Владимир Гриньков - Телохранитель Каина
– Что? – спросил он хрипло.
– Не надо ничего, – произнес Потемкин едва слышно.
Такой шепот-шелест.
– Мы с вами расстаемся, Анатолий.
– А как же…
– Расстаемся! – прошелестел Потемкин. – Так будет лучше. И мне. И… вам… тоже… наверное…
Он, когда говорил про Китайгородцева, запинался, и было понятно: насчет своего собеседника он не был так уверен, как насчет себя. И сам Потемкин, видимо, уловил эту двусмысленность в своих словах.
– Это ужасно – то, что я узнал сегодня, – сказал Потемкин. – Такого лучше бы не знать. Когда я от вас услышал весь этот кошмар, первым моим желанием было сойти с поезда и больше никогда не пересекаться с вами. Честное слово, я вас не обманываю.
Глядя на его изможденное и постаревшее за одну ночь лицо, можно было поверить в то, что так и было.
– Даже рассказать вам то, что я от вас услышал, – на это нелегко решиться. Но я не смог от вас утаить. Не посмел. Вы не так давно спасли мне жизнь. Я в долгу перед вами. А долги надо отдавать. Я вам сказал. Я вас предупредил. Это единственное, что я могу для вас сделать.
– Как же так! – пробормотал Китайгородцев, осознав, что остается один на один с этой большой бедой. – Что мне теперь делать?
– Я не знаю, – сказал Потемкин и беспомощно развел руками.
Похоже было, что он действительно не знал.
– Но это правда? – спросил Китайгородцев, будто еще надеялся на что-то.
– Думаю, что да, – ответил безжалостно Потемкин.
Ложь тут не во спасение. Ложью можно только усугубить ситуацию.
– И что – наступит шестнадцатое число, и я действительно пойду убивать Лисицына? – спросил Китайгородцев.
И снова Потемкин ответил:
– Думаю, да.
– Что это будет? Как произойдет?
– Трудно сказать. Но можно предположить. Этот день для вас начнется, как обычно. Вы проснетесь, примете душ, выпьете свой утренний кофе. Все как всегда. И так будет до тех пор, пока вы не обнаружите, что наступило шестнадцатое. Может быть, вы взглянете на календарь. Может, по радио услышите, что сегодня – шестнадцатое. И в тот же момент в вашем мозгу словно переключится какой-то рычажок. Вы вспомните о том, что вам необходимо убить Лисицына. Срочно. Не откладывая дела в долгий ящик. И вы пойдете его убивать.
– Я уеду, – пробормотал Китайгородцев. – Далеко. В Америку. В Южную. На самый край. И шестнадцатого меня тут не будет.
– Это не важно, – покачал головой Потемкин. – Шестнадцатого там, в Южной Америке, вы вспомните о том, что должны убить Лисицына, купите билет на самолет, вернетесь в Россию и все равно его убьете. Не важно, какая будет дата в календаре. Вы все равно сделаете это. Вы – боцман Торопыгин. Помните его? Год прошел, и он вдруг включился.
– Это гипноз?
– Да, это гипноз.
– Ладно, раньше я не знал, – сказал Китайгородцев. – Меня загипнотизировали, а я про убийство это – ни сном ни духом. Но теперь я знаю! Я в курсе того, что был такой гипноз! И я теперь не тварь какая-то безмозглая, я могу размышлять, рассуждать, я могу обдумать, как мне с этим быть, подготовиться, что-то предпринять!
Он с надеждой посмотрел на собеседника.
– Никаких гарантий нет, – честно сказал Потемкин. – Может случиться так, что вы, даже зная, ничего с собой не сможете поделать. Все будет происходить помимо вашей воли. Мозг человека – там тьма загадок. Почти ничего не известно. И сам человек над своим мозгом в принципе не властен. Вы можете контролировать свои сны, например? Нет! А гипноз – он как сон. Но только это не сон, это другое.
– Хорошо, допустим, – хмурился Китайгородцев. – А если я пойду к Лисицыну и сам его предупрежу?
– О чем? – вздохнул Потемкин. – О том, что вы скоро будете его убивать?
– Но ведь что-то надо предпринять! Предупредить!
– Зачем? Чтобы он уехал? Так вы все равно будете его искать. Чтобы он поберегся? Нанял охрану? Вы хоть понимаете, что его охрана – это ваши будущие палачи? Они убьют вас, когда вы шестнадцатого придете к Лисицыну. Или даже раньше, – протянул Потемкин, стремительно прозревая. – А? Что скажете? Если Лисицын решит не искушать судьбу? Захочет проблему решить одним махом. Тогда вы не жилец, – сказал Потемкин и посмотрел печально.
Китайгородцев не хотел сдаваться. Не верилось, что ничего нельзя сделать. Как он однажды в какой-то книжке прочитал: «Из любой безвыходной ситуации всегда есть как минимум два выхода». Два! А для него достаточно и одного.
