Тамара Михеева - Легкие горы
– Тебе кто звонил-то? – спросила она Катю.
– Когда? Сегодня? Кто мне сегодня только не звонил!
– Катерина! – сказала тогда бабушка Тася в лоб. – Хватит ребенка мучить! Она же не ест, не спит, только и думает о том, как бы ты ее назад не отдала!
– Мама!
– Вот тебе и мама! Это только я да ты знаем, что ты ее никогда не отдашь, а дитё? Она, думаешь, понимает? Да ты посмотри на нее только, когда он тебе звонит, она ж с моста в реку готова, а ты и бровью не ведешь, будто не видишь…
– Мама, да я…
– Сергей, конечно, мужик хороший, но только он взрослый человек, и ты за него не в ответе. Был он, и нет его, а ты, раз дите взяла, то отвечай за нее и жалей ее. И каждую ее слезинку береги. Вот и весь тебе мой сказ.
– Бабушка, так она… – попыталась сказать Света, но бабушка Тася ее перебила:
– А ты тоже! Узна́ю, что Юрася обижаете, – в дом не пущу.
И бабушка Тася ушла, сердито хлопнув дверью, а Света и Катя опустились на скамейку. Света попыталась улыбнуться:
– Разве мы его обижаем? Катя, мы же наоборот! Диван новый купили, купаться вместе ходят…
«Неужели она правда все понимает, все видит, а я не замечаю?» – думала о своем Катя.
– Нет, ну правда, чего она на нас набросилась? Катя, я тебе по секрету, ты никому, это сюрприз! Знаешь, почему папа с Юрасем и Сережей ночевать не остались? Они за саженцами поехали.
– Куда? За какими саженцами?
– За сосновыми! Завтра привезут, будем высаживать.
– На поляне? – развернулась к Свете Катя.
– На поляне. Вот тебе еще один подарок!
– Светка, ты… – Катя порывисто обняла Свету, а сама все думала о Динке.
Саженцы привезли рано утром. Дед Телятьев застучал в ворота, крикнул:
– Эй, народ, принимай лес новый, молодой!
Динка глаза открыла, а понять ничего не может: какой лес, откуда? То ли сон это еще, то ли уже взаправду.
А дед Телятьев дальше по Легким Горам шел, к Мироновым постучал, на посадку позвал, и к Лазаревым, фермера Петрова от дел оторвал, но тот даже не рассердился, а отправил с Телятьевым обоих сыновей.
У ворот стоял грузовик, а в грузовике – сосеночки, крохотные, с Динкину руку, а среди сосенок Юрась, и дядя Саша, и дядя Сережа.
Все высыпали во двор, мама, смеясь, сказала:
– Саша, где вы их взяли? Ты ограбил лесничество?
– Ничуть не бывало. Все по-честному, купил по сходной цене, сто штук.
– Мы разорены! – сказала Света, но дядя Саша только рукой махнул.
Все Легкие Горы пришли новые сосны сажать, все семь дворов. Дядя Саша привез с собой и специалиста-лесовода из лесничества, Пашу. Ребятам поручили засаживать поляну, остальные тоже разбились на группы: решено было даже на Шихе посадить, дед Телятьев сказал, что раньше он весь-весь зеленый был. Юрась рыл ямки, Динка сажала, и Юрась вдруг сказал:
– А мне собаку купят. Родители пообещали.
Динка вскинула на него глаза. Юрась будто бы смутился и пробормотал:
– Дядя Сережа, он хороший, и про комнату я зря тогда…
Динка кивнула. Может, ее мама тоже когда-нибудь выйдет замуж, только за хорошего, и чтобы он не знал, что Динка приемная.
Пили чай и говорили о Женьке. Он сидел в плеере, и было непонятно, слышит он или нет. Тетя Аня сказала:
– Совсем от рук отбился. Не пойду, говорит, в десятый, хоть режьте. Вот что делать, Кать? У нас ведь и Андрюша медалист, и Миша… Он, наверное, с красным дипломом закончит… А этот! Ну в кого такой балбес?
– Если не в школу, то куда? Все равно же куда-то надо… Жень! – позвала его Катя. Женька снял одно «ухо». – Жень, ты кем быть хочешь?
– В смысле?
– Ну, в прямом… После школы куда идти-то собираешься? Кем работать?
Женька вдруг очень смутился, даже покраснел и улыбнулся своей ломаной улыбкой.
– Да не знаю я…
– А когда знать будешь? В школу не хочешь, надо определяться тогда с техникумом. Сейчас без образования даже в дворники не берут…
Женька опять скривил рот улыбкой, пожал плечом и надел наушник.
– Вот и весь разговор, – сказала тетя Аня. – Хоть бы отец на него повлиял, так нет, во всем потакает: младшенький!
Динка смотрела на Женьку и удивлялась. Как можно не знать, кем хочешь быть? Вот Динка давно уже знает, с начала лета, что будет дрессировщиком собак, будет их всему учить и в цирке с ними выступать. «На арррене-е-е Дина Хорсова и ее питомцы!» А Женька такой большой и не знает… Странно.
