял, – коротко ответил Лапутин.
И дальше снова ехали молча.
А Китайгородцеву этот короткий диалог все объяснил.
Телохранитель Китайгородцев«Взять в оборот Михаила» – это означает совсем не то, что я сначала подумал. Я думал, что это просто поговорить. Ну, припугнуть его, возможно, куда же без этого. Только Хамза раньше меня понял, что это пустой номер. Нет ничего у нас на Михаила. Прав Хамза: тухлая история. Нечего Михаилу предъявить, и ничем его не испугать. Скажет, что не знает ничего, а дальше сами разбирайтесь. И даже если я шестнадцатого этого бедолагу Лисицына грохну, с Михаила взятки гладки. Гипноз к делу не пришьешь. Никто с подобным, может быть, никогда и не сталкивался, так что следствию, чтобы не попасть впросак, лучше и удобнее иметь дело со знакомыми материями. Есть убийца… а это я… вот с него и спрос… с меня, в общем. И Хамза хочет взять в оборот Михаила по самому жесткому варианту. Не пугать, а действовать. Браслеты – для чего? Допрос с пристрастием? Все равно никаких гарантий. Хамза не может этого не понимать. Хоть какая-то гарантия – только в том случае, если все эти дни Михаил будет на расстоянии вытянутой руки, фигурально выражаясь. И если я шестнадцатого слечу с катушек – вот тогда у Михаила и начнутся настоящие неприятности. Тот самый жесткий вариант. Мы едем не поговорить. Мы едем для того, чтобы взять его в заложники. Я на сто процентов уверен в том, что это так. Я знаю Хамзу. Он своих не сдает. Ни разу не было такого, чтобы сдал. И он Михаилу объяснит, что с ним будет, если я шестнадцатого пойду Стаса Лисицына мочить. И сейчас я не очень верю в то, что он всерьез говорил про врачей, про милицию и прокуратуру. Говорю же – он не сдает своих. Тогда зачем сказал? Что это может означать? Не понимаю! Но что-то же он имел в виду? Зачем-то говорил? Загадка!
