Илона Волынская - Конкурс неприятностей
– Пойдем, здесь поговорить все равно не удастся, – Мишка оттеснил меня и принялся торопливо стягивать с Дамы ногавки. – Мы за сеном сходим, – громко сказал он, забрасывая снарягу в седловую.
– Ого! А за каникулы тут, оказывается, прогресс наметился! – промурлыкали от одного денника. – Не ходи, селянка, на сеновал! – зловеще предупредили от второго.
Лицо у Мишки застыло как каменное, и он выволок меня с конюшни. И снова вокруг сновали люди, Мишка мрачно молчал на раздающиеся со всех сторон поздравления, так что, когда яркий свет праздничного дня сменился прохладным полумраком сеновала, я обессилено плюхнулась на самый краешек здоровенного, уходящего под потолок сенного стога и утонула в пушистой сухой траве.
– Как думаешь, Светлана все исправит?
Мишка плюхнулся рядом, выдавив в сене еще одну глубокую ямку. Вытащил длинную сухую травинку, сунул ее в рот и уже через нее промычал:
– Ничего Светлана уже не исправит. Лидку, может, и отмажут… со временем. А мы с тобой в этот раз мимо медалек пролетели.
– Но это же ошибка, это… – Я попыталась приподняться на локтях, но сено спружинило подо мной, опрокидывая навзничь.
– Никакая не ошибка. – Мишка продолжал задумчиво грызть травинку. – Я сам нес нашу заявку в судейскую коллегию и по дороге ее просмотрел.
– Зачем?
– Потому что я давно в спорте и знаю, какие могут быть ошибки. Мы с тобой были в нормальной заявке, и – да, подпись была синей, а не черной ручкой. Так что можешь даже не подозревать нашу завуч, что это она Банни на бойню отправила.
– Думаешь, этот… – я дернула головой в сторону двери: там, за дверью, было много народу, но Мишка наверняка понял, что я имею в виду Администратора. – Подделал ее подпись? Он что – мастер фальшивок?
– Зачем? Так, как он подделал, я тоже могу – кладешь обе бумажки на окно и под стекло переводишь.
– Но его же легко поймать! Отправить подпись на экспертизу – и все! А еще мы слышали, как он того араба специально выпустил!
– Не смеши, – Мишка смачно выплюнул травинку. – Тебе тут что, CSI – команда экспертов?[18] У нас людей убивают безнаказанно, а ты рассчитываешь на экспертизу из-за сданного на бойню клеппера? Максимум, чем гад рискует, это что деньги за Банни не удастся в карман положить. А с арабом так вообще: пустил лошадку погулять – что такого?
– За людей я не отвечаю, – пробормотала я. – Люди сами по себе. А лошади нам верят. Они же… беззащитные, бездомного кота хоть подобрать могут… или подкормить – а кто подберет никому не нужную лошадь?
Я повернулась на другой бок, к Мишке спиной. Если хочешь, чтоб тебе посочувствовали, чтоб преисполнились возмущения, надо говорить о людях. О директрисе, для которой школа – единственное, что привязывает ее к жизни. О Светлане Викторовне, Петровиче или дяде Грише, которые останутся без работы. Даже о Мишкиной спортивной карьере можно. А о лошадях – только с конниками. Для других лишившаяся дома лошадь вполне может стать колбасой… и продолжать приносить пользу людям! А все остальное не стоит внимания.
Мишка завозился в сене, а потом мне на плечо легла его теплая и какая-то… большая ладонь, он притянул меня к себе, прижимая спиной к своей груди, и ткнулся носом в косу.
– Ничего… – прогундосил он, и от его дыхания шее под косой стало тепло. – Соревнования – черт с ними, а за лошадей мы еще поборемся.
Надо бы высвободиться – что за обнимашки! Но Мишка был теплым и уютным, как одеяло утром в зимнее воскресенье, и мне казалось, что если я сброшу это одеяло, то замерзну прямо на летней жаре.
– Мы победим? – спросила я, очень надеясь, что он скажет «да», ну хотя бы просто скажет…
– Не знаю, – после недолгого молчания ответил он.
Чтоб тебя, с твоей честностью!
В приоткрытые двери сеновала слышно было, как загудел микрофон, слова смазывались, угадываясь лишь потому, что мы знали, что сейчас скажут:
– Детская программа… Полина Щербакова… пони Портос… Первое место!
– Ваа-а-а! – толпа откликнулась гулом.
– Молодец Полинка! – снова мне в волосы пробубнил Мишка. Я дернула плечом: Полинка молодец, но мне-то щекотно!
– Юношеская программа… – микрофон снова загудел, как сказочная баньши где-нибудь на башенных зубцах шотландского замка. – Наталья Зорина на Амазонке, частная конюшня «Мустанг»… Первое место!
