Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай
— У вас уже составилось какое-то определенное мнение по делу? — спросил он подполковника.
Хотя вопрос Мэрфи не был связан с предыдущим разговором, Тюен понял его.
— Последние несколько дней — и не только дней, но и ночей, — сказал Тюен, — я перечитал все, что имеется в нашем распоряжении о базе и вокруг нее, и боюсь, что причину надо искать среди наших людей, прежде всего в штабе подполковника Тхао. Не исключаю, хотя ни на кого не могу бросить и тени подозрения, что источником утечки информации могут служить офицеры, работающие по соглашению между нашими странами, в непосредственном подчинении штаба базы, — восемнадцать старших офицеров. Я изучил личные дела всех своих людей, но ничего не выудил, хотя чувствую, что искать надо среди них. Не могу же я предположить, чтобы кто-нибудь из ваших офицеров был осведомителем Вьетконга, он не продержался бы и месяца.
— Я тоже так думаю. А что вы скажете о подполковнике Тхао?
— Это безупречный в делах службы офицер, — не задумываясь, ответил Тюен. — Он бы арестовал отца, родноГо брата, жену, если бы на них пало подозрение. Он не очень щепетилен, когда речь идет о личной жизни, но то, что он одержим борьбой с коммунизмом, тут ни у кого не может быть сомнения.
— Любовь к богатству чаще всего приводит- на ошибочный путь, — заметил Мэрфи.
— Подполковник Тхао достаточно богат, он единственный наследник своего дяди, банкира во Франции. Он воюет беспощадно. Но я согласен с вами, любовь к деньгам может привести на такой путь. Мы уже вынесли не один суровый приговор за продажу оружия Вьетконгу, и не какой-то отдельной винтовки. Впрочем, вы ведь тоже знаете об этом.
Да, Мэрфи знал, что спекулируют не только вьетнамские, но и американские солдаты. Скольких из них наказывали за потерю оружия, хотя ни для кого не было секретом, что оно не потеряно, а продано. Специальная служба ведет сейчас борьбу с массовой контрабандой наркотиков. Совсем недавно была разоблачена банда, наживавшая огромное состояние, переправляя в Штаты наркотики самым кощунственным образом: пакеты с героином зашивали в трупы убитых, гробы с которыми отправляются на родину. Банда составляла хорошо налаженный механизм. Наркотики поступали из «Золотого треугольника», расположенного на границе Таиланда, Лаоса и Бирмы. Их получали респектабельные на вид люди. В военных госпиталях врачи — соучастники банды — вскрывали трупы, аккуратно укладывали пакеты под внутренние органы, зашивали разрез, маскировали шов, и убитый солдат служил теперь гангстерам. Когда Мэрфи узнал об этом, ему стало противно. Стыдно за то, что хорошо знал нескольких арестованных, встречался с ними на приемах, пил вместе с ними, говорил о гибели солдат, не догадываясь, что солдатские трупы — чем больше, тем лучше — служили им упаковкой в преступном бизнесе.
— Да, — ответил Мэрфи, — мне, к сожалению, известны такие факты, — он не сказал какие, но Тюен понял по его помрачневшему лицу, что он имел в виду.
— Я попрошу вас, господин полковник, — сказал через некоторое время Тюен, — не отказать мне в помощи, если она потребуется.
— Об этом можно было и не говорить, господин подполковник, — тоже официально сказал он, — будем рука об руку стараться лучше сделать свое дело. Нам предстоит пройти по всей цепочке — от базы до Дананга. Работа непростая, потребует большого труда. Будем готовы к этому, — добавил он, когда самолет уже коснулся колесами посадочной полосы.
Генерал Фрэнсис Райтсайд принял полковника Мэрфи с подчеркнутой любезностью и вниманием, как давнего и хорошего знакомого.
— Рад вас видеть, Джим, рад. Хотя ваш приезд связан с не очень приятным событием, но, «е будь его, я бы не имел возможности видеть вас у себя, — говорил генерал, улыбаясь своей немного мрачноватой шутке. — Все в мире тесно связано в одну цепь, одно вытекает из другого, не так ли?
— Да, господин генерал, это так. Не будь расставаний, не было бы и встреч, не будь плохого, как бы человек понял цену хорошему? Эта мысль не новая, но для меня она всегда свежа, потому что так часто приходится быть то на гребне волны, а то и под волной.
— А вот у меня в последнее время волны все время ходят над головой, и потому я рад вашему прибытию, надеюсь, вы поможете вскрыть муравейник. Очень неприятно жить, когда знаешь, что опасность затаилась рядом, но не знаешь, с какой стороны тебя ударят.
— Что-то у вас мрачноватое настроение, господин генерал, а вы, насколько я знаю, всегда были образцом оптимизма и жизнелюбия для офицеров.
