Олег Татарченков - Группа сопровождения
…А эти вот, — милиционер кивнул на обрезы, — бандиты, разве к нам с луны свалились? Свои, доморощенные, местные. Полгода за ними охотились. За это время сволочи уже с десяток домов ограбили.
Уфимцев перевел взгляд на стол. Два обреза были винтовочными, сделанными из трехлинеек. Точно с такими же в фильмах «про революцию» из игорева детства бегали злобно-убогие бандиты и прочие контрики. Третий обрез был изготовлен из одноствольного охотничьего ружья. Рядом с ним лежал патронташ с десятком патронов.
Игорь покрутил его в руках, ковырнул пыж в одном из патронов…
— Жаканом заряжены, — предупредил его действия подполковник, — На людей, как на медведей собирались, гады. К винтовкам у них патронов не было — вместо пугачей были, поэтому «ижевку» опилили. «На всякий случай»…
Подполковник горько усмехнулся.
— Представился такой случай? — поинтересовался журналист.
— Месяц назад на бандитов старик с топором кинулся. Вот они его и продырявили. Неизвестно, правда — эти, или нет. «Ствол» еще на экспертизу не отправляли.
— Могли быть и другие?
— Сейчас много всякой сволочи из щелей повылезло, — ответил милиционер, забираясь обратно за свой рабочий стол.
Игорь покутил в руках винтовочный обрез, попытался открыть затвор — не получилось.
— Бросьте, — махнул рукой подполковник, — Мы уже пробовали — приржавело. Эти «пукалки» почитай с самой гражданской войны у какого-нибудь мужичка в подполе валялись.
Уфимцев дернул затвор еще раз и бросил обрез на стол.
— Ну, а как с моей просьбой? — спросил он.
Уфимцев приехал в Рыбинск два часа назад. Не мудрствуя лукаво, он направился сразу в райотдел милиции, надеясь получить более полную информацию об осквернении могилы и одновременно выполнить «обязательную нагрузку» Давицына — собрать материал по иконникам. Иными словами, по шайкам бандитов, грабивших беззащитных стариков и сбывавших их во вторую столицу России — Санкт-Петербург.
В разделенной на криминальные зоны стране Рыбинск был отнесен к «зоне влияния» Северной Пальмиры. Несмотря на усилия москвичей — время от времени в городе от выстрелов таинственных киллеров гибли члены бандитских группировок, взрывались машины — питерцы не собирались сдавать позиции.
Предметы старины, главным образом иконы — были одной из основных целей преступного промысла. Что еще можно было взять с нищей провинции и пребывавшего в упадке Рыбинска, бывшего закрытого «сосредоточения оборонной промышленности». Былая слава кончилась, и город напрягал последние силы, чтобы просто выжить, постепенно приходя в запустение. Народ помаленьку перебирался в Ярославль, уезжал в столицы…
Начальник райотдела милиции откровенно обрадовался просьбе Уфимцева рассказать о промысле иконников. Накануне приезда журналиста его сотрудники с чистой совестью могли рапортовать о взятии с поличным такой банды. И ничего плохого не было, если бы об этом еще и рассказали в областной прессе.
Банду взяли три дня назад в одной из глухих деревень на границе Рыбинского и Некоузского районов. Взяли после полугода поиска. Ограбленные пожилые люди, боясь угроз бандитов, не заявляли в милицию или давали весьма противоречивые показания. Но когда по району пополз слух, что иконники застрелили из обреза бывшего бригадира, а ныне пенсионера Полунина, ветерана войны и кавалера ордена Красного Знамени, в кабинете начальника появился старик.
Дед Иван, проработавший в бригаде Полунина без малого тридцать лет, долго кряхтел и пытливо рассматривал бравого усатого подполковника, пока, наконец, не изрек:
— Так вот что, значит, начальник… Я бы к тебе еще сто лет не пришел. Не люблю энкеведу вашу… Через нее в тридцать пятом я на Волголаге едва чахотку не заработал. Но пришел… Из-за Сашки Полунина в кабинет твой пришел. Воевали мы с ним вместе. Он — командиром взвода, а я, значит, помкомвзвода у него был. А рота-то штрафная была, на пару мы с ним вину кровью смывали. Уж не знаю, какая у него вина была, а у меня, кроме моего зажиточно-кулацкого происхождения, другой не было. И ранены мы с ним в одном бою были, и в госпитале одном лежали…
Дед Иван вытащил из кармана старомодного пиджака аккуратно сложенный платок, высморкался, покосился на пачку «Балканской звезды», лежавшей на столе подполковника:
— Угостил бы цивильными, начальник.
Задымил, откинулся на спинку стула, более благодушно посмотрел на милиционера:
— Вот такие дела, начальник…
Подполковник терпеливо ждал.
