А. Дугинец - Боевой топорик Яношика
Спитак молча мял свою шляпу и краснел.
Горар шел дальше, а соседи не преминули посмеяться над незадачливым браконьером:
— Что, Спитак, думал: «Срублю вечерком, и все будет шито-крыто?» Э-э, от Кошика не скроешь!
— Он сквозь землю видит.
— А сам не увидит — зайцы расскажут. Мой сын уже сказку сочинил про нашего горара: будто бы лисицы передают ему тайны лесные, а медведи погоду предсказывают.
Горар, лесничий в горной словацкой деревне, — самый почетный человек. И неудивительно: вся жизнь селянина здесь связана с лесом. Все получает словак из зеленого царства: и топливо, и корм для скота, и дичь, и клочок пахотной земли.
Горар не только страж, но и врач лесов. Ну, а Ярослав Кошик, в ведение которого входят леса шести деревень вокруг Крижны, — всем горарам горар. На вид неказистый; лицо черное, кожа да скулы; роста невысокого; тонкий и легкий. Но он совсем не чета тем лесничим, которые ленятся ходить по горам и лесам, везде посылают лесников, а сами жиреют и в сорок лет жалуются на одышку. Нет, этот не такой, хотя ему уже за пятьдесят.
Спозаранок, еще до завтрака, Кошик обегает половину своего участка. Шагом он по лесу не ходит. С горы спускается бегом, потому что легко. А на гору поспешает, чтобы скорее взобраться.
Кошик знает в своем лесу не только каждое дерево, но, пожалуй, и мышиные норки. Везде появляется неожиданно.
Вот и сейчас он только вышел из села, свернул в лесистое ущелье, и сразу же раздался его спокойный, но строгий голос.
— Пан Черный! Пан Черный! Что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Бросьте топор!
— Пан горар, я не сосну, я пенек, — слышится в ответ.
Браконьер совсем молодой человек. Но лицо у него изможденное, землистого цвета, а глаза в глубоких, темных впадинах, усталые и воспаленные. Растерянно сунул он за пояс топор. Приподнял свою старенькую шляпу:
— День добрый, пан горар. Какая хорошая погодка!.. А небо! Хочется лечь и смотреть на него целый день.
Если бы кто услышал эти фразы со стороны, сразу понял бы, что браконьер старается умилостивить горара и говорит невпопад. Погода-то как раз незавидная: дует сырой холодный ветер; по небу плывут обрывки туч, похожих на грязное тряпье, пущенное по реке. К вечеру жди бури с ливнем.
Горар, не ответив на приветствие, молча подошел к браконьеру. Осмотрел сосну — цела. Подрублен только пенек спиленного в прошлом году кривого бука, который обвивал сосну и портил ее кору. Глядя на щепки, разлетевшиеся по траве, горар заговорил вдруг тихо, так, чтобы слышал только браконьер.
— Сколько ночей не спал?
— Семь.
— Зачем же так? Самый тупой полицейский по твоему лицу догадается, что работаешь в помещении без воздуха. Учти это, Лацо.
— Да как же тут учитывать, товарищ Кошик…
— Даже в лесу не произноси слова «товарищ». Будь осторожен.
— Если мне спать, то…
— Трудно тебе. Знаю. Сегодня на партийном собрании решим этот вопрос. Прибавим тебе человека. Беда — нет у нас специалиста по типографскому делу.
— Был бы грамотный да старательный, а я его обучу в два счета.
— Дадим тебе Маречека. А?
Лацо молчал.
— Не хочешь?
— Нутро мое не переваривает его. Коммунист он, правда, старый, с заслугами, а живет как барин.
— Ты должен понимать, Лацо, что его быт — это тоже маскировка. А другого… я и не придумаю, кого бы…
— Да я что… Пришлете — будем работать, — нехотя согласился Лацо.
— Ну, я пошел. Нужно отвести участок для рубки леса, — сказал горар и круто повернул в густой ельник.
* * *Несколькими минутами позже горар уже отвел группе лесорубов делянку и указал, в какую сторону валить деревья. Затем с другой группой он отправился в глубь леса.
Возле большой, стройной сосны Кошик остановился и, любуясь ею, сказал тихо, но внятно:
— В типографию нужно послать еще одного человека.
Сделав засечку на сосне, он направился к другому дереву:
— Это надо решить сегодня же.
Следовавшие за ним лесорубы внимательно рассматривали намеченные деревья и говорили вполголоса. Со стороны показалось бы, что все здесь заняты только выбором хорошей древесины.
— Валите и эту! — с сожалением указал горар еще на одну высокую, стройную сосну. — Жалко пилить такую, да нельзя поставлять только сухостой — заподозрят… А ты, Пишта, снимай кору и рассказывай, как разошлось воззвание к солдатам.
Пишта не успел ничего сказать. Все обернулись на шум и треск, донесшийся из березняка.
