Ася Калиновская - Грех
У Виктора в эти минуты ожидания всплыли последние его встречи с Петром, он тоже переживал, не рассказал ли тот Зайнап, что он ее просто продал Виктору. Ужас охватил парня: вдруг Зайнап узнает, что он за нее деньги заплатил?
– Знаешь, Звездочка, – он впервые назвал ее, как называла мать, – мы с тобою должны условиться: то, что происходило с нами до сегодняшнего дня, ушло раз и навсегда. Мы никогда о нем не будем вспоминать, никогда и ни при каких обстоятельствах. Этого прошлого не было. Я тебя люблю, и ты меня обязательно полюбишь. Тебе весною исполнится семнадцать лет, мы пойдем в ЗАГС и распишемся. Мама, вы согласны?
Тут уж мать вовсе о болезни забыла и попросила, нет, потребовала:
– Мне шампанского налейте, я хочу за своего сына и дочку выпить! Согласна я! А ты, доченька, думай, тебе жить дальше. Только чувствует мое материнское сердце: Виктор – твоя судьба, твое счастье. Давайте выпьем за вас!
И выпила, хоть сердце – то ли от счастья, то ли от минувших несчастий – бежало, неслось, иногда спотыкалось и снова торопилось, торопилось.
– Дайте мне этого, черного, икры, что ли? Ой, какие шарики, они прямо трещат на зубах. Это что же, из этих шариков рыбки рождаются? Так жалко их поедать, – а сама с причмокиванием с удовольствием перемалывала ложечку за ложечкой.
Почти до утра сидели, мать сморилась от вкусной и обильной еды, от шампанского, ушла в комнату и заснула. А Виктор предложил погулять, оделись, вышли, взялись за руки и шли по улице, встречая счастливых людей и заглядывая иногда в окна, где вовсю еще веселились, пели и танцевали.
Потом Виктор довел Зайнап до дома, впервые обнял ее, поцеловал в щеки, в лоб, не удержался и поцеловал в губы долгим мужским поцелуем.
– Все, Звездочка, мне пора. Вы отдыхайте, отсыпайтесь Я приду в выходные, – еще раз поцеловал девочку и помчался служить Родине.
Весной сыграли свадьбу, пригласили сестер, однокурсников Зайнап. Из гарнизона никого не позвали, Лариска уже почти год как уехала, а сослуживцев звать зачем? Чтоб ненароком Петра вспомнили?
И впервые за все это время Виктор остался ночевать. Законный муж, с чистой совестью – не нарушил христианских заповедей! – лег в постель со своею женой. Он так ее любил! И так боялся обидеть даже намеком на желание близости до свадьбы.
Он был нежен, ласков, а она послушно отвечала на его ласки, была податлива, но огонь не загорался. Она думала: слава богу, закончилось наваждение! А он думал: все Петр врал про ее бешеный темперамент, все врал! Может, ничего у них и не было?
Отец-командир действительно по-отечески относился к Виктору, он одобрял действия парня и посодействовал его переводу на вышестоящую должность, с перспективой роста. Он даже отыскал своего однокашника по академии, командовавшего уже дивизией, и с лучшими характеристиками сопроводил молодого офицера к новому месту службы, не забыв попросить содействия в получении жилья.
Мать временно переехала к Татьяне, Соня приехала за нею позже. Она никак не хотела, чтобы Зайнап увидела ее дочку, точную копию отца, большеглазую, беленькую, настойчивую и характерную.
Началась кочевая офицерская жизнь. Зайнап была хорошей хозяйкой, верной и преданной женой. Никогда никто из супругов не вспоминал о юных годах. Наверное, ранние тяжелые роды Зайнап оставили свой след, она никак не могла забеременеть. Виктор все ждал, когда же она объявит ему об этом событии, но уже и четыре, и пять лет минуло, а детей все не было. Его родители в каждом письме спрашивали: когда же дитенка родите? А уж ездить к ним в отпуск для Зайнап было сущей мукой. Свекровь таскала молодуху по знахаркам, ее зашептывали, поили какими-то заговоренными отварами, сажали в бочки с горячими настоями трав, а она не беременела и не беременела, и однажды Виктор, чуть выпив, наслушавшись отца и мать, в сердцах спросил:
– Может, ты аборты от Петра делала, поэтому у нас детей нет?
То ли от всех отваров и настоев, то ли от ужаса, то ли от обиды – похолодела Зайнап, побелела, сознание потеряла.
Виктор прощения просил, руки целовал, а она, окаменевшая, молчала и молчала.
