Алексей Ивакин - Десантура
- Товарищ младший лейтенант, а товарищ младший лейтенант! Проснитесь!
- А? - Юрчик подкинулся, схватившись за винтовку.
- Пора! Солнце садится!
И впрямь. Начинало смеркаться…
- Рябушка! Готовы?
- Давно готовы, - буркнул сержант.
- Тогда вперёд. И при любой неожиданности - назад. Понятно?
- Ясен перец, товарищ командир. За дураков-то не держите. Зря, что ли, учились?
- Сейчас и посмотрим…
Третье отделение пошло вперёд. И снова - осторожно спуститься по берегу, залечь на снегу, покрывавшему лед Поломети и цепью двинуться вперёд.
Юрчик внимательно разглядывал из кустов в бинокль противоположный берег.
Тишина…
Ребята доползли до средины реки. Несмотря на маскхалаты, их прекрасно было видно на снегу.
И если на том берегу были немцы, то они так же легко видели десантников, как и младший лейтенант.
Сержант Рябушка приподнялся на локте, оглянувшись назад и показал большой палец - все нормально, командир!
Гулкий выстрел тут же порвал тишину. Голова сержанта лопнула как арбуз и снег окрасился кровавыми ошметками. Тело его бессильно задергало ногами.
И правый берег зло полыхнул огнём.
Фонтаны пуль - то белые, то красные - взорвали безмятежную ледяную гладь реки.
Кто-то из бойцов бросился назад и тут же рухнул, пробитый очередью пулемёта. Кто-то скорчился, вздрагивая при каждом попадании в тело. Кто-то тонко закричал, выстреливая не глядя обойму. Кто-то просто раскинул руки крестом, сгребая судорожными пальцами горячий от крови снег.
Третье отделение умерло за несколько секунд.
А на том берегу закричали что-то гортанно, и лес вдруг ожил. Хлопнул раз-другой миномёт - разрывы разбили лед между лежащими трупами десантников, хлынула вода. Чье-то тело, чуть задержавшись на берегу проруби, свалилось в черную воду, чуть мелькнув на поверхности краем маскхалата и поднятой, скрюченной рукой.
Младший лейтенант, приоткрыв рот, смотрел на смерть своих ребят, а потом вдруг завопил:
- Огонь, огонь, огонь! - не замечая, что взвод уже давно палил по противоположному берегу из всего, что может стрелять.
В ответ били немецкие пулемёты, густо хлопали карабины. ещё одна команда - и по всему берегу встали серо-зелёные в страшных касках. И побежали вперёд, спрыгивая с обрывчика и огибая воронки во льду. А миномётчики немедленно перенесли огонь на берег, где засели русские десантники.
'Не меньше роты!' - мелькнула правильная, но трусливая мысль младшего лейтенанта.
- Отходим! - закричал он. Его бы никто не услышал, но цепь словно дожидалась приказа - рванув назад, в лес, к бригаде…
Как выяснилось позже, немцы не собирались преследовать передовой отряд десантников. Они просто отбросили их с берега Поломети, словно намекнув - 'Здесь вам не пройти!'. А заодно утопили в реке восемь мертвых и четверых тяжелораненых русских. И ещё шутили: 'Раки в этом году будут мясистые…'
Этого не знал рядовой Ваня Никифоров. Он просто заблудился. Он не знал куда идти. Лыжные следы исчеркали весь лес. Они шли вдоль и поперек, крест-накрест. Но куда бы он не шёл - везде было пусто. Следы поворачивали, закруглялись, пересекались…
Но людей не было.
А потом он сломал лыжу, наткнувшись на невидимый под снегом корень. Достав дрожащими руками скобы, попытался вогнать их в дерево. Не вышло. Не хватало сил. Тогда он достал суровые нитки и густо перемотал ими лыжу. Вроде бы держало. Но через пару десятков шагов нитка перетерлась об острый наст.
Тогда он сел и заплакал, уткнувшись в коленки. Обычный восемнадцатилетний мальчишка. Ему было страшно. Черное небо равнодушно смотрело на него звездами исподлобья Луны. Он посмотрел на нее мокрыми глазами. Слезы превращались в льдинки на щеках. Хотелось спать, равнодушное оцепенение мягко обняло кисти и ступни… Стало даже тепло.
Он помотал головой, стряхивая сон.
Поднялся.
И упрямо зашагал, хромая на сломанную лыжу, куда-то вперёд, напевая про себя:
- Там вдали, за рекой, разгорались огни… В небе ясном заря догорала…
Через несколько десятков метров он увидел каких-то людей. И скинул непослушными руками винтовку с плеча.
- Хальт! - закричали ему люди.
- Вдруг вдали у реки, засверкали штыки - это белогвардейские цепи…
Винтовка словно сама выплюнула свинец. И ослепила Ваню, но он продолжал стрелять по направлению…
- И без страха отряд поскакал на врага…
Люди тоже плевались огнём в ответ.