– Вы смогли из меня все это выудить! – заторопился он, потому что ему вдруг показалось, что он уже нашел решение. – Вы знаете, как это делается! Вы сами, в смысле, специалист по гипнозу. Вы можете что-то сделать. Запретить мне, например. Или отменить этот приказ. Внушить мне, установку дать такую: про Лисицына забыть, и чтобы это – навсегда!
– Я могу, – сказал Потемкин. – Попробовать. Но я гарантии не дам. Я не смогу вам обещать, что у меня получится. И никто не даст такой гарантии – что вы шестнадцатого не положите в карман нож и не отправитесь к Лисицыну. Потому что когда я ввожу вас в транс, я действую по наитию. Я брожу по закоулкам вашего мозга как по темной комнате – на ощупь, наугад. Я многого не вижу. И даже не догадываюсь. На что-то наткнулся в темноте, пощупал, догадался, что это такое. А мимо чего-то рядом прошел, и мне даже невдомек, что там что-то было. Я не знаю в подробностях, что с вами проделывали. Какие установки там у вас в мозгу оставили. И самое главное: я не знаю, кто сильнее. Я или тот, кто проделал это с вами. В этом-то весь ужас: я ничего не могу вам обещать. Я ни в чем не уверен.
Развел руками. Он действительно выглядел беспомощным сейчас. Выпутывайтесь сами. Я умываю руки.
– Простите меня, – сказал Потемкин. – Я сделал все, что мог.
И бессмысленно было требовать от него невозможного.
Поезд уже подходил к станции. Потемкин засобирался. Облачился в свое черное пальто, взял в руки сумку.
– Простите, – повторил он, уже когда стоял в дверях.
Он уходил, Китайгородцев оставался.
Поезд остановился.
Потемкин вышел из вагона. Китайгородцев видел из окна, как фигура в черном тенью скользит по засыпанному снегом перрону. Потемкин скрылся из виду, но потом вдруг вернулся. Подошел к окну, за которым стоял Китайгородцев, и крикнул что было сил, желая быть услышанным:
– Михаил! Только Михаил!
Китайгородцев смотрел на него, пытаясь понять.
Поезд тронулся.
– Михаил может!
Поезд покатился быстрее. Потемкин остался на перроне, исчез из виду.
По проходу шел проводник.
– Вы разве не до этой станции ехали? – спросил он обеспокоенно.
Китайгородцев обернулся, но лицо у него было такое, что можно догадаться: не слышал, о чем его спросили.
– Число сегодня какое? – вместо ответа произнес Китайгородцев.
– Одиннадцатое.
ОДИННАДЦАТОЕ НОЯБРЯ. ПЯТЬ ДНЕЙ ДО УБИЙСТВАЯ влип. Я в шоке. Я похож на человека, которому только что объявлен смертельный диагноз. Полный хаос в мыслях, и только два вопроса раз за разом разрываются в мозгах шрапнелью: «Почему именно я?» и «За что?» Ответа нет. Пощады нет. Надежды нет. Еще недавно все было хорошо. Светило солнце, день шел за днем, я был как все. Теперь я не как все. Я другой, и у меня все плохо. Солнце светит, но уже не мне. Все наперекосяк. Если Потемкин не ошибся, тогда у меня выбор небогатый. Либо я убью Лисицына и стану убийцей, либо меня изрешетят его охранники, и я буду жертвой. И только если Потемкин ошибся… Это я от безысходности – про то, что он ошибся. Мне страшно, и я пытаюсь сам себя уговорить. Успокоить. Хотя я уверен процентов приблизительно на девяносто девять в том, что нет тут никакой ошибки. И глупо надеяться на то, что что-то не так Потемкин понял. Потому что я видел своими глазами, какие он фокусы проделывал во время сеансов гипноза. Уму непостижимо, что можно вытворять со взрослыми людьми. Они, если гипнотизер этого захочет, могут родную мать в упор не замечать. Или целый год жить обычной своей жизнью, никаких отклонений в себе не обнаруживать, а потом вдруг ни с того ни сего подняться со своего места в переполненном зрительном зале и пойти шаткой моряцкой походной на сцену, чтобы прокричать там, что ты – боцман Торопыгин. Все мое отличие от того парня-бедолаги в том, что он не знал, что он Торопыгин, а я знаю, что я Торопыгин. И все равно мне это не поможет, как сказал Потемкин. Шестнадцатого числа я, как тот парень, встану и пойду, как заведенный. И никто меня не остановит. Я видел этого Торопыгина вчера. Он пер, как танк. И в его взгляде я даже проблесков сознания не обнаружил. Это был робот. Настоящий робот. Либо я убью, либо меня убьют. Два варианта, и оба невозможные. Я не хочу! Не хочу! Не хочу!!!
* * *Китайгородцев прилетел в Москву во второй половине дня. В аэропорту его встречал Лапутин. Тот первым делом обратил внимание на то, что Китайгородцев хотя и прихрамывает, но инвалидную трость по назначению не использует, просто несет в руке.
