Михаил Лыньков - Незабываемые дни
— Наступил, называется, цапле на хвост… — озорно улыбнулся черноватый пулеметчик, скручивая козью ножку, и пригнулся, когда пыльные фонтанчики песка со свистом завихрились на кромке окопа.
— Из крупнокалиберных, видно, смолят…
— Страшно? — спросил у него пожилой комиссар, лежавший рядом с командиром батареи, уже немолодым капитаном. В голосе комиссара чувствовались мягкие иронические нотки.
— Конечно, страшновато, товарищ бригадный комиссар, но ничего, привыкнем. От самого Августова идем, огрызаемся, еще ни одного орудия не потеряли, повезло нам… У некоторых хуже… — грустно проговорил пулеметчик, жадно затягиваясь махорочным дымом. — Одна вот только беда: отступаем… Доколе ж мы отступать будем, товарищ комиссар?
Он не услышал ответа — нарастающий гул заставил всех пригнуться к земле, и оглушительный взрыв прогремел где-то рядом, осыпав лежавших кучами песка и всякой трухи. Послышались стоны раненых. Было подбито одно орудие.
— Переменить позицию! — коротко приказал капитан. Люди подхватили пушки, оттащили их, поставили на новые позиции. Два орудия переправили по специально настланной гати и установили их на сухой полянке среди редкого низкорослого сосняка. Когда батарея с полянки начала обстрел немецкой колонны, с возвышенности видно было, как заметались немцы, некоторые в панике бросились бежать. Группа автоматчиков сунулась было в сторону от дороги, но сразу же увязла по пояс и вынуждена была вернуться обратно на гать. Началась артиллерийская перестрелка. Десятка три автоматчиков бросились вперед, бегом, по гати. Их накрыли несколькими осколочными, и они сначала залегли, а когда по ним ударили шрапнелью, вскочили вновь, побежали назад, оставляя убитых и раненых.
— Не по нутру.
Видно было, как немцы пытаются подвезти тягач к подбитым танкам, чтобы их подцепить или хотя бы сбросить в канаву и таким образом расчистить дорогу всей колонне. Но метким выстрелом с полянки тягач был сразу уничтожен. В середине колонны горело несколько грузовых машин, слышались частые взрывы — это взрывались ящики со снарядами.
Заслон держался. Фашисты бесились, бросались в лобовую атаку, напролом, чтобы смести с дороги неожиданное препятствие, дорваться до моста. Они несли огромные потери, но не успокаивались. И только когда стемнело, угомонились и лишь пускали одну за другой осветительные ракеты.
Ночь тянулась долго, томительно. Комиссар начал беспокоиться, почему не присылают приказа снять заслон, — по всем расчетам видно было, что наши части должны были уже переправиться на противоположный берег реки. Он послал красноармейцев на большак, к мосту, разведать, что делается на дороге. Начинало светать. Порозовели верхушки придорожных берез, далекое, еще невидимое солнце заиграло на редких утренних облаках. С жестким посвистом крыльев пронеслась над лозняком по направлению к реке стайка уток. Несмотря на утреннюю прохладу, глаза слипались, клонило ко сну. Тревожные мысли не давали покоя: как там наши, все ли выбрались, удастся ли сдержать у реки врага?.. Беспокоило ожидание приказа, связного из штаба. Уже прошли сутки с тех пор, как комиссар уехал из политуправления фронта, чтобы лично проследить за переправой, проверить отряд, выдвинутый на глухую лесную дорогу, возможный пункт подхода гитлеровцев.
Вскоре вернулся красноармеец, посланный к мосту, и доложил, что на дороге никого не обнаружил, не видно ни машин, ни людей, а зенитчики, охранявшие мост, очевидно, недавно снялись, так как заметны были совсем свежие следы машин на росистой траве берега.
Комиссар взглянул в сторону противника. Вражеская колонна не обнаруживала никаких признаков жизни, не слышно было ни лязга машин, ни рокота моторов, ни людских голосов.
— Чего-то ждут, — поделился он своей мыслью с капитаном и молоденьким лейтенантом, командиром пулеметчиков.
Далекий гул моторов привлек их внимание. Гул нарастал. По всему видно было, что идут самолеты. Мгновенно разбудили людей, которые спали под кустами ивняка. На высоте более тысячи метров блеснули в лучах утреннего солнца немецкие самолеты. Желтые полосы на фюзеляжах, желтые концы крыльев придавали им вид летящих ос. Самолеты пролетели над рекой, развернулись и начали каруселить все ближе к тому месту, где, забравшись в глубокие серые щели, притаились бойцы заслона. Со стороны немецкой колонны поднялось несколько черных дымных ракет. Один самолет нырнул носом вниз и летел, истошно завывая, прямо на головы приникших к земле людей. Он вышел из пике над самыми вершинами сосен и с бешеным гудением пронесся над лесом. И на головы людей, оглушенных тяжелым взрывом фугаски, посыпалась земля, песок, вырванные из канавы большие комья торфа.