Он по своему опыту знал, что в таких делах спешить не надо. Люди, подобные деду Ивану, и без того делали над собой усилие, добровольно перешагивая через милицейский порог. Достаточно неосторожного слова, малейшего неуважения и — все. Уйдут. И что ты сделаешь с этим дедом, прошедшего через все, не боящимся ничего, кроме совести своей да Бога, если он, конечно, в него верил… Этот дед своей жизнью заслужил, что бы, подполковник милиции, сидел и внимательно слушал его, бывшего зэка, бывшего штрафника, бывшего плотника, а ныне колхозника — пенсионера, одиноко доживавшего свой век с кошкой, собакой и козой в одной из умирающих деревень России.
— А после ранения комиссованы мы были, — продолжил старик, — За тот бой Полунин не только амнистию, но «Знамя» получил. Случай по тем временам из ряда вон… Сам командующий фронтом представление подписал. Было за что: от роты нашей, почитай, живых десять человек осталось, а было сто двадцать, но деревню и сопку ту господствующую мы взяли. Полк не взял. А мы — взяли. Да.
В общем, Полунин «Знамя» получил, а я — просто прощение от Советской власти. А идти мне некуда. Я ж не тутошний, из-под Самары я… Мои все в Сибири сгинули, куда мне? Вот и взял Полунин к себе на Родину. Он сам с Мологи. А после затопления уезда под Рыбинск перебрался. Так мы и работали вместе… Слышь, начальник, разреши еще одну сигаретку…
На этот раз закурили на пару, с одной спички. Отец подполковника тоже вел свой род с Мологского уезда, превращенного в Рыбинское море в тридцатые годы по приказу главного каналостроителя Иосифа Виссарионовича.
…-Помоложе бы был, я сам этих нелюдей в расход пустил, — произнес дед Иван, пустив перед собой целую завесу табачного дыма, — Чего говорить, много мы на фронте кровушки пролили. А этих-то и вовсе не грех. Но года, года… Слушай, начальник: у моей жены покойной сестра младшая живет на границе самого Некоузского района. Деревня Столбцы, слышал, может? На днях в гости заезжала, сказывала, что поселились у них брошенном дому какие-то мужики. Часто куда-то на машине уезжают. «Нива» у них. А народ сказывает, что те-то, что Сашку Полунина убили, тоже на «Ниве» были… Думай, начальник, а я пошел.
Банду брал ОМОН. Едва вокруг дома, среди покосившегося забора и развалившейся, покрытой мхом, поленницы, замелькали камуфляжные, под «грязный снег», куртки бойцов, едва подполковник прокричал осипшим в утреннем тумане голосом предложение сдаться, и щелкнула по почерневшим бревнам сруба предупредительная автоматная очередь, из окон избы вылетели и шлепнулись в грязь три обреза. Два винтовочных и один — охотничьего ружья.
За ними через дверь вышли четыре мужика. Двое — бывшие «сидельцы» с двумя сроками за спиной, двое — слесари обанкротившегося оборонного завода. Их сдергивали с крыльца и укладывали тут же, в грязь, лицом вниз, застегивая на запястьях браслеты наручников.
…-Ну, а как с моей просьбой? — спросил Уфимцев, сидя на том же стуле, что и дед Иван, дымя на пару с подполковником той же «Балканской звездой».
— Через час подъедет участковый. Он там всех знает. Без малого тридцать лет в районе пашет. Он вам и свой участок покажет, и по могиле этой оскверненной поможет справки навести. Только напрасно это… Обыкновенная хулиганка.
— Спасибо. — Игорь поднялся со стула, — Я его на улице подожду. Уж больно погода хорошая.
Игорь любил приезжать в Рыбинск в это время года. В солнечные дни здесь острее ощущалась осень.
Короткая и узкая городская набережная была похожа на запущенный парк: тротуар у чугунных оград, некрашеные скамейки, на которых давно уже никто не сидел, проезжая часть у огромного мозаичного дворца, в котором до революции располагалась биржа — все это было засыпано толстым слоем золотой листвы. Рыбинск стоял севернее губернского центра, и осень сюда приходила раньше.
Уфимцев, не торопясь вышел на центральную улицу города и, засунув руки в карманы легкой парусиновой курточки, побрел по тротуару. Порывистый ветер с Рыбинского моря гнал по асфальту желтые листья. Мимо, задевая Игоря плечами, проскальзывали по узкой пешеходной дорожке мимо домов девятнадцатого века горожане, то и дело ныряющие в темные провалы магазинов; с гулом проезжали троллейбусы. Вот и знаменитая игла Рыбинского кафедрального собора — точная уменьшенная копия питерской, с Петропавловки… Уфимцев посмотрел на часы, перешел дорогу и, повернув за угол, ускорил шаг — надо было возвращаться к отделу, где его наверняка ждал участковый.
