Астрид Линдгрен - Расмус, Понтус и Растяпа
– А мы с Эрнст завтра быть далеко отсюда. Глупый малышка Берта думать, что мы сидеть на лавочка и дожидаться её. А вместо этого мы – опс! Потому что мне надоесть быть благородный и глотать шпаги, я хотеть сидеть в одиночество и пить пиво. В какой-нибудь крохотный городок, о котором вы, маленький негодяи, даже не слыхать, далеко отсюда, старина Альфредо будет сидеть и пить пиво, счастливый и свободный.
– А Растяпа? – завопил Расмус.
– Он тоже быть свободный и пить пиво, если захочет. Подойти сюда, малыш Расмус, я показать тебе, где твой собака. – Он подвел Расмуса к окну: – Смотреть туда, маленький негодяй, видеть тот погреб? Как ты думать, кто сидеть там весь в колбаса? Он самый, твой Растяпа. – Он приоткрыл окно. – Послушать, как этот зверь гавкать.
И Расмус услышал Растяпу. Лай был глухой и тихий, но это был, без сомнения, Тяпин голос. Расмус чуть не выпрыгнул из окна. Бедный Тяпа вторые сутки сидит один в старом погребе, а Альфредо хочет закрыть их тут на всю ночь… хотя Расмус уже совсем рядом! Ах ты бычище!
Расмус со злостью уставился на Альфредо, и тот заметил бешенство в его взгляде.
– Не надо быть такой злой на старина Альфредо, – сказал он примирительно. – Альфредо есть такой друг детей, что это быть даже смешно. Только посмотреть, что я вам принести, чтобы вы, тфа маленький негодяй, не умереть с голоду!
Он шагнул к печи и начал развязывать бечёвку на картонной коробке.
– По свой собственный разумение я утащить для вас пирог со взбитыми сливками… хотя мог бы стянуть простая булочка! Но уж сегодня вам повезло, в целый Вестанвик нет второй такой пирог.
Он раскрыл коробку и показал, что внутри.
– Смотреть сюда! Это быть лучший пирог Элин Густавсон, все маленький негодяй быть без ума от такой пирог!
И это действительно был отличный пирог, без сомнения, лучший пирог Элин Густавсон, украшенный целыми сугробами взбитых сливок и красными ленточками клубничного желе.
Но Расмусу это только добавило злости. Он пришёл сюда за Растяпой, а не за пирогами!
Альфредо подошёл поближе. Он сунул коробку прямо под нос Расмусу, склонил голову набок и проговорил:
– Нравится?
– А тебе? – Ни секунды не раздумывая, Расмус схватил пирог обеими руками и метнул прямо в физиономию Альфредо.
– Р-шшш, – вырвалось у Альфредо.
Понтус запищал и прислонился к стенке, но рык Альфредо заглушил всё. Он рычал, как раненый лев, слепо мотал головой, пытаясь избавиться от сливок, так что белые хлопья разлетались во все стороны. Понтус всхлипывал от смеха.
Расмусу было не смешно, но и не страшно, он только злился.
– Не надо мне никаких пирогов, мне нужен Растяпа!
Проморгавшись, Альфредо одним глазом выглянул из-под сливок.
– Детский попечительский совет повеситься от горя, если увидеть, как ты себя вести, – сообщил он.
Он достал носовой платок и вытер остатки сливок. Только у корней волос осталась белая полоска, да за ухом поблёскивало красное желе.
– И в таком виде я пойти на свой прощальный представление, тфа маленький негодяй, – произнёс Альфредо, с кислой миной глядя на Расмуса. Гнев у него уже поулёгся, и в душе он, пожалуй, признавал, что на войне все средства хороши, даже метание пирога.
Понтус продолжал тихо и безнадежно хохотать, и Альфредо посмотрел на него с обидой:
– Хорошо, что некоторый быть всегда в отличный настроение, – заметил он. – Верно, вас мало наказывать, маленький негодяй, вот в чём вся беда. Так и передать вашим родителям!
Он покачал головой:
– Вот если бы у вас быть такой мамочка, как моя… Уж она-то уметь наказывать детей! Ручки у неё быть маленький, но железный, и ох как они крутить уши всем её восемнадцать детей!
– Ну, тебе-то это не помогло, – заметил Понтус. – Хотя надеюсь, что она лупила тебя будь здоров!
– Боже упаси, как она меня лупить! Мамочка так натренировать на нас свои руки, что в тысяча девятьсот двенадцатый год на ярмарка в Кивикки стать чемпион Швеции по тяжба рук!
Расмус не слушал. Он стоял у окна и молча прикидывал, сколько метров до земли. Но Альфредо заметил это и предупредил:
– Даже не пытаться! – Он погрозил пальцем. – Не то сломать шею, как мой бедный мамочка!
– Да плевать мне на твою мамочку, – сказал Расмус.