— Позолота оптимизма, Джим, слезла, даже не заметил когда. Теперь смотрю на жизнь, надев очки потемнее.
Мэрфи внимательно посмотрел на генерала и нашел, что его слова о позолоте справедливы. Он очень постарел, этот всегда молодо выглядевший, преуспевающий в жизни деловой человек. Конечно, ему бы сейчас уйти с беспокойного поста, но, видимо, как все крупные бизнесмены, он не мог примириться с тем, что конкурент обставляет его, оказывается более удачливым, а это подстегивает, заставляет напрягать силы и не сходить с дистанции. Он это сделает, когда оставит соперника позади и выиграет у него хотя бы полкорпуса. Уйти не сломленным и потерявшим веру в себя, а вырвавшимся вперед.
— По-моему, у вас нет оснований для изменения жизненного кредо, сэр. Вы видели войну в Европе и знаете, как может часто меняться обстановка. С этим здесь сталкиваются наши офицеры чуть ли не каждый день.
— Вы, Джим, отличный парень. Я вас знаю не первый год и испытываю к вам и уважение, и доверие. Только потому я с вами так откровенен, что позволяю себе далеко не со всеми.
— Спасибо, сэр, я всегда считал вас образцом для себя и не раз задавал себе вопрос: а как бы поступил генерал Фрэнсис Райтсайд в той или другой трудной ситуации, которых на мою долю выпадает немало.
— Я вам скажу, Джим, — сказал генерал, не обратив внимание на последние слова Мэрфи, а отвечая на его предыдущее замечание, — нынешняя война для Америки труднее, чем война с Германией. Там был противник понятен нам. Он действовал по тем же, давно установленным нормам, что и мы: был сильнее нас — наступал, чувствовал слабость — отступал. Здесь все наоборот, Джим. Я знаю, насколько я силен, чем располагаю. Знает это и противник, но ведет себя так, будто располагает той же мощью или даже превосходящей ее. Его дерзость, безумство, презрение к смерти пугают солдат. Свою базу мы считаем мощной крепостью, а противник открывает ее двери и наносит нам удар в самое больное место. Не в открытом бою, а исподтишка. Это действует на психику. Я осуждаю своих солдат, начавших войну против своих союзников. Безобразная, не имеющая оправдания выходка. А подумав немного, не так уж строго сужу их. Прорвалась, как нарыв, злость. Ну, не мы же сами подрывали свои самолеты! Массовый психоз — страшная вещь, Джим. Достаточно одного слова, которое как бы показывает выход, и кровь бьет в голову, толкает на жестокость и преступление. Мы разрабатываем операцию по усмирению провьетконговских деревень, соблюдая строжайшую секретность, а начав ее, попадаем в засаду, гибнет более полутора сот человек— и новый взрыв злобы: ведь кто-то предупредил Вьетконг?
— Мы постараемся разобраться в этом, сэр, разобраться самым тщательным образом.
— Верю, Джим, что разберетесь, накажете виновных, если найдете. Но ведь через месяц все может повториться. Дело как раз в том, что причина кроется в чем-то другом. Ваш друг полковник Смит, умный, образованный офицер, высказал как-то мысль — я не могу с ним не согласиться, — что, видимо, для победы здесь одного оружия недостаточно. Нужна война за сердца и умы людей, чтобы они убедились, что мы пришли сюда как их друзья. А как это сделать, никто не знает.
— Даже Юджин не знает этого?
— Даже он. Юджин — я должен выразить самое глубокое уважение к его таланту — помог нам ликвидировать несколько опасных очагов противника. Он склонил на свою сторону очень способных людей, они проникли в отряды Вьетконга, дали нам ценную информацию. Правда, в конце концов часть из них была раскрыта, другие спаслись, но их уже нужно списать со счета. Вся его работа — умная, с учетом психологии — теперь потеряла смысл. Вьетконг приговорил его к смерти. Но самое трагичное в том, что и наши союзники подозревают его, ненавидят. Известный, видимо, вам подполковник Тхао считает его чуть ли не связанным с Вьетконгом.
— Что за глупость! — возмутился Мэрфи.
— Вот именно. Но Юджин, не выступая против обоснованных репрессий, несколько раз помешал подполковнику совершить их против людей, не причастных к Вьетконгу. Подполковник Тхао придерживается на этот счет другого мнения. И теперь я не знаю, кто скорее ухлопает Юджина — Вьетконг или подполковник Тхао.
Забрали бы вы его отсюда в Сайгон, там он может принести больше пользы, а здесь его убьют.
— Боюсь, вы преувеличиваете опасность, сэр, но я поговорю с генералом Уэстморлендом, — сказал Мэрфи, почувствовав, что в словах генерала есть доля истины.
