Андраш Беркеши - Последний порог
— Благодарю за комплимент. Могу я похвастаться этим тетушке Эльфи?
— Боже упаси! Ты, я вижу, не умеешь хранить тайны.
Спустя несколько минут они сидели на скамейке и продолжали беседовать.
— С Чабой уже разговаривала?
— Три раза.
— Следи за тем, что ты ему говоришь.
— Знаю. Папа меня предупредил.
Вытерев руки какой-то тряпкой, Хайду достал сигару.
— Отец зайдет вечером?
— Обещал за мной заехать. Представьте себе, он уехал на рыбалку в Сентендре, так из-за него весь город обыскали. Даже полиция его разыскивала.
— Разве в агентстве он не сказал, куда едет?
— Этого он и мне не сказал.
— Ну и хитрый же у тебя отец! — Хайду тихо засмеялся.
— Теперь-то мне известно, для чего он это сделал: он просто хотел удостовериться, следят ли за ним. Оказалось, что следят.
Хайду встал, потянулся:
— Встретимся за ужином. Я пойду приму душ.
За ужином ели мало. Безграничная печаль Эльфи сказывалась на обоих: они понимали, что сейчас, когда хозяйка дома в трауре, не время для шуток и если они не могут разделить ее горе, то по крайней мере должны бережно относиться к ней.
После ужина все трое расположились на террасе. Эльфи, как всегда, вязала какие-то кружева, которые на фоне ее черного платья резали глаза своей белизной.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, Аттила, — сказала Эльфи, взглянув на генерала.
— Слушаю тебя, дорогая.
— Скажи, Чаба с твоего согласия занял новую должность?
Хайду вынул изо рта неизменную сигару.
— А почему я должен был давать свое согласие? Чаба — солдат, кадровый офицер. Он получил приказ и обязан выполнять его. Если ты не забыла, дорогая, я генерал-лейтенант в отставке.
— А я — твоя супруга. — Ее пальцы быстро перебирали крючком.
— Знаешь, Эльфи, я очень рад, что ты моя жена, только я не понял смысла твоего замечания.
Эльфи на миг оторвалась от вязанья и не спеша произнесла:
— Вот уже несколько месяцев, как мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь.
Андреа сидела молча, следя за этим разговором. Ей даже показалось, что генерал несколько смутился.
— Скрывал все, что связано со службой. Так было всегда.
— Я не это имела в виду, ты хорошо знаешь...
Наступило долгое молчание. С неба доносилось жужжание самолета. Он летел в направлении Матьяшфельда, поблескивая серебряными крыльями.
— Если так, я рада, Аттила. Но не забывай о том, что у меня остался один-единственный сын. Один...
— Чаба и мой сын. И тоже единственный. Успокойся, Эльфи, с ним ничего не случится. — Подойдя к жене, он поцеловал ее в лоб и ушел в свою комнату.
— Если у тебя будет ребенок, Андреа, — тихо сказала Эльфи, — воспитывай его разумно, а это не такое простое дело. Я в последние дни много об этом думала. Когда ты станешь матерью, поймешь, что я права. Не знаю, есть ли этому какое-нибудь научное объяснение, но мать многое предчувствует. Особенно чутко она ощущает, когда ее детям грозит какая-нибудь беда. У меня такое чувство, что Чаба не будет счастлив. Я имею в виду не брак: тебя он по-настоящему любит. Но любовь является лишь одним из источников человеческого счастья.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Андреа. — Чаба — врач, и после каждой удачной операции он радуется, как ребенок. В такие минуты он бывает счастлив.
Эльфи задумчиво посмотрела на деревья в саду, на темнеющие облака на небе.
— Чаба родился не ко времени, — сказала она, — и это будет отравлять ему жизнь. Я читала Толстого — я очень люблю этого гиганта, — так вот Чаба напоминает мне чем-то одного из толстовских героев. Он, по-моему, и профессию врача потому выбрал, что жаждет помогать другим. Он чувствует себя виноватым потому, что у нас есть состояние. А что он может сделать? Это его круг, его общество, его мир, который добровольно не отпустит, а сам он не решается порвать с ним. Вот эта-то двойственность и отравляет ему жизнь.
Андреа ничего не успела ответить Эльфи, так как в этот момент на террасе появился Эндре в сопровождении генерала.
— Посмотрите, кого я к вам привел. Прямо, можно сказать, с линии фронта.
Поцеловав руку хозяйке дома, капеллан сел рядом с Андреа.
— Служба на передовой пошла тебе на пользу, Эндре, — заметил генерал. — Ты хорошо выглядишь.
— Разве что похудел немного, — сказала Эльфи, одарив священника ласковым взглядом.
— Жизнь в окопах нелегкая, тетушка Эльфи. Надеюсь, что дома поправлюсь на несколько кило.
