Ася Калиновская - Грех
Она смотрела на портрет мужа и говорила:
– Вот, Витенька, ты подумал, что я опять изменила тебе, ты бы никогда мне этого не простил. Но теперь я его уже не выпущу, убийцу твоего. Он и меня убивал, и не один раз. А теперь, когда тебя уже нет, когда ты ушел, не успел ничего мне сказать, ни слов прощения, ни слов осуждения, я думала, что умру вместе с тобой, но Бог оставил мне жизнь для того, чтобы я отдала этому негодяю все долги. Страшный грех я беру на душу, но Господь меня простит. Нет, не за мои пережитые унижения, за мои страдания, он простит меня за отмщение, за твою безвременную смерть, за то, что ты ушел, не успев простить меня, ушел униженным и оскорбленным.
Зайнап обошла всю квартиру, поправила занавеску на окне, выбросила цветы, принесенные подонком, сняла с пальца маленькое колечко с розовым камешком – подарок Виктора в тот Новый год, когда он попросил ее руки. Улыбнулась, вспомнив свои детские мечты об огромных перстнях и серьгах, положила колечко возле портрета Виктора и присела на стул, по-старушечьи сложив руки на коленях, и глубоко задумалась. Вся жизнь, как на экране, прошла в ее воспоминаниях – любящая, нежная, заботливая мать, любимая Сонечка, сестры и братья, и ее страдания и несчастья, принесенные Петром.
Встала, взяла остро наточенные вчера портняжные ножницы – воспоминание озарило ее лицо: такими же ножницами много лет назад она помогла младенцу начать самостоятельную жизнь, перерезав пуповину. А сейчас… Сейчас…
Негодяй лежал на полу, в глубоком сне. Он продолжал причмокивать, как будто дожевывал что-то, никак утробу свою насытить не мог.
Женщина с отвращением расстегнула ширинку на брюках негодяя, Петр всегда был нечистоплотен, от его чресел шла застойная вонь. Она одной рукой взяла его мужские достоинства, висящие сейчас, как пустые мешки, синие, покрытые редкими седыми волосками, приподняла их и одним махом отделила острыми ножницами от жирного, оплывшего от обжорства и пьянства тела. Кровь зафонтанировала, обрызгивая скатерть, и пол, и саму Зайнап.
Она так и стояла с вытянутыми вперед руками – в одной окровавленные ножницы, а в другой то, что было страшным оружием Петра в растаптывании ее – ее души, ее тела, ее совести.
Кровь продолжала хлестать, заливая пол. Зайнап положила отделенную от тела часть на лицо Петра:
– На, собака, ешь!
Вымыла руки, набрала 02 – назвала адрес, свое имя, сообщила, что убила человека. Набрала 03 – «человек кровью истекает» – адрес, фамилия. И пошла собирать в большую хозяйственную сумку полотенце, мыло, зубную щетку и пасту, смену белья, теплую кофту и шерстяные носки.
В дверь позвонили – «скорая» и милиция приехали одновременно. Зайнап кивком головы указала на комнату, где истекал кровью ненавистный враг, отдала милиционеру паспорт, не произнеся ни слова.
– Мать честная! – произнес сержант и выматерился грубо и многоэтажно. – Кто его так?
– Я, – это было единственное слово, которое она произнесла. Больше никто ничего от нее не мог добиться, ни следователь, ни прокурор, ни адвокат все долгие месяцы следствия, вплоть до дня начала суда. Только Стасу сказала на разрешенном свидании:
– Ты прости меня, сын. Я убила не человека, а зверя, который разрушил нашу семью и убил твоего отца. Прости! И не приходи больше сюда, сынок, никогда не приходи, не заставляй меня страдать еще больше. Прощай и еще раз прости, – ни крика, ни плача, ни одной слезинки.
Зайнап обследовали психиатры – они не признали ее душевнобольной. И были правы, душа у нее не болела, душа ее была выжжена дотла, она мертва, в ней нечему было болеть…
Адвокат сделал все возможное, но убийство есть убийство, и даже учитывая все материалы следствия, срок Зайнап все же дали.
Дочь и сын были на заключительном заседании суда. Им обоим было больно смотреть на свою маму, в одночасье ставшую старухой. Последнее ее слово было таким:
– Да, я убила его, убила умышленно. Но виноватой себя не считаю, потому что зверь не должен жить среди людей. Грех у меня не отмоленный будет только перед моими детьми. Простите меня, мои родные, прости, доченька, прости, сынок!
Сын и дочь подошли к клетке, мать держалась руками за прутья решетки. Галина сверху накрыла их своими ладонями:
– Бедная ты моя! Мамочка, я все сделаю, дело пересмотрят, тебя отпустят. Продержись немного, мамочка!
А сын взял руку матери, поцеловал ее и произнес:
– Ты святая, мамочка, мы тебя вытащим отсюда, – и заплакал.
– Не плачь, сын, ты мужчина. С Галей дружите, не оставляйте друг друга.
Конвойные не стали гнать детей, дали возможность попрощаться с матерью, с этой многострадальной женщиной.
Для Зайнап – бывшей нежной, послушной девочкой, веселой и озорной девушкой, верной женой и преданной матерью, отзывчивой и доброй женщиной, – для нее ее преступление и наказание за него оказались непосильным грузом. Через два дня она умерла тихо и безмолвно, во сне.
Годы шли, Галина и Стас становились все более близкими, родными, необходимыми друг другу людьми. Они часто виделись, делились своими радостями и заботами, давали друг другу советы и прислушивались к ним. Они были родными, от одного корня, от одной хорошей крови – доброй, отзывчивой, нежной, ласковой крови своей матери Зайнап, Звездочки…