Все-таки выпросил прощение, стал свою Звездочку ласкать, целовать, и вдруг, закрыв глаза, Зайнап – за все прожитые с мужем годы – почувствовала прилив того бешеного желания, какое возникало у нее от ласк Петра. Она затрепетала, дыхание стало неровным, она сама попросила близости, так же, с закрытыми глазами, стала яростно отдаваться мужу, вскрикивая, царапая его спину, извиваясь и стеная. И вдруг, на самом пике экстаза, она обессиленная, с закрытыми глазами прошептала, нет, прошелестела:
– Петр…
Уловило чуткое ухо любящего мужчины этот шелест, замер он в последующем, завершающем движении…
Зайнап стала возвращаться из мира страсти, она даже не заметила этого слова, она была счастлива, удовлетворена впервые за пять лет их брака. Она всегда была безотказна в утолении желания мужа – утром ли, ночью, всегда, когда он ее хотел. Но такой ночи у них не было никогда.
От этой ночи через девять месяцев родился крепкий, спокойный мальчишка. Назвали его Стасиком, рос он добрым мальчиком в лоне материнской и отцовской любви, со стойким, целеустремленным характером – в отца, с нежностью – от матери.
Он очень походил на отца – овал лица, лоб, губы, нос; только глаза у него были серо-зелеными и волосы темными и густыми – в Зайнап.
Виктор частенько пристально всматривался в малыша, пока дед с бабкой с Украины не приехали на внука долгожданного посмотреть.
Раскудахталась мать:
– Ой, сыночку, да як же вин на тебе похож, точно як ты малэньким був, тильки чернявенький, як Зоичка наша.
Зоей, Зоей Яковлевной Шипитько Зайнап оформили при замене паспорта. Не хотел Виктор, чтобы хоть кто-нибудь увидел в ней юную Зайнап. Ничего из прошлого он не хотел оставлять…
А Галочке в этом году уже семь лет исполнилось, она в школу пошла. Вся в огромных белых бантах, белом фартучке, в белых туфельках, прямо Снегурочка! Рослая, красивая, упрямая и своенравная. Соня взяла мать к себе, пусть у них живет, с Галочкой пусть возится.
Взглянула бабушка на внучку – и онемела. Точно Петра в уменьшенном виде перед собою увидела! Глаза, черты лица, белокурость, даже жесты – все отцовское.
Галочка сразу поняла, что над бабушкой можно поиздеваться, посмеяться, а слушаться ее не обязательно. Даже при Соне она грубила бабушке, могла швырнуть в нее книжкой или ботинком. Только Тимофей Сергеевич был для нее авторитетом. Девчонка при нем была тихой, послушной паинькой. Соня не расстраивала его, не рассказывала о проделках дочки, а он бы и не поверил, кто это об его ангеле небылицы плетет? А вот прошли годы – и пришлось поверить…
Еще пять лет прошло. Виктор с Зоей поменяли уже три места службы, теперь ожидался следующий перевод и звание подполковника. Оставалось пройти плановую проверку на общевойсковых учениях, нужно было хорошо отстреляться в прямом и переносном смысле: на полигоне поражать цели, а проверяющих потом ублажать: упоить-накормить, с собою завернуть.
Бывало, что главных проверяющих приглашали в дом к кому-то из командного состава части, Зайнап же накрывала скатерть-самобранку быстро, умело и очень вкусно. В этот раз Виктор молчал, не предупреждал жену о возможных гостях.
Среди проверяющих был майор Гуртовой. Виктор знал, что Петр продолжает служить в штабе армии, но особенно не интересовался, что у него и как.
А Петр дослужился, вернее, его отец-генерал, «дослужил» его до звания майора, отца уже поперли из армии, власти он не имел, и все его знакомцы по предыдущей службе тоже потеряли вес – кого уже уволили, кто еще на волоске удерживался, дальше помогать продвижению почти было некому.
В общем, генеральские погоны ему не светили. После перевода в Москву, отец спешно женил его на дочери своего сподвижника, тоже генерала. Ягоды оказались одного поля: им хотелось петь, гулять, кутить, носить меха и бриллианты. Детей жена рожать не хотела, боялась фигуру испортить. Когда в их доме было затишье, они иногда принимали гостей у себя, правда, закуски заказывали в ресторане, не умела и не хотела генеральская дочка готовить. А когда наступала война – бились об пол тарелки, звенели оплеухи, звучали взаимные упреки. Она мечтала стать генеральшей, а он застрял в майорах, еще и острил:
– Что там одна звездочка, что здесь – и рвать не надо.
Он же ее тиранил за отсутствие детей:
– Доабортировалась, сука? Хоть одного роди!
Жизнь его не удалась и его не радовала.
В отличие от Виктора, Петр пристально наблюдал за перемещениями однополчанина, его рост и его звания. Знал он и о рождении Стасика – доступ к информации имел.
Он сам напросился в эту командировку. Он очень хотел увидеть Виктора, нет, не как старого друга и сослуживца, вовсе нет! Он хотел воспользоваться властью, продемонстрировать ее, упиться ею – даже проверяющий лейтенант мог бы наговнять, а уж он-то, майор, тем более.