Как преследуемый волками лось, на делянку выбежал Маречек. Огляделся по сторонам и, задыхаясь, прошептал:
— Простите, товарищи, опоздал! Чрезвычайное происшествие задер… — Он проглотил половину слова и, вынув из кармана белый, аккуратно сложенный платочек, торопливо вытер покрывшееся испариной полное, розовое лицо.
— Можно подумать, что Гитлер уже подходит к Москве, — недовольно заметил Кошик, не любивший горячки. — Вон ручеек, охладись да сядь так, чтобы тебя меньше видели.
Сбиваясь и недоговаривая, Маречек рассказал, что подслушал разговор коменданта о подпольной типографии.
— Я понял, что они давно знают, где помещается валашка Яношика, да чего-то ждут.
— Чего ж им ждать! — понимающе кивнул Кошик. — Засечь побольше следов к ней.
— Меня комендант уже засек. — Маречек виновато опустил глаза.
— Что это значит? — встревожился Кошик.
— Он говорил заместителю, что считает меня слугой двух господ.
— О-о! Это провал. — Кошик сокрушенно покачал головой. — Ну что ж, подробно обо всем доложите партийному собранию.
Все, кроме Котика, уселись на поваленные бревна и топорами начали снимать кору, одновременно обсуждая новость.
После недолгих споров партийное собрание постановило Маречека снять с работы в Старых Горах, где он занимался слежкой за полицией, и перевести в типографию. А типографию как можно скорее увезти в другое место и больше не называть валашкой Яношика.
ОШИБКА ГРИШИ КРАВЦОВА
Разгулялась непогода, разбушевалось бескрайное море леса. Ветер гудел и стонал в верхушке старой ели. Тяжелые, мокрые ветви шумели сердито и жалобно.
Холодно. А костра разводить не хотелось. Да и ничего не хотелось делать.
Тесно прижавшись спина к спине, Гриша и Ёжо лежали под елью.
— Теперь все пропало, — шептал Ёжо.
— Нет, — возразил Гриша, — пока Лонгавер и мы живы, нельзя считать, что все пропало!
— А если его перевезут куда-нибудь в большой город, в настоящую тюрьму, тогда как?
— Не зуди, ёжик! И так черти по сердцу скребут. Спи…
— Ладно, сплю. — Ёжо закутал голову концом плащ-палатки, прикрывающей обоих. — Утром пойдем в Туречку, что-нибудь да узнаем.
Гриша замолк. Он зол на себя за недостаток находчивости, решительности, за все неудачи, которые постигли его. Закрыв глаза, он старался уснуть. Но снова и снова вставал перед ним Вацлав Гудба… «Гришькоо! Гришькоо! Если хочешь бить фашистов…»
Гриша, сорвал с себя плащ-палатку, вскочил:
— Ёжик, по моим следам пришли полицейские! Я виноват, что бачу взяли, я должен его выручать! Идем!
— Куда?
— Идем, идем, Ёжик!
* * *Ночь. Лютая, черная ночь с ветром, дождем и громом. На самой середине невысокой, продолговатой голи два дубка: один, стройный и тонкий, — не выше дома; другой — приземистый, вихрастый и крепкий. А вокруг ни былинки, ни кустика, только мягкая низенькая мурава, да кое-где темнеют огромные каменные глыбы. Сырой и тяжелый, как волны морского прибоя, ветер хлестал, перекатывался по голе и в ярости набрасывался на молодые дубки: то заламывал упругие ветки, как руки пойманного беглеца, и тянул деревца с горы; то пригибал дубки до самой земли, намереваясь если не переломить, то вывернуть с корнем, поднять в облака и унести на край света.
Да не тут-то было. Это не хрупкая осина и не покорная унылая лоза. Это дубки! Молодые, тонкие, но уже коренастые и упрямые.
Тот, что повыше, только на миг пригнулся под ветром и тут же опять выпрямился, тряхнул кудрявой макушкой и снова поднялся, решительный, разудалый, как борец, ожидающий нового удара противника.
Сколько таких ветров пронеслось над голей? Где они? А дубки стоят. Твердо стоят. Набираются силы, красоты и удали.
Налетайте, ветры буйные!
— Гришькоо! Дубкам этим достается, как нам с тобой, — стараясь перекричать ветер, сказал Ёжо. — Их двое, а ветру против них вон сколько!
— Неужели ты думаешь, что против нас больше, чем за нас? Чудак! — Гриша, поняв, что ветер гасит слова, как спички, повернулся к Ёжо и зашептал прямо над ухом: — Нам такая погодка на руку — у коменданта никого постороннего не будет.
— Гришькоо, что ты задумал?
Но Гриша только ускорил шаг.
Когда спустились с горы, засверкала молния, ударил гром. На землю тяжелым водопадом обрушился ливень. Ветер потерял прежнюю силу, зато стал холоднее и пронзительнее.
