Александр Солженицын - Раковый корпус
Однако Залыгин не отступился. Через год, 11 мая 1988 г., автору позвонили из «Нового мира» и от имени главного редактора спросили, согласен ли он на публикацию повести «Раковый корпус», а впоследствии и романа «В круге первом». В июне, будучи в Париже, Залыгин публично подтвердил своё намерение. А 27 июля отправил телеграмму, которая дошла до адресата только через пять дней: «Намереваемся публиковать Раковый Корпус Круге Первом Ждём вашего согласия предложения Новый Мир Сергей Залыгин»[50].
На следующий день, 2 августа 1988 г., А. С. ответил Залыгину:
«1 августа получил Вашу телеграмму от 27 июля. Благодарю Вас за усилия, предпринимаемые Вами для напечатания моих романов в Вашем журнале.
И “Корпус” и “Круг первый” я, конечно, с радостью отдал бы “Новому миру”, которому и предлагал их 20 лет назад.
Однако обвинение в “измене родине” (64 статья) мне было предъявлено – за “Архипелаг ГУЛаг”. За него я был силой выслан в изгнание, длящееся уже пятнадцатый год. За него людей сажали в лагеря. Невозможно притвориться, что “Архипелага” не было, и переступить через него. Этого не позволяет долг перед погибшими. И наши живые соотечественники выстрадали право прочесть эту книгу. Сегодня это было бы вкладом в начавшиеся сдвиги. Если этого всё ещё нельзя, то каковы же границы гласности?
Мой возврат в литературу, разрешённую на родине, может начаться только с “Архипелага ГУЛага” – притом без сокращений и не показным изданием (для Кузнецкого моста и для Запада), а реальным массовым тиражом, – так чтобы по крайней мере в любом областном городе СССР и по крайней мере в течение года трёхтомник можно было бы свободно купить. <…>
После напечатания “Архипелага” не было бы никаких затруднений печатать в “Новом мире” и “Корпус” и “Круг”»[51].
Это авторское условие в конце концов было принято. В 1989 г. «Новый мир» публикует «Архипелаг ГУЛАГ» (№ 8–11), в 1990-м – роман «В круге первом» (№ 1–5). И следом – «Раковый корпус»: № 6, с. 4–116; № 7, с. 7–89; № 8, с. 21–107. Тираж от 2 710 000 экз. до 2 620 000 экз.
Первое книжное издание на родине автора подписано в печать 9 августа 1990 г.: А. Солженицын. Раковый корпус: Повесть. М.: Худож. лит., 1990. 464 с. 500 000 экз.
Павел Николаевич Русанов… – Отвечая на вопросы М. Г. Петровой, подготовившей издание романа «В круге первом» для серии «Литературные памятники», А. С. написал (24 декабря 2004): «Русанова я никогда не видел (он лежал в палате до меня) – и он, и вся семья его сочинены»[52].
…во всей республике… – Действие повести сосредоточено в Ташкенте – столице Узбекистана.
…доктор Донцова… – Под этим именем выведена в повести заведующая лучевым отделением Ташкентского мединститута Лидия Александровна Дунаева (1906–1989), работавшая врачом с 1931 г.
В письме Н. И. Зубову из Ташкента (17 января 1954) А. С. сообщает: «…зав. лучевым отделением – пожилая женщина, толковая баба, специалист по семиномам, но она как-то не снисходит до обсуждения методов лечения <…>»[53]
…на их голубеньком «москвичике»… – Здесь – «Москвич-400», четырёхместный легковой автомобиль, серийно производившийся на Московском заводе малолитражных автомобилей с 1947 по 1954 г. Четырёхцилиндровый двигатель мощностью 23 л. с. позволял развивать скорость до 90 км/ч.
…в застиранных бумазейных халатах… – Бумазея – мягкая хлопчатобумажная ткань с начёсом на одной стороне. Хорошо сохраняет тепло.
Начиная с этих неопрятных халатов всё было здесь для Павла Николаевича неприятно… – В телеинтервью на литературные темы с Н. А. Струве (Париж, март 1976) А. С. говорил об использовании собственного опыта даже при изображении чуждых ему персонажей: «Я описываю Русанова – человека совершенно мне противоположного во всём, но, например, то отвращение и испуг, которые он испытывает, входя в онкологический диспансер, – конечно, там есть элемент автобиографический, да всеобщий. В этом и состоят возможности искусства, что человек использует собственный опыт для точной угадки и воссоздания всяких других людей»[54].
Одна из первых читательниц 1-й части «Ракового корпуса», сотрудница ЦГАЛИ Елена Михина, посчитала, что в отношении к Русанову автору «изменила человечность», и посоветовала воспользоваться приёмом К. С. Станиславского: «у негодяя – искать хорошее»[55]. А. С. ответил: «Совет искать у негодяя, где он хороший – труден для сердца, а иногда опасен и для истории: доискиваются до того, что и негодяя не остаётся. Вспоминая смерти жертв, я просто не могу писать о Русановых с симпатией»[56].