Только тут он заметил, что мадам Эльфи в трауре, и сразу же смутился, принялся подыскивать слова сочувствия, а затем пробормотал что-то о том, что хотел бы разделить ее горе.
— Известие об этом поразило меня, — тихо продолжал он. — Но ничего не поделаешь, видно, такова воля божья...
— Или же злая воля фюрера, — перебил его генерал и сразу же пожалел о сказанном.
А священник в этот момент мысленно молил всевышнего, чтобы Хайду, чего доброго, не высказал крамольных мыслей, о которых он должен будет доложить профессору Эккеру.
— Ты слышал, что Чаба получил новое назначение? — спросил генерал Эндре.
— Сегодня утром мне сообщили об этом в министерстве, — ответил священник, — и я от души порадовался за Чабу. Это означает, что вам доверяют, дядюшка Аттила.
— А кому же еще доверять, если не Чабе Хайду? — спросила Андреа. — Уж не нужны ли тебе доказательства, что ему можно доверять?
— Ты не так меня поняла, — поспешил оправдаться Эндре, поправляя очки. — Совсем не так. Я лично готов отдать руку на отсечение из-за Чабы.
— Именно этого я и жду от тебя. — Андреа встала: — Принесу вам что-нибудь выпить.
Когда девушка ушла в комнату, Хайду обратился к Эндре со словами:
— Ты не обижай Чабу, а то Андреа выцарапает тебе за него глаза.
— Боже упаси! А когда у них свадьба?
— Спроси об этом Андреа.
— Можешь поторопить ее с этим, — сказала Эльфи.
— С чем? — не понял Эндре.
— С замужеством...
— А разве она этого не хочет? — удивился священник. — Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного, — ответил Хайду, — просто она упрямится...
Вернулась Андреа и поставила на стол бутылку и рюмки.
— Наливай, это мужская обязанность, — попросила она Эндре.
Капеллан посмотрел на бутылку и ахнул:
— Ого! Настоящий французский! — и разлил по рюмкам коньяк. — Я не знаю, правду ли говорят на фронте, что немцы после взятия Парижа пьют только французский коньяк с пятью звездочками. Из этого можно сделать вывод, что после захвата Англии они перейдут на виски. Ваше здоровье!
Хайду поднял рюмку и заметил:
— А не лучше ли было изменить порядок: сначала мы попьем русской водки, а уж потом виски, хотя бы потому, что водка — великолепный напиток.
Мужчины и Андреа выпили. Хозяйка дома, не прикасаясь к своей рюмке, продолжала вязать и следила за разговором.
— Хорошо бы и так, — согласился с генералом Эндре, раздумывая над тем, куда клонит дядюшка Аттила. Момент казался вполне подходящим для разговора, ради которого Эндре пришел в этот дом, но он боялся, что ответ дядюшки Аттилы будет отрицательным. «Нет, это невозможно. За семью Хайду я готов руку отдать на отсечение. Просто нужно убедить кое-кого в Берлине, что они ошиблись». — Я боюсь, дядюшка Аттила, что нам вряд ли придется пить русскую водку. Русская зима — ужасно холодное время года, а после Сталинграда немцы откатываются назад без остановок. Правда, я не разбираюсь в стратегии...
Генерал на миг задумался: «Конечно, в военных вопросах Эндре ничего не понимает».
— И все-таки нам сначала нужно попить русской водки. Водка нам нужна, как больному лекарство. Сколько времени ты пробудешь дома?
— Две недели, — ответил капеллан, отпивая глоток из рюмки. — Вы слышали об аресте Милана Радовича?
— А тебе об этом откуда известно?
— Я с ним разговаривал.
— С Радовичем?
— С ним лично.
Хайду начал жевать кончик сигары.
— Не говори ерунды, Эндре.
Священник засмеялся:
— Майор Бабарци попросил меня побеседовать с ним. Он надеялся, что Милан послушает меня. Люди майора схватили его. Он отбивался, убил нескольких жандармов. Самого Милана ранили, после чего он потерял сознание. Вот тогда его и схватили. Вместе с ним была советская парашютистка с рацией. Она погибла. Несчастный Милан!
— Он жив? — спросила Эльфи.
— Я же говорю, тетушка Эльфи, что я с ним разговаривал.
— Было бы лучше, если бы он умер, — скорее выдохнула, чем сказала, хозяйка дома, подумав в этот момент о брате Вальтере.
— Выяснилось, что Бабарци только для этого и отозвал меня с фронта, — продолжал Эндре.
— Этого я не понимаю, — вмешалась в разговор Андреа. — Неужели так важно, чтобы ты с ним поговорил?
— Ты, конечно, не знаешь Милана, а мы, его близкие друзья, хорошо знаем его характер. Он — коммунист, и к тому же фанатик. Бывают и такие. Он ничего не говорит даже тогда, когда его бьют, а Бабарци не хочет забить его до смерти. Они хотят заставить его признаться. Прежде чем пытать, они убеждали его, но тщетно.