Потом все стали разъезжаться. Уехал лесовод Паша на своем тряском грузовичке, а вместе с ним, в кузове, уехала и Катя. Она смотрела на Динку, стоявшую у калитки с Юлой и бабушкой Тасей, и думала о том, что сказала ей вчера мама про Динку и Сережу. Тяжело было Кате.
В городе Аня с Петей уговорили ее зайти к ним, и Катя, хоть и устала, неожиданно для себя согласилась. Наверное, ей не хотелось быть сейчас одной, в пустой квартире, наедине со своими тяжелыми мыслями.
У Пети и Ани дома всегда идеальная чистота, чай всегда вкусный и есть что к чаю, но Кате не сиделось и не разговаривалось, она уже жалела, что зашла. Женька закрылся у себя в комнате, и Катя зачем-то пошла за ним следом. Женька снял наконец-то свой плеер и неловко присел на диван, будто Катя – это не Катя, а завуч, который будет сейчас его обрабатывать.
– Хорошо у тебя в комнате, так светло, – сказала Катя неловко.
Больше сказать ей было нечего, и она уже развернулась, чтобы выйти. И тут увидела на столе фотографии.
Их было много, штук сто, большого формата, будто для выставки. Катя протянула руку и посмотрела на Женьку: можно? Он как-то кособоко сидел на диванчике и неловко кивнул, будто Катя спросила о чем-то неприличном. Катя начала смотреть. И не могла понять.
– Жень, а кто это фотографировал? Ты? Нет, правда ты? И вот эту? И это?
На фотографиях был Лесногорск и Легкие Горы. Бабушка Тася была, Саша, Света с Юрасем, бездомные собаки, был лес, поваленный, убитый, на свежем срезе бревна́ – капли смолы. Вытоптанная трава и раздавленный тяжелым сапогом птенец.
– Женька… Это же в газету надо и…
– Ага, я ношу, давно уже, только они под псевдонимом печатают.
Катя посмотрела на Женьку и опять уткнулась в фотографии. Кувшиново. Блюдца кувшинок и три лягушонка, прыгающих в воду. Саша на веслах, он здесь прямо герой из былин, седой, с бородой… Динка! Динкино лицо было во всю фотографию, строгое лицо, глаза смотрят прямо, будто требуют ответа, суровые глаза. И плавают в глазах темные звезды-зрачки, а рот вот-вот растянется в улыбку. Где он смог поймать ее ТАКУЮ?
Катя сказала:
– Женька… ты же гений… Ты почему никогда не показывал? Женька, тебе учиться надо!
– Я фотографом хочу быть, – вдруг быстро и почти шепотом заговорил Женька, – а они не разрешат, они, наверное, скажут, что это не специальность, что надо что-нибудь серьезное. А я хочу фотографом. Мне Илья Николаевич, ну, это, в газете, говорит, мне выставку делать надо, что у меня хорошо получается…
– Да это не просто хорошо! Женька, это же просто… У меня слов нет! Ты с родителями разговаривал?
Женька покачал головой.
– Я не знаю как. Вот Мишка хотел в музыкальное училище пойти, а они сказали, что этим денег не заработать, семью не прокормить, он на юриста пошел.
Катя улыбнулась и села рядом.
– Я с ними поговорю, хочешь?
Женька пожал плечами. Все-таки он был странный.
– Я все равно поговорю, – сказала Катя и встала. – Можно я Динку заберу?
Женька кивнул, и Катя вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь.
В темноте коридора она еще раз вгляделась в Динкино лицо на фотографии. «Что я про нее знаю? Что она любит? Кем хочет стать? О чем мечтает? Может, она в какого-нибудь влюблена?» – Катя поцеловала Динкин портрет и вспомнила куклу Наташу. И решила: надо подарить Динке краски, ведь ей нравится рисовать, может, станет художником.
Саженцы прижились. Вот уже неделю Динка навещает их каждый день, пропалывает. Лесовод Паша сказал, что первое время надо им помогать расти, пока они маленькие. Динка помогает. Ей все еще тяжело смотреть на пеньки, которые остались от ее четырнадцати сосен. Еще тяжело, но уже не так больно.
Весь мир
Динка забралась на Ясенку. Она прошла и Ших, и Кошкары. Тепло-солнечный, пряный воздух вливался в нее, замирал в кончиках пальцев, и они чуть-чуть дрожали. Динке легко было идти теперь по своим горам. Как бабушка Тася, она останавливалась ненадолго, срывала позднюю бруснику, та лопалась на языке, разливалась горьковатым соком. Юла бежала где-то впереди, то и дело возвращалась, смотрела на Динку, наклонив голову и высунув язык. Звенели-стрекотали-щелкали-пели кузнечики в желтой от жаркого солнца траве. Динка дошла до родника, напилась от души. Юла примостилась рядом, пила из ручейка, жадно и скоро.
Вот и Ясенка. Динка села на самый край – она не боится высоты. Юла улеглась у нее под боком. От Юлы было тепло. Река тихо разговаривала перекатами где-то там, далеко внизу. Лес молчал. За рекой, на том берегу, на песчаной косе, лежала чья-то темная брошенная лодка. Было тихо.
