Луи де Берньер - Бескрылые птицы
Турки контратакуют, но неудачно. Возникает хаос. Потерян Эскишехир, примерно 48 ООО турецких солдат дезертируют, потоком устремившись по железнодорожным путям вместе с гражданскими беженцами.
Мустафа Кемаль приказывает отступить к реке Сакарья, чем вызывает панику в парламенте и среди гражданского населения. Сакарья довольно близко от Анкары, планируется эвакуация в Кайсери. Парламент требует отставки командующих, ответственных за катастрофу, но премьер-министр Февзи-бей храбро заявляет, что за все отвечает он один. Мустафа Кемаль отдает все деньги жене коллеги, чтобы та с детьми могла уехать. Спешно проводится мобилизация, новые части направляются к Сакарье. Законодатели уговаривают Мустафу Кемаля лично возглавить вооруженные силы. Он подозревает, что в действительности политические противники ищут козла отпущения на случай провала, и не хочет отдаляться от центра власти. Кемаль соглашается принять командование на три месяца.
Русские присылают новые партии оружия и боеприпасов, большую часть которых доставляют на фронт крестьянки, впрягшиеся в повозки. Они — героини турецкой войны за независимость, без них, возможно, не случилось бы победы.
Из каждого дома Мустафа Кемаль реквизирует пару башмаков, смену белья, сорок процентов запаса свечей, мыла, муки, кожи и сукна. Все владельцы автомобилей обязаны ежемесячно обеспечивать транспортировку в сто километров пробега. Все гражданские должны передать свое оружие армии. Следует сдать весь транспорт на конной тяге. Среди населения вспыхивает массовое недовольство, которое может погасить только победа.
Кемаль, упав с лошади, ломает ребро, и потому принимает командование с задержкой на пять дней, но поспевает на передовую к новому наступлению греков. В его штабе служит Халиде Эдип[108] — первая действительно заметная турецкая феминистка. Она капрал, ее впечатляет Кемаль в деле, но не нравятся тяжелые условия жизни. У Мустафы периоды отчаяния перемежаются приступами сверхчеловеческой решимости.
У греков численное превосходство, они лучше вооружены, им удается захватить гору Мангал и еще несколько высот, но турки чуть не взяли в плен генерала Папуласа и королевского брата, принца Андрея — того, кто похвалялся, что вымостил дворцовый двор мусульманскими надгробиями. Греки успешно укорачивают турецкий фронт, отчего он становится сильнее и легче контролируем. Наконец греки берут гору Чал, которую все считают ключевым объектом. Похоже, турки проиграли.
Однако греческие части совершенно измучены жарой, нехваткой еды и потерями. У греков мало провианта, потому что многочисленные и подвижные турецкие конники постоянно совершают набеги на их тылы.
Мустафа Кемаль снова впадает в отчаяние; забавно, что об отступлении подумывают и греки, и турки. Первым не выдерживает генерал Папулас, и турки, воодушевленные его отходом, немедленно атакуют. Они вновь берут гору Чал, занимают берега Сакарьи, но слишком измотаны, чтобы продолжать наступление, к тому же у них нет моторизованного транспорта. Греков преследует лишь кавалерия, и в одном налете удается захватить награды генерала Папуласа. Мустафа Кемаль нарушает условия перемирия и отдает приказ о всеобщей мобилизации. Он становится маршалом и удостаивается чести называться «гхази».
Теперь он гхази Мустафа Кемаль-паша, спаситель нации.
А в Эскибахче Рустэм-бей становится спасителем города. Его вылазки лишают бандитов возможности орудовать в окрестностях, и они ищут счастья в других местах. В народе говорят: «Слава богу, что нами управляет Рустэм-бей, а не какая-нибудь обычная сволочь».
В особняке аги Филотея бледнеет и вянет, дожидаючись возвращения Ибрагима, а Лейла коротает время за лютней и придумывает, как извернуться со стряпней из почти что ничего. Памук валяется под апельсиновым деревом во дворе.
В своем запущенном доме Леонид-учитель, ликуя перед неминуемой реставрацией Византии, строчит ночи напролет, а по соседству спит с Лидией отец Христофор, и ему снится, как святые на небесах играют в нарды, ставя на кон одежды и золотые короны. Некоторые проигрались донага, но Христофору не удается определить их пол. Наверное, это католические святые, думает он. В борделе Тамара смотрится в зеркало и видит историю дурных болезней, голода, дурного обращения и распада. Она достигла печальной отстраненности анахорета, который ничего не ждет и потому ничем не огорчен. Дрозды и соловьи поют ночами, будто не случалось никаких катастроф.
