Александр Авраменко - Огненное лето 41-го
В облаке снежной пыли машина крутится практически на месте, пока я не выключаю зажигание… Секунду сижу неподвижно, осознавая факт удачного приземления, затем отстёгиваюсь и неуклюже вылезаю из кабины. От опушки к самолёту бегут, глубоко увязая в снегу, обмундированные в короткие полушубки танкисты. Хорошо ещё, что поляна укатана танковыми траками.
— Твою мать, летун! Мы уж думали хана тебе!
— Сашка!
— Вовка, ты!
Мы обнимаемся. Родной брат! Как в армию ушли, так, почитай три года и не виделись! Тискаем друг друга так, что трещат кости.
— Погоди, дай отдышаться. Рахим жив?
— Живёхонек твой друг! Уже в санбат отправили, пока ты петли тут выписывал!
— А что с ним?
Сашка суровеет.
— Плохо. Пуля в живот, и осколками ноги посекло. Как машину приземлил — непонятно. Когда мы его вытаскивали, он уже без сознания был. Но врач сказал, надежда есть.
— Врач? Санбат? Откуда! Шикарно живёте!
Брат кивает в сторону незнакомых мне машин, немного поодаль замечаю ещё одну незнакомую машину массивного, можно сказать, коренастого сложения.
— У нас тут всё есть. Видишь, новые машины испытываем, так что, сам понимаешь…
Я пытаюсь рассмотреть технику, но солнце слепит глаза. В это время над головой рассерженным тюленем шипит крупнокалиберный снаряд и взрывается метрах в ста от нас. Сашка отпихивает меня и рычит:
— Лейтенант Столяров! Приказываю, немедленно на взлёт! — и уже обычным голосом добавляет:
— Давай скорее, Вальдар, сейчас здесь жарко будет!
Вальдар… Так меня называла мать, а его — Свен…
— Подержите мне хвост!
Короткий кивок в ответ, команда, танкисты повисают на оперении. Шипит воздух высокого давления из окрашенного в синий цвет баллона, винт нехотя проворачивается, затем грохот артобстрела перекрывается рассерженным рёвом запущенного двигателя. Бешеная воздушная струя бьёт в лицо танкистам. Некоторые отворачиваются, и я машу рукой, делая знак отпустить, одновременно двигая сектор газа до упора вперёд. Максимальные обороты, короткая пробежка и машина взмывает в воздух, петляя между вершин. Прощаясь, покачиваю плоскостями из стороны в сторону, но ребята уже разбежались. Аккуратные, словно игрушечные коробочки танков начинают своё движение в сторону фронта, я же кладу самолёт на обратный курс…
На аэродроме при моём появлении начинается суматоха. Все носятся, словно очумелые, и показывают руками в мою сторону. Непонятная суета проясняется после посадки — оказывается, кто-то из пехотинцев доложил, что всё звено погибло, и меня не ждали… Ну, что ж, значит не зря говорят, что есть такая примета коль похоронили ошибочно, то точно уцелеешь! Так и вышло. Даже не поцарапало ни разу…
Опять я чего-то отвлёкся… Ой, не к добру это всё. Помню, перед Финской, тоже за месяц до начала, всякая хренотень снилась, прямо как сейчас…
Машина приближается издалека, шум нарастает, и вот уже взблеск фар пробегает из угла в угол по белёному мелом потолку. Автомобиль замирает возле нашего подъезда. Осторожно вылезаю и выглядываю в окно вот это номер! Возле крылечка стоит чёрная эмка особого отдела нашего полка… А вот и шаги. Они гулко бухают по коридору, приближаются, останавливаются перед дверью. Осторожный стук. И тихий голос:
— Товарищ старший лейтенант, товарищ Столяров! Вас начальник особого отдела Забивалов вызывает. Срочно! Товарищ старший лейтенант, это я, водитель!
Открываю дверь — действительно, знакомый шофёр. Парень чем-то здорово напуган, но при виде меня торопливо выпаливает:
— Товарищ комэск, вас товарищ старший лейтенант НКВД просит срочно прибыть в полк!
— Зачем?
— Не знаю, товарищ старший лейтенант, приказано вас вызвать, а так же товарищей Сидоровича и Ветрова. Приказано, срочно!
И, видимо прочитав что-то на моем перекошенном лице, торопливо добавляет:
— Товарищ старший лейтенант НКВД сказал, что если всё будет нормально, отвезти вас вместе с супругой в Гродно на машине…
Ну, особняк! Конспиратор! А вообще-то правильно, нечего лишнюю панику поднимать… Но это приходит на ум, уже когда я сижу в машине, едва успев оставить Катюше записку, чтобы не волновалась. По дороге эмка заезжает за остальными вызванными лётчиками, и мы, рассекая лучами фар вязкую ночную тьму, мчимся на аэродром.