А бомбардировщики все пикировали. Одна за другой с душераздирающим свистом и визгом буравили воздух фугасные бомбы, поднимая столбы черного дыма и целые горы песка я пыли. Бесшумно падали подсеченные березки, сосны, обваливалась земля в щелях, в окопчиках. Наконец, стало так тихо, что все услышали, как осыпается песок на дно окопа, как шелестит под легким утренним ветром уцелевший на иве лист. Пыль и дым постепенно опадали, рассеивались. Запахло гарью, чадом паленой резины. Бойцы вылезали из щелей, стряхивали с себя пыль, которая набилась в карманы, за воротники гимнастерок и шинелей. Вытаскивали и перевязывали раненых. Под ветвистой сосной догорала эмка бригадного комиссара. Невдалеке от нее, уткнувшись головой в вереск, неподвижно лежал шофер, широко раскинув руки. Должно быть, увидя, как загорелась машина, он бросился спасать ее и был настигнут осколком бомбы. Дымился невдалеке подбитый броневик, из пяти орудий уцелело два. Чернявый пулеметчик проворно выскочил из окопа, отряхнулся, поглядел на ясное, прозрачное небо, зажмурился от солнца, поднявшегося из-за леса.
— Вот это так! — произнесен восторженно, ни к кому не обращаясь. И нельзя было понять, радуется ли он яркому утреннему солнцу, или удивляется тому, что целым и невредимым выбрался из всей этой каши. Но он сразу же помрачнел, когда услышал стоны раненых, увидел убитых товарищей. Их было много. Из всей группы уцелело каких-нибудь человек десять. Убит был молоденький лейтенант — командир пулеметчиков, тяжело ранен капитан, командир батареи.
Еще не успели перевязать раненых, как немцы открыли беглый огонь. Несколько танков, которым, видно, удалось выбраться из пробки, бешено мчались по дамбе, поднимая целые фонтаны грязи, раскидывая старые трухлявые бревна дорожного настила.
— Огонь! — крикнул бригадный комиссар.
Бойцы бросились к уцелевшим орудиям. Передний танк был сразу подбит, но второй проскочил мимо и все мчался вперед. Вдруг он как-то странно приподнялся на одной гусенице, и сквозь блеснувший столб огня и облака густого дыма видно было, как он свалился с дамбы и врезался башней в болото, сверкнув гусеницей на солнце. Вторая гусеница осталась на дамбе. Танк подорвался на заложенном фугасе. Шедший за ним следом танк остановился и начал осторожно пятиться назад. Вскоре, подбитый очередным снарядом, он тоже задымил, а из раскрытых люков, как пруссаки из щелей, начали выскакивать немецкие танкисты.
— Перед смертью не напрыгаешься! — весело подмигнул чернявый пулеметчик. — Пожалуйте под душ! — И он начал их поливать струей раскаленного свинца. Огонь со стороны фашистов заметно ослабел, но над лесом вновь надрывно загудели самолеты, опять засвистели фугаски, и песчаные холмы окутались клубами дыма и пыли. Осколком бомбы бригадный командир был тяжело ранен в руку. Перевязав наспех рану, комиссар, улучив удобный момент, послал на мост сапера, приказав ему еще раз тщательно осмотреть, на месте ли мины, и ждать там прибытия его самого, комиссара.
После бомбежки бойцы изредка постреливали из единственной уцелевшей пушки, чтобы дать знать немцам, что заслон еще жив, не думает трогаться с места и напрасны все их попытки пробиться к мосту. Тем временем на уцелевшую машину погрузили всех раненых и приказали водителю мчать за реку и потом ехать дальше. На машину положили и оставшиеся исправные пулеметы. Около орудия были теперь только комиссар да чернявый пулеметчик. Они продержались еще около часа, отпугивая редкими выстрелами группы автоматчиков, пытавшихся пробиться вперед. Потом, сняв с орудия замок и закинув его на дно воронки от фугасной бомбы, начали отходить, пробираясь напрямик к мосту. С ними были ручной пулемет и автомат. Немцы снова попытались высунуться из-под поврежденных танков. Им никто не отвечал. Осторожно, опасаясь вновь попасть в западню, гитлеровцы продвигались вперед, ползли, делали короткие перебежки. Приблизившись вплотную к песчаным высоткам, они бросились в атаку, бешено горланя, беспорядочно стреляя из автоматов. Велико было их разочарование, когда они застали пустые щели, разбитые, непригодные пушки, кучи стреляных снарядных гильз. Вокруг было тихо, пустынно, ни один человек не отозвался ни словом, ни стоном. Немцы бросились по дороге к мосту.