Однажды Мехмет-медник, прибывший с ежеквартальной миссией залудить народу кастрюли, доставляет гончару Искандеру послание от Георгио П. Теодору из Смирны. Для прочтения письма Искандеру приходится идти к Леониду, где выясняется, что Теодору нужны еще пятьсот глиняных свистулек для экспорта в Италию. Он предлагает хорошие деньги, но Искандера пугает перспектива однообразной работы, и гончар решает ваять двадцать свистулек в день, чтобы еще оставалось время для творчества.
Однажды утром Айсе стоит перед домом, и тут над ее головой проносится голубь и врезается в стену. Айсе поражена. Она берет в руки умирающую птицу, перья под пальцами упругие и мягкие. Из клюва голубя капает кровь. Потом, все еще не веря себе и оживившись от этого маленького чуда, Айсе готовит сей подарок небес на вертеле. Оставляет ножку и, смазав медом, относит гостинчик Поликсене.
83. Лейтенант Гранитола прощается
— Это были три прекрасных года, — сказал Гранитола.
Наступал вечер, лейтенант расположился на подушках напротив Рустэм-бея. Между ними стоял помятый медный столик с гравировкой — аллегорические животные и цитаты из Корана в арабской вязи, а на нем большой кальян, который оба курили, наполняя комнату клубами прохладного душистого дыма. На стенах в унисон тикала внушительная коллекция часов Рустэм-бея.
— Мне так жаль, что вы уходите, — вздохнул Рустэм-бей. — Вы стали своим. Я уже собирался подыскать вам жену и выделить земли. Держал на примете славный лужок с фруктовым садом вниз по реке.
— Весьма приятная мечта.
— Надеюсь, вы еще вернетесь, — сказал Рустэм-бей.
Лицо Гранитолы недоуменно вытянулось, но затем он расплылся в улыбке:
— Вообще-то мне это в голову не приходило, но после вашего предложения непременно так и сделаю. Я был оккупантом и не подумал, что можно вернуться просто гостем.
— Полагаю, вы легко найдете лодку с Родоса. А вскоре у нас появятся автомобили. Я очень настроен купить себе машину. Видел их в Смирне, весьма впечатляет. Думаю, за ними будущее.
— Сомневаюсь, что автомобиль когда-нибудь заменит лошадь, — возразил Гранитола. — Лошадь, считай, везде пройдет, а машина, кроме бензина и глубоких познаний, требует еще довольно широких и ровных дорог.
— Что ж, может, вы и правы. В любом случае, я буду с наслаждением предвкушать ваш приезд. Позвольте вопрос?
— Разумеется, мой друг, конечно.
— Как вы считаете, почему ваша оккупация прошла здесь так спокойно, а у французов в Киликии — сплошь неприятности?
— Ну, мы не приводили армянские части, дабы сеять разор и отмщение… Всегда со здравым уважением относились к Мустафе Кемалю и не делали зла мусульманским беженцам из греческого сектора. Еще позволяли турецким четникам действовать с нашей территории.
— Но почему? Ведь греки ваши союзники.
— После победы союзники разбегаются в разные стороны. Так и у нас с греками. Сейчас вопрос, кто господствует в восточном Средиземноморье. Французы тоже не любят греков, особенно со старым королем на троне, а британцы влипли — они теперь единственные, кто еще неохотно их поддерживает.
— Кто-нибудь знает, почему ушли французы?
Гранитола рассмеялся:
— Как я понимаю, они решили первыми разомкнуть ряды, поскольку заключили отличную коммерческую сделку с Мустафой Кемалем.
— А вы почему уходите?
— Потому что меня отзывают, мой друг. Боюсь, ничего другого не остается.
— Нет, я имею в виду, почему вы вообще уходите? Почему Италия отводит войска?
— Наверное, по схожей причине. Но главное — очевидно, что Мустафа Кемаль победит, так зачем против него рыпаться, если это не даст нам никакой выгоды? Мы здесь прекрасно провели время, теперь пора уходить, и важно не дать грекам заполучить то, что нам самим может пригодиться.
— Я слышал, греки отступают по всему фронту, — сказал Рустэм-бей. — Очень надеюсь, что они не сожгут Смирну перед уходом. У меня там много друзей, а в банке все мои деньги.
— К сожалению, в других местах они все сжигали. Но, с военной точки зрения, сжигать Смирну бессмысленно, потому что города уничтожают, чтобы ими не воспользовался наступающий противник. Отсутствие провизии и ночлега сильно сдерживает неприятеля. Когда греки выйдут в море, Мустафе Кемалю нет смысла их преследовать, а потому им незачем сжигать город. Меня лично больше беспокоит, что натворят войска Кемаля, когда доберутся до армянского квартала в Смирне.
