Луи де Берньер - Бескрылые птицы
Антанта информирует оттоманское правительство о высадке лишь за день до ее начала, Мустафа Кемаль видит, как все возмущены и недоумевают. Итальянская оккупация еще приемлема, но греческая — нестерпима. Она как нож острый в сердце Кемалю и ему подобным. Англичане колеблются, прежде чем выписать Мустафе дорожный пропуск.
Перед отправкой его корабль обыскивают на предмет незаконных товаров, и Мустафа говорит: «Мы не везем ни контрабанды, ни оружия, только веру и решимость».
Огонек силы и решимости забрезжил и в жителях Эскибахче, когда стали возвращаться мужчины — они прибывали со всех концов, оголодавшие, оборванные и босые. Одни дезертировали, воинские части других как-то растворились во всеобщей неразберихе. Кое-кто говорит, что пришел ненадолго — нужно разыскать Мустафу Кемаля. Возвращается брат Каратавука, Нермин плачет от радости и тотчас бежит поделиться новостью с Айсе и Поликсеной.
Со смертью ходжи Абдулхамида Айсе обнищала. К огородничеству она не приспособлена, но главное — потеряла надежду. «Жду смерти, — говорит Айсе. — И молюсь, чтобы пришла поскорее». Она живет милостью подруг, которые сами ничего не имеют. Однако даже Айсе взволнована появлением давно пропавшего юноши и мечется от желания сделать что-нибудь толковое. В углу опустевшего стойла Нилёфер она находит горшок с известкой, и ей приходит хорошая мысль. Айсе собирает и белит двадцать булыжников. По одному относит к могиле Абдулхамида и выкладывает бордюр.
Потом ее осеняет новая мысль. Она идет за медными украшениями, голубыми четками и зелеными лентами. Уксусом оттирает с меди налет и берет с крюка лопату Абдулхамида.
Отвалив немного земли с могилы мужа, Айсе закапывает сбрую Нилёфер. Опершись на лопату, она стоит, переводя дух; она ослабела, кружится голова. От Абдулхамида уже ничего не осталось, кроме пожелтевших костей, думает Айсе. Отдышавшись, она опускается на колени и шепчет в землю, чтобы муж расслышал:
— Мой лев… — Она соображает, как продолжить, ведь с покойниками надо быть краткой. — Наверное, Нилёфер уже умерла, — говорит Айсе. — Я принесла ее вещи, теперь ты поскачешь на ней в раю.
Она прижимается ухом к земле и вслушивается.
76. Оккупация лейтенанта Гранитолы (2)
Где-то разворачивалась война между Грецией и повстанцами Мустафы Кемаля, а итальянский оккупационный взвод лейтенанта Гранитолы обустраивался в Эскибахче.
Поначалу лейтенанта весьма беспокоила одна проблема: как же связываться со штабом, до которого добираться черт-те сколько по ужасной дороге, кишащей бандитами? Скверно быть совершенно отрезанным от армии, не иметь ни малейшего представления о том, что творится в большом мире, обходиться без телефона и надежного обеспечения.
Проблему решило предложение Рустэм-бея: торговцы и другие горожане, пожелавшие прогуляться в Телмессос и обратно, покажут дорогу и прокормят отделение оккупантов в обмен на защиту в путешествии. По прибытии на место солдаты доложатся на базе, заберут жалованье, получат приказы и провиант, а затем сопроводят купцов и путешественников домой. Дело осложнялось тем, что вьючных животных не меньше, чем людей, призывали на службу и убивали на Великой войне, а потому ощущалась острая нехватка верблюдов и мулов. Племенных животных почти не осталось, а те, что народились в военное лихолетье, еще только входили в рабочий возраст. В городе только у Али-снегоноса сохранилась ослица, но сейчас отправляться в горы за льдом было совсем небезопасно, и потому новая роль хозяина и животного определенно спасала семью от отчаянной нужды. Сборщик пиявок Мохаммед и Стамос-птицелов тоже смогли возобновить профессиональную деятельность, хоть мало осталось врачей — покупателей пиявок, и очень немногие могли себе позволить легкомысленные траты на певчих птичек. Рустэм-бей одолжил двух старых, но вполне годных лошадей и частенько сам, будучи любителем верховой езды, отправлялся в поездку, радуясь приключениям, что нередко сопутствовали караванам. Вдобавок, Рустэм-бей, хоть и осовремененный турок, оставался верен глубоко укоренившимся в душе древним обычаям и чувствовал моральную ответственность за людей ниже себя. Наверное, жила в нем и реалистическая мысль: привилегированное положение не сохранить, если публично не доказывать, что оно заслуженно, и такие люди, как Али-снегонос, вздыхали с громадным облегчением, узнав, что их сопровождает ага.
Пожалуй, итальянская оккупация стала золотым веком в жизни Рустэм-бея, потому что он впервые обрел друга, который был с ним на равных. Лейла-ханым больше чем наполовину заполнила пустоту его существования, а в лейтенанте Гранитоле он нашел верного товарища. Беззастенчивый сноб Гранитола естественно и неизбежно приятельствовал с влиятельнейшей персоной здешней общины.