…объятая по плечам двумя чернобурками… – На воротник шкурки лисиц черно-бурой окраски выделывались во всю их длину – от морды до хвоста. И по тогдашней моде спереди с плеч до талии спускались лисьи морды.
…посмотрел на котиковую шапку… – Шапка из ценного меха морских котиков – короткого, но гладкого и блестящего – выдавала важного человека, начальника.
У нас новенькие лежат на лестницах, в коридорах. – На диванчике в коридоре сам А. С. пролежал трое суток (см. 3-е примечание к с. 59).
…Павел Николаевич медленно взошёл на лестничную площадку – широкую и глубокую, какие могут быть только в старинных зданиях. – Медицинский городок располагался в зданиях, специально построенных к сентябрю 1901 г. для Ташкентской приготовительной школы 2-го Оренбургского кадетского корпуса, преобразованной 4 декабря того же года в Ташкентский кадетский корпус.
…ему ещё в сорок втором году рачок маленький вырезали <…> Тринадцать лет прошло… – Первое указание на время действия – 1955 г.
…электробритва. – Здесь – заграничная диковина. Выпуск электробритв в Советском Союзе начнётся только в 1956 г.
Наискось по тёмно-синему переплёту, и такая же по корешку, шла тиснённая золотом и уже потускневшая роспись писателя. – Так выглядят книги Полного собрания художественных произведений Л. Н. Толстого в 15 томах (М.; Л.: Госиздат, 1928–1930; обложка работы М. А. Кирнарского). «И толстовскую книжку я не подгонял, – говорил А. С. на обсуждении 1-й части “Ракового корпуса” московскими писателями (16 ноября 1966). – Этот том <…> был в палате»[57].
В письме Н. И. Зубову из Ташкента (9 января 1954) А. С. рассказывает о больничной библиотеке: «…к моему удивлению библиотека оказалась и здесь, я пошёл туда без надежды что-либо выбрать, а нашёл (и взял) Толстого (рассказы, но, правда, те, к-рым везёт всегда попадать в “избранные”: “Казаки”, “Рубка леса”, “Альберт”, “Утро помещика” – среди них, к счастью, “Севастопольские” и “Три смерти”), а также обнаружил “Дворянское гнездо”, “Накануне”, “Герой нашего времени”, “Онегин” – можно будет на худой конец всё это перечитать, тем более, что их здесь не берут, предпочитая “Алитет уходит в горы”. Более содержательные занятия, например геология, пока не получаются»[58].
И через восемь дней (17 января 1954):
«А я здесь астрономию пока бросил, читаю Толстого – вообще стихи мне надоели, нажимаю на прозу. Проза тоже орешек, не уступит стихам. Хотя и художественно-неряшливый, но полон глубокими мыслями “Люцерн” – Толстого, только поданы они слабовато. “Севастопольские рассказы” на этот раз мне понравились меньше, чем прежде. Ещё тут ловлю том нравоучительных поздних его рассказов. Если бы жить хоть с какой-нибудь перспективой в годах – первым бы долгом я приобрёл полного Толстого»[59].
Наконец, ещё через 10 дней (27 января 1954):
«“Казаки” в этот раз мне очень понравились, а сейчас с наслаждением медленно читаю X том Толстого 30-го года издания – здесь много нравоучительных рассказиков вроде “Много ли человеку земли нужно?” – “Зерно с куриное яйцо”, “Сказка об Иване-дураке”, “Ходите в свете, пока есть свет”, “Суратская кофейня”, “Карма”, “Разрушение и восстановление ада”, “Ассаргадон” («Ассирийский царь Асархадон». – В. Р.), “Будда” и, между прочим, “Хозяин и работник”, к-рого я ужасно люблю, кроме конца. К книге интересные примечания»[60].
– Чего – Дёмка?<…> – отозвался пацан от двери… – В Дёмке совмещены ссыльный ученик кок-терекской школы Дёма Казачук, поступивший в 1959 г. в мединститут, и Юра Маслов – пятнадцатилетний подросток с больной ногой из Ташкентского онкодиспансера. На вопрос А. С. о мальчике, который лежал с ним в клинике, Л. А. Дунаева ответила, что в январе – марте 1954 г. в клинике лежало три мальчика, «все с саркомами ног, оперирован только Маслов, два других не согласились». И следом: «Мне кажется, Вы имеете в виду Маслова, он из детдома был. Я его хорошо помню. Хороший был мальчик. Я о нём имела известия 4 года. Больше ничего о нём не знаю»[61].
Авиета – в Москве, на каникулах. – Зимние каникулы у студентов начинались 25 января – об этом, кстати, говорит далее Костоглотов (с. 32) – и заканчивались 6 февраля. Так очерчивается промежуток, внутри которого начинается действие повести.
