Сергей Кольцов - Тихая разведка
— Полковник, что-нибудь случилось, если вы справляетесь о документе, который брал в свое время гауптштурмфюрер Гроне? Так она на месте, в чем вас и заверяю. Вам этого достаточно?
— Но как же так: карта находилась у Гроне. Он мертв… не сама же она явилась и легла на свое место, где ей и положено было быть. Непонятно, бригаденфюрер.
— Документ раздора был найден сотрудником оперативного отдела вверенного мне штаба, выдавшего его Гроне. Он был обнаружен в полевой сумке гауптштурмфюрера на его квартире. Есть ли вопросы? Благодарю вас, штандартенфюрер.
«Что это? Ход конем в защиту чести мундира? — подумал начальник контрразведки, понимая, что ничем не докажет свою, обратную версию. — Но почему же тогда командир отряда особого назначения, которому, и Бог повелел стать камикадзе, не обратил на себя внимание подъезжающей группы оберштурмфюрера СС Фрица Шлихте?»
Мысли его как-то незаметно коснулись в который раз деятельности обершарфюрера Федора Карзухина. К этому времени Фалькенберг имел на него уже обширное досье и знал, что до прихода в русскую полицию Карзухин в качестве гвардии старшего сержанта до конца сражался в одной из частей Красной Армии. Как и когда, при посредстве кого, с какой целью Карзухин оказался на ответственном посту в полиции?..
В дверь трижды постучали.
— Входите, — небрежно бросил Фалькенберг.
Вошел начальник шифровального отдела штаба «Феникс» штурмбанфюрер СС Зальбух.
— Я вижу на вашем лице отпечаток какого-то внутреннего удовлетворения, штурмбанфюрер, — чуть подавшись вперед, сказал вошедшему Фалькенберг.
— Успех несомненен. Все сошлось удачно, штандартенфюрер.
— Наконец-то, птичка обретет себе спокойное гнездышко…
— Штандартенфюрер, вот что гласила радиограмма. Цитирую слово в слово разгаданный цифровой шифр. «Внимание! „Кондор-один“, я — „Малиновка“! Срочно примите меры личной безопасности. Ни в коем случае до известного вам времени не пытайтесь выйти в эфир. Вы под прозрачным колпаком гестапо и контрразведки. Возобновление вашей активности на прежней волне. Время… сообщим дополнительно. Я — „Малиновка“! Связь заканчиваю…» Штандартенфюрер, остается лишь накрыть «крапленого» — и дело в шляпе.
— Не торопите события, Хорст Зальцбух. Мы можем напугать и «Малиновку». Обставим решение в деликатную и солидную форму. В порядке благодарности — презент ко дню вашего рождения, Хорст Зальцбух. — Открыв крышку бара и подавая штурмбанфюреру голубоватую граненую бутылку с красивой лакированной этикеткой, изображающей морской пейзаж и русалок, купающихся в ночном море, сказал Фалькенберг. — Отличнейший аргентинский ром «Вкус поцелуя»!
— Сердечно благодарен, штандартенфюрер. Послезавтра в девятнадцать ноль-ноль ждем вас на наш мальчишник. Честь имею!
— Ну, субчик-голубчик, гражданин-товарищ, и еще как вас там, Федор Карзухин! — После ухода штурмбанфюрера Хорста Зальцбуха в приподнятом настроении, потирая руки, произнес начальник контрразведки. — Надежда мальчиков питает… Однако пора пощекотать кое-кому нервишки. — Он поднял трубку телефона.
— Слушаю! Обершарфюрер СС Федор Карзухин! Слушаю вас, штандартенфюрер!
— Приятно сознавать, что вы не забыты. Меня очень трогает ваша острая память, обершарфюрер.
— Ваш голос, штандартенфюрер, не забывается…
— Хотел бы переговорить с вами, обершарфюрер. Знаете, в личном, кроме вас, довериться некому.
— Всегда к вашим услугам, штандартенфюрер… Вместе со своим баулом.
— Не понимаю вашего юмора, обершарфюрер…
— У меня нет прикрытия, штандартенфюрер. Мой шеф, штандартенфюрер СС Ганке, отсутствует. Следовательно, для людей вашей службы открыт зеленый свет беззакония.
— Не говорите глупостей, обершарфюрер. Советую воздержаться от вольностей со мной и не переоценивайте своей персоны…
— Хорошо. Когда к вам подойти?
— Не беспокойтесь. Было бы совсем отлично, если бы вы оставались в своем рабочем кабинете.
— Хорошо. Жду ваших визитеров.
«Какая выдержка! Как владеет собой, как владеет, каналья!» — отметил про себя Фалькенберг.
А Карзухин в этот момент рассуждал так: «Ну, что ж, это, кажется, конец. Но на чем же меня все-таки засекли? Конечно же, на капитане Шелесте. То, что я бывший старший сержант Красной Армии, еще ни о чем не говорит. Мало ли таких?! Я шел другим путем в полицию. Жаль, перед самым концом войны! Ну, да ладно! Все когда-нибудь умираем не по своей воле… Нужно только успеть подготовиться к встрече с Фалькенбергом. Чувствую, что гости будут вот-вот».