Лейтенант Гофредо Гранитола был худощав и среднего роста, но от привычки командирствовать казался выше. Он носил жиденькие офицерские усики, а на левой щеке у него имелась аккуратная галочка шрама от штыковой раны, придававшая ему романтический вид благородного пирата. Ему нравилось всегда быть опрятным, он считал, это благотворно сказывается на боевом духе солдат, и приобрел некоторую известность в австрийской кампании тем, что тщательно брился по утрам даже под артобстрелом перед неминуемой атакой. Он надраивал ботинки, даже если у них уже отвалились подошвы. Его дважды награждали за отвагу, он был представлен Королю, но повышения в чине не получал, ибо усердно овладевал искусством раздражать воинских начальников, что считал своим общественным долгом. Если бы не это, он бы уже стал подполковником. Впрочем, Гранитола не планировал оставаться в армии после смерти отца и наследования семейных поместий: ему виделась карьера в политике. Он действительно вступил в фашистскую партию в 1926 году, но без шума покинул ее в 1930-м, поскольку на балу обрубил себе все перспективы пренебрежительной грубостью с Роберто Фариначчи[94]. Потом он занимался виноделием, приезжал погостить у Рустэм-бея в новой Турецкой республике, обзавелся детьми от кучи любовниц, а в 1943 году его жизнь оборвала шальная бомба союзников.
Дружба Гранитолы и Рустэм-бея начала складываться из-за необходимости кормить итальянских солдат, одно время вынужденных сидеть на дробленке и оливках с редкой рыбой, которую удавалось купить у Герасима-рыбака — мужа Дросулы и отца Мандраса. Как-то вечером, сидя в гостинице за кальяном, Гранитола поделился с Рустэм-беем мясной проблемой, и тот счел, что единственное ее решение — охота. Гранитола уже обзавелся небольшим выводком военных кур, купленных в Телмессосе на деньги, которые он выделил охране караванов. Теперь эти куры, каждая с именем и воинским званием, жили тем, что удавалось склевать в гостиничном дворе, который они быстро превратили в постыдную пылевую купальню.
Однако яиц не вполне хватало для солдатского счастья, и потому однажды ранним-ранним утром Рустэм-бей и Гранитола, вооруженные дробовиками, отправились на промысел. У седла аги болталась ивовая клетка с ручной куропаткой. Гранитола, который никогда не сталкивался с такой методой охоты, заинтригованно следил, как Рустэм-бей привязывает птицу к кусту посреди не сильно заросшей опушки, разбрасывает зернышки для куропатки и подальше, а затем возвращается в укрытие.
— Пожалуйста, не подстрелите мою куропатку, — попросил Рустэм-бей. — Новую найти трудно, и к этой я очень привязан.
Способ охоты безусловно себя оправдывал, ибо позволял разом подбить двух-трех птиц, когда они сбивались в кучу. Однако редко удавалось набить столько, чтобы хватило накормить целый взвод, и Гранитоле пришлось ввести систему очередности. Естественно, возникали перебранки, так развлекающие солдат: боец Б жаловался, что ему достался голубь, тогда как боец А на прошлой неделе получил куропатку.
С точки зрения Гранитолы, большую проблему представлял тягомотный способ охоты терпеливых турок. Лейтенанта изводили многочасовые утомительные ожидания, когда они с Рустэм-беем, распластавшись и забросав себя ветками, неподвижно лежали на земле. Однажды Гранитола предложил испробовать итальянский способ.
— Щто такое итальянгский способ? — с чудовищным прованским выговором спросил Рустэм-бей.
— Мы идем, стараясь особо не высовываться, и стреляем птиц влет.
— В летящих птиц попасть невозможно, — твердо сказал Рустэм-бей. — Никто так не делает.
— Мы в Италии так охотимся.
— Мне как-то не верится. Зачем выбирать столь трудный способ?
— Это не трудно. Дело техники.
— Хотелось бы посмотреть, — скептически хмыкнул Рустэм-бей.
И он скоро увидел. Углядев летевшую утку, лейтенант Гранитола сбил ее с небес так метко, что она камнем грохнулась к их ногам.
Рустэм-бей своеобразно откликнулся на удачный выстрел: он разозлился. Ага счел верхом неучтивости так грубо опровергать хозяина. Будь Гранитола лучше воспитан, он бы сначала пару раз промазал. Оказавшись полностью неправым, Рустэм-бей по-детски взбесился; ага обитал в мире, где ему никак не возможно часто ошибаться, и вообще ошибаться не привык. Он вдруг отошел в сторону и яростно закурил, повернувшись спиной к Гранитоле, который уже забеспокоился и струхнул. В голове у лейтенанта крутилась одна мысль: «Святая Мария, я оскорбил турка!» Он знал, что с турками можно драться, но оскорбить — такое редко кому сходило с рук.