Но рядовому Никифорову было все равно. Он прислонился спиной к какому-то дереву и стрелял, стрелял, стрелял - лихорадочно меняя обоймы, словно стараясь, что бы они не попали врагу в руки.
Он не замечал, что несколько немецких пуль уже пробили ему левое плечо, бедра и правое легкое. Он настолько замерз, что ему было все равно. Он не чувствовал ничего, кроме одного:
- Там вдали, за рекой, уж погасли огни, в небе ясном заря загоралась…Капли крови густой… Из груди молодой… - ему казалось, что он кричит, но он просто шептал.
Немцы для верности ещё несколько раз выстрелили по упавшему большевистскому фанатику. Потом обыскали его и не нашли ничего, кроме двух гранат Ф-1, десятка обойм для винтовки СВТ и пяти рыбных консервов. Табака не было. Ваня так и не научился курить. Он просто пропал без вести. До сих пор никто не знает, попал ли он хоть в кого-нибудь…
6.
- Итак, давайте, герр Тарасов перейдем к действиям вашей бригады…
- Не моей…
- А чьей же? - удивился обер-лейтенант.
Тарасов глубоко вздохнул:
- Цель бригаде была поставлена простая. Взять Демянск. По расчетам командования Северо-Западным фронтом, в котле должно находиться пятьдесят тысяч солдат и офицеров второго армейского корпуса. Из них сорок пять тысяч на передовой, пять тысяч в тылу.
Фон Вальдерзее так удивился, что перестал писать:
- Сколько, сколько?
- Пятьдесят тысяч.
Обер-лейтенант покачал головой:
- Военную тайну я не раскрою, если скажу, что ваше командование ошиблось почти в два раза…
Тарасов криво улыбнулся:
- Я уже понял. Примерно девяносто тысяч. Так?
- Вы хороший офицер, господин подполковник… - удивленно покачал головой фон Вальдерзее.
- Наша бригада, а также двести первая должны были рассечь котёл на четыре части, взять Демянск и парализовать второй армейский корпус путем уничтожения штаба группировки.
Обер-лейтенант ещё больше удивился:
- Ваше командование…
- Генерал-лейтенант Курочкин…
- Он… Представлял себе трудность подобной задачи?
Тарасов засмеялся…
***
Февральское небо било гроздьями звезд по земле.
Тарасов стоял на крыльце избы, где располагался штаб фронта, и смотрел в эти звезды. Медведица, Кассиопея, Орион… Он не был романтиком. Он был военным. Надя всегда ворчала на него, что он не видит красоты, а только воображает позиции предполагаемого противника…
- …Коль, смотри как красиво! Какая излучина…
- Вижу… Вот там и там поставить два пулемёта и под фланкирующий огонь…
- Коля! Ну так же нельзя…
- Подполковник! Тарасов! Зайдите ко мне…
Круглолицый и вечно улыбчивый Ватутин махнул Тарасову рукой, приглашая его обратно в дом.
- Николай Ефимович! - начал начштаба фронта, когда они зашли в маленькую спальню. Видимо здесь, обычно, и квартировал генерал-майор. Над узкой кроватью висела огромная, исчерканная разноцветными карандашами карта. На маленькой тумбочке и на полу валялись книги.
- Итак, Николай Ефимович, чаю?
Тарасов кивнул.
Ватутин приоткрыл дверь и крикнул:
- Два чая мне. С лимоном. И это… Печенья овсяного!
- Николай Ефимович, задача перед вами стоит архисложная. Вы сами это прекрасно понимаете, осторожно начал Ватутин.
- Товарищ генерал-майор, я понимаю, - Тарасов никогда не был деликатным. - Вы что-то хотели от меня?
Ватутин почесал нос:
- Тезка, а давайте без иконопочитания? Вы комбриг, а я начштабфронта. Если бы не известные нам обстоятельства, то мы могли бы поменяться местами. Так?
- Вы про колчаковский фронт? Или про арест? Так я был, между прочим, реабилитирован товарищем Берией и войной! - оскалился Тарасов. Не в его характере было играть в игры…- Если не доверяете мне, тогда меняйте на любого другого, но…
Ватутин зло сплюнул на пол:
- Тьфу! Да я совершенно не об этом хотел поговорить!
- А о чем, Николай Федорович? - Тарасов держался ровно и отстраненно, хотя при его взрывном характере это было неимоверно сложно.
- О бригаде! Спасибо! - Дверь приоткрылась и адъютант, в звании старлея, протянул поднос двумя стаканами чая и двумя блюдцами. На одном желтел посахаренный лимон, на другом лежало овсяное печенье.
Тарасов взял за ручку подстаканника свой чай и осторожно подул на кипяток. Потом взял печеньку с блюдца. Надя такие любила, да…