Забивалов встречает нас, сидя на крыльце в клубах густого табачного дыма, однако при виде машины он поднимается, с ходу переходя к делу:
— Товарищи командиры, доброе утро. Извините, товарищ Столяров, знаю, что вы в отпуске, но… Товарищ Столяров знает, а вам сообщаю сейчас — существует возможность нападения фашистской Германии на СССР сегодня утром.
Вроде бы знакомая новость все равно обжигает, будто огонь. Между тем сгорбленный от невыносимой тяжести, висящей на его плечах, Забивалов продолжает своим глухим голосом:
— Я доложил командиру полка, посыльные за личным составом уже разосланы, но пока они соберутся, мы потеряем время. Да и уровень их подготовки вам самим прекрасно известен. Поэтому приказываю приступить к дежурству до шести часов ноль-ноль минут. Если ничего не произойдёт, то после сдачи дежурства вас, товарищ Столяров, и членов вашей семьи, машина отвезёт прямо в Гродно. Так что, на поезд до Ленинграда успеете…
— Есть! И — спасибо…
— К сожалению, пока не за что… — угрюмо отвечает особняк и, махнув нам рукой, отворачивается.
А мы торопливо бежим надевать лётные комбинезоны. В столовой уже готов завтрак, и мы торопливо пьем обжигающий какао, заедая его бутербродами с колбасой. Дежурный врач на комиссии встревожен, суетливо заполняет журнал, выдаёт какие-то таблетки, следит чтобы мы их тут же и приняли. Торопливо запиваем лекарство водой и мчимся на стоянку.
Вот это да наши «чайки» уже ждут, оружейник и механик торопливо докладывают о готовности машин. Ставлю размашистый автограф в журнале приёмки, забираюсь внутрь. Руки слегка подрагивают от избытка адреналина, нервного возбуждения… и отчаянной надежды, что всё обойдётся.
От снадобья, выданного врачом, слегка шумит в голове, но сна абсолютно нет. Между тем край неба окрашивается багрянцем, потихоньку начинает светать… Над летным полем стоит предрассветная тишина, прерываемая лишь далекими соловьиными трелями; на перкалевые плоскости и вороненые стволы пулемётов выпала роса. Мучительно хочется курить, но нельзя.
Может всё-таки обойдется?..
Вдруг на поле начинается какая-то суета. Наш замполит строит полк, начинает читать речь, размахивая руками не хуже пропеллера… И что это он? Нашел время… Я отворачиваюсь, разглядывая появившиеся на розовеющем небе разлапистые силуэты далеких пока самолётов. На СБ, вроде, не похожи, что-то незнакомое… Вскоре доносится и противный завывающий гул моторов. Немцы! Розенбаум всё машет, до меня доносятся лишь отдельные слова провокации… малой кровью… сталинские соколы… могучим ударом…
Чего ждём! Это же немцы, точно, немцы!!! Ю-87!!! Поздно…
Не обращая внимания на вдохновляющего личный состав замполита, ведущий самолёт с характерным изломанным крылом и растопыренными шасси в уродливых обтекателях переворачивается в воздухе, пикируя прямо на нас. Миг — и от самолета отрывается стремительная чёрная капля, с рвущим душу воем несущаяся к земле. Всё, ждать больше нельзя!!!
Рука тянется к воздушному крану баллона. Короткий свист и рассерженное шипение сжатого воздуха, начинающего медленно проворачивать винт. Впрочем, ждать я не собираюсь зажигание! Г-ррм… Чих! — возмущенно рычит и чихает мотор, заводясь. Облако сизого дыма на мгновение попадает в кабину и тут же выдувается наружу могучим воздушным потоком. Газ! Полный газ!
И-153, стреляя непрогретым мотором, нехотя начинает движение, и в этот момент прямо посреди строя лётчиков взлетает к небу гигантский фонтан огня и земли, размётывая людей в разные стороны… Дроссель до отказа! Давай, родимая! Давай!
Изо всех сил тяну ручку на себя, краем глаза замечая, как с другой стороны поля мчится мне наперерез ишачок особиста. Столкнёмся! Нет, шестнадцатый резко уходит вверх и свечой начинает набирать высоту. Толкаю педаль, уворачиваясь от бегущей ко мне полосы взвихривающих землю пуль. Скорость, скорость! Ну-у-ууу…
Надсаживаемый двигатель, наконец, отрывает меня от земли. Добираю скорость, одновременно уходя в левый вираж.
На земле творится нечто ужасное всюду огонь и дым. Взлетают к небу столбы разрывов, вражеские пикировщики по очереди устремляются вниз, освобождаясь от своего смертоносного груза. Воздушные стрелки с бомбардировщиков ведут непрерывную стрельбу по мечущимся в панике людям, а чуть в стороне уже полыхают строгие линейки наших самолётов, так и не сделавших ни одного боевого вылета, не сбросивших ни одной бомбы…