Федор поднялся из-за стола, раскрыл баул, погладил рукой блестевшую глянцем портативную радиостанцию. Она была в комплекте с диктофоном и автоматическим импульсным устройством включения и выхода в эфир заданного устойчивого радиообмена, независимого от желания, воли и места нахождения субъекта. Такой новинкой русской инженерной мысли еще не владела фашистская разведка. Сняв винт с потайной головкой, он вставил в отверстие взрыватель, а вместо винта поставил ударно-спусковой механизм, имевший вид безобидного хвостика защелки крышки с корпусом. Взрыватель, вошедший в углубление стограммовой толовой шашки, которая соединялась со второй идентично первой, находился в прочном металлическом футляре, и взрыв ее следовал с некоторым замедлением.
Карзухин закрыл баул, сел к столу, и, в тот же момент послышался прошедший током по его телу решительный стук в дверь. И только тогда он ясно понял, что ему придется пройти неизведанный пока путь, который неизбежен для каждого смертного. А утешало только одно — что не допустит надругательного физического глумления над своим телом. Недалек тот час, когда он будет мертв и как человек, и как разведчик. И все же какая-то теплая волна обдала его, когда подумал, что ведь непременно ему на смену придет другой. Им, как ни странно, был известный всей Станичке своими физическими недостатками Еремей Матвеев. В детстве излазил все подвалы замка, знал немало подземных ходов, тупиков, лабиринтов, сохранившиеся лазы на поверхность. Неукротимая страсть узнать все тайны замка в двенадцатилетнем возрасте и сделала его инвалидом. Карзухин распознал в сорокадвухлетнем человеке живую, чувственную душу, честность и верность однажды данному слову. И когда надо, хроменький невзрачный на вид с пепельно-серым лицом, но с крупными темно-серыми глазами житель Станички, прокручивал, выполняя задание, на своем видавшем виды велосипеде десятки километров, он — Федор Карзухин — всегда был уверен и спокоен. В эфир шли позывные «Кондор-один», а Матвеев потом допоздна выполнял свою основную работу дворника. Поэтому Карзухин и возлагал на него самые большие надежды.
Вошли двое молодых, сытых, мордастых, одетых в гражданское платье люди. Карзухин знал их. А они?..
— Вы — обершарфюрер Федор Карзухин?
Тот усмехнулся, весело блеснув глазами:
— Вы интересны уже тем, унтершарфюрер Отто Зиверс, что, видимо, целый час зубрили мою фамилию. И воинское звание. Вы не ошиблись.
— Машина у подъезда. Надеемся на ваше благоразумие. Не забудьте захватить с собой баул.
Уже садясь в автомашину, Федор увидел оказавшегося рядом с ним припадающего на левую ногу Еремея Матвеева. Их взгляды скрестились.
— Двигай, Франц, — толкнул водителя в плечо унтершарфюрер СС Отто Зиверс.
А в это время на столе начальника контрразведки армейской группы «Феникс» вкрадчиво заверещал телефон полевого типа.
— Слушаю, Фалькенберг, — отозвался хозяин кабинета.
— Хайль Гитлер! Начальник контрразведки сорок первой моторизованной бригады гауптштурмфюрер СС Брюкнер. Штандартенфюрер, вы хорошо меня слышите?
— Да. Довольно сносно. Видимо, серьезный пожар, Брюкнер, заставил вас позвонить мне. Похвально!
— Чрезвычайно важное и, не совсем понятное по сути, во всяком случае для меня, загадочное событие.
— Говорите, пожалуйста, все по порядку, гауптштурмфюрер, — Фалькенберг с трудом отыскал в памяти образ начальника контрразведки сорок первой моторизованной бригады, и это воспоминание вызвало у него веселую улыбку. У Брюкнера было солидное брюшко, при толстом и невысоком росте. Он не удержался, прикрывая ладонью микрофон трубки, и фыркнул, словно поперхнувшаяся лошадь с жадностью дорвавшаяся до зерна.
— Слушаю-слушаю, гауптштурмфюрер.
— Вчера, примерно между двенадцатью и тринадцатью часами дня, ротный каптенармус пехотной роты, участвующей в операции, был откомандирован на пароконной бричке на базу за продуктами…
— Только не сгущайте красок, Брюкнер. Что дальше? — насторожился Фалькенберг.
— А то, что повозка вернулась со взмыленными, с пеной на мордах лошадьми. А в бричке, то есть, в повозке, совсем запутался, связанный по рукам и ногам без сознания каптенармус, измазанный в своем собственном дерьме. Когда каптенармуса облили водой и кое-как обмыли, дали ему кофе, он пришел в сознание и стал твердить одно и то же: «Светловолосая валькирия… валькирия! Боже правый! О, боже!.. Встретил семью гигантов! Их восемь, нет, восемнадцать! Она — дочь своей семьи…» Врач поставил диагноз: нервное потрясение…