Дальше следовало мгновение недоуменной тишины, а потом ор, свист, я отчетливо представляла налетающего на судей Петровича… В драку он не полезет, там же директриса, но материться будет. Слезы текли по лицу, а нос заложило сразу и напрочь. Ори не ори, а сейчас эта девчонка на своей Амазонке поедет круг почета, ей нацепят медаль, а лошади прикрепят розетку из лент. Яркая розетка смотрелась бы на Бахтате как орден.
– Все еще будет… – прошептал Мишка, поглаживая мои вздрагивающие плечи. – На самом деле эту девчонку даже жалко: вроде как победила, а все на нее смотрят, типа, чужую победу украла. После такого можно вообще навсегда перестать выступать.
– У нас столько своих проблем, что она мне как-то не особо интересна. Ее «Мустанг» никто закрывать не собирается, – я шмыгнула носом. – А у нас ни одной победы – и все из-за этого административного гада! – Слезы снова побежали у меня по щекам. – Наверняка он и Ольгу выкрал, и Костика подставил! Чтоб показать, что мы ни на что не способны и незачем на нас деньги тратить! А Лидку не тронул – не ожидал, что она выиграет. Ну и меня…
– Тогда и меня… Логично, – признал Мишка и, обхватив меня за плечи, перевернул лицом к себе. И кончиком пальца снял слезу с ресницы. – А потом увидел, как ты ехала… и подсуетился с заявкой. Так что гордись, а не реви! – так же пальцем он надавил мне на подбородок, заставляя поднять голову, и вдруг легко, почти неощутимо, точно специально, чтоб я не заметила, коснулся губами моих губ.
– А-ах! – Я замерла, изумленно глядя на него, а он продолжал спокойным, совершенно невозмутимым тоном, так что я даже подумала: поцелуй мне почудился!
– Вообще-то из-за одного проигрыша целую школу не закрывают: ха, иначе б у нас в стране футбольных полей не осталось! Я уже договорился – если что, наш тренер официальный запрос пошлет: типа, а где ж нам, бедным, тренироваться? А здания: конюшни, сеновал этот? Они ж все на балансе, на отчетности и прочей бюрократии, их просто так не спишешь, – уверенно заявил Мишка. – Ну что ты, малыш, не грусти!
Он потянул меня к себе, и я поняла, что тот поцелуй мне не примерещился и сейчас меня поцелуют всерьез, по-настоящему, и… что мне с этим делать?
– Я не малыш! – губы к губам прошептала я, и на решение – целоваться или отказаться – оставались считаные миллиметры и доли секунды, а яростный жар прокатывался от пяток и до лба и со лба обратно до пяток, и сердце колотилось – бух-бух…
Бух! Из-под сена ударил похожий на фейерверк фонтан пламени.
– А-а-а! – ухватив меня в охапку, Мишка скатился с сена. Бух! Бух! Из-за его плеча я видела, как сквозь доходящий до потолка сенный склон тут и там, словно желто-оранжевые гейзеры, пробиваются всплески пламени. В нос ударил запах горящей травы, он был приятным, я невольно вздохнула полной грудью… и захлебнулась дымом. Над громадным стогом закружились смерчи золы, теперь уже пахло отвратительно. Сухая трава зашевелилась, стремительно занимаясь пламенем.
– Мотай отсюда! – Мишка толкнул меня к дверям, а сам метнулся к висящему у входа огнетушителю. Дернул что-то на верхушке… оно не дергалось. Совсем. Дико матерясь, он зажал огнетушитель между ногами, потянул что-то похожее на кольцо… Огнетушитель лязгал о бетонный пол и не поддавался. Стог полыхал уже весь, с глухим «блямс» лопнуло толстое стекло под потолком.
– Чтоб… – Мишка шваркнул огнетушитель в сторону, тот с грохотом перекатился с боку на бок. – Ты еще здесь? Бежим! – и, схватив меня за руку, рванул к двери. Мы вылетели наружу – из темного сеновала на яркий свет, под празднично реющие флаги, успели увидеть шумную, сверкающую толпу… пестрые летние наряды публики, даже пару шляпок в подражание английскому дерби, строгие черно-белые костюмы наездников, развевающиеся гривы коней и лоснящиеся бока вороных, гнедых, каурых, серых…
Сеновал грохнул. Старое, тяжелой кирпичной кладки здание как-то непристойно пошатнулось, точно восточная танцовщица бедрами вильнула… дверь вылетела. Мишка швырнул меня на дорожку. Тяжелая створка, вертясь, пронеслась над нами – будто самолет над головой – и рухнула под копыта незнакомого гнедого. Конь взвился на дыбы, а из дверей сеновала выметнулось пламя.
– Валите отсюда! – мимо нас пронесся Петрович. – Лошадей уводите, лошадей!
Мгновение испуганной тишины сменилось лихорадочной деятельностью. Всадники вскакивали на коней и напрямик, прыжками через ограду, гнали их прочь из школы, уводя от разверзающегося за спиной огненного безумия. Мимо моего носа дробно прогрохотали копыта. Я стряхнула прижимающую меня к дорожке Мишкину руку, оглянулась…