Альфредо снова обиделся:
– Ах ты маленький упрямый негодяй…
– А твоя мамочка сломала шею, когда вылезала из окна? – участливо поинтересовался Понтус. Расмус явно что-то задумал, так что стоило отвлечь внимание Альфредо на себя.
Альфредо покачал головой:
– Нет, не так… хотя мамочка часто лазить из окна и обратно, но она быть ловкий, как кошачья макака! Нет, это случиться по пути на ярмарка в Сэффле, тогда она и сломать шею… ах, я всегда плакать, как только вспоминать об этом. Мой мамочка запеть её любимый песня «Плачет, плачет дикий гусь», а у мамочки быть такой сильный голос! Ах, зачем она это сделал? Лошади испугаться и понести, и наш вагончик свалиться с обрыва, а мамочка лежать внутри и сломать шею… И с тобой случиться точь-в-точь то же самое, если ты прыгнуть из этот окно.
– Тебе-то какая разница? – огрызнулся Расмус.
– Да никакой, ломать на здоровье. Маленьких негодяй и без тебя полным-полно. – Альфредо повернулся к Понтусу и продолжил: – Такой мамочка можно гордиться. Такой мамочка, как моя, родиться раз в сто лет, да и то не всегда. Я стоять рядом с ней на колени, вокруг хлестать дождь, завывать ветер, и я спросить её: «Мамочка, тебе очень больно?» – «Нет, – ответила она, – мне больно только когда я смеюсь». И это быть её последние слова!
Тут он хитро подмигнул Понтусу и вынул из кармана брюк ключ.
– Дорогие маленький негодяй, мне пора. Один добрый дядя подвезти меня на машине. Я ехать на ярмарка проглотить свой последний шпага. Но это не занять много времени…
Альфредо радостно подпрыгнул и повернулся к Расмусу.
– Вот тебе ключ от погреб, – сказал он. – Завтра у тебя будет твой Растяпа, а у меня больше не будет Берта, то-то начаться жизнь!
Он хотел было похлопать Расмуса по макушке, но тот уклонился.
– Я надеяться, мы больше не увидеться, маленький негодяи, – сказал Альфредо. – Но когда я сидеть и пить пиво в далёкий городок, о котором вы никогда не слышать, я иногда вспоминать о Расмус и Понтус, которые хотеть посмотреть на меня одним глазом…
– Ворюга, – сказал Расмус, – надеюсь, что никогда больше тебя не увижу.
Альфредо засмеялся:
– Я тоже надеяться.
Он повернулся и вышел, и Расмус с Понтусом услышали, как он поворачивает в замке ключ и спускается по ступенькам, довольно мурлыча себе под нос: «Плачет, плачет дикий гусь».
Потом хлопнула входная дверь, и они уже ничего больше не слышали. Они бросились к окну и увидели, как Альфредо проходит под яблонями в вечерних сумерках. Он остановился возле погреба, повернулся и помахал им. И пропал за каменным забором.
Было тихо. Они стояли у окна и прислушивались, ожидая хоть какого-нибудь шороха, знака того, что на земле есть люди. Но никто не тревожил тишины, даже Растяпа не лаял. Вечер стоял спокойный и безветренный, солнце только что зашло, на небе алела широкая полоса. Воздух после дождя был свеж и сладок, опускался вечерний туман – он окутывал старый заброшенный домик, неслышно ступал между такими же старыми серыми постройками, стелился, как вата, по цветам камнеломки за забором.
– Ну что, спокойной ночи, – сказал Понтус. – Вообще-то жаль пирога. Часа в три ночи он бы нам очень пригодился.
Расмус покачал головой:
– Ты что же, собираешься сидеть здесь всю ночь?
– А что, есть выбор? – удивился Понтус. – Кто нас отсюда вытащит?
Расмус поглядел на него с жалостью, но Понтус ничего не заметил.
– Думаешь, здесь хуже, чем в палатке? – продолжал он. – Вот только спальники мы зря оставили на багажниках…
– Забудь про спальники, – сказал Расмус. – Когда Эрнст и Альфредо вернутся, спальник тебе уже не понадобится.
Понтус недоумённо глянул на него:
– Вернутся?
Расмус твёрдо кивнул:
– А куда они денутся? Откроют утильную лавку?
Понтус расхохотался:
– Святой Моисей, я и не подумал…
– А вообще-то приятно об этом подумать. – Тут и на Расмуса напал смех. – Я прямо вижу, как они открывают сумку! И слышу Альфредо: «Запечатать есть хорошо, как говорить моя мамочка…»
– А потом Эрнст снимает пломбу… – подхватывает Понтус.
– И у этого парня, который пришёл за товаром, глаза на лоб лезут…
– Ага, а потом Альфредо протягивает лапищу за кофейником…
Расмус прямо заикал от смеха.
– И достаёт мамину железную ступку… То-то обрадуется!
– А потом они найдут записку!
Тут Расмус посерьёзнел.
– А вот если мы дождёмся их возвращения, нам будет не до смеха. Понимаешь, во что бы то ни стало надо отсюда выбраться.
Понтус понимал.
