Величко Нешков - Наступление
Майор Асенов, начальник госпиталя, хирург с многолетним опытом работы, до сих пор, как и большинство его коллег, стоял в стороне от политики. И хотя уже столько месяцев прошло со времени народного восстания, он все еще не мог принять с открытым сердцем некоторые факты и вещи, происходящие вокруг.
Он бросил быстрый взгляд на «предписание» и устало сказал:
— Из штаба армии мне обещали помощника командира, но врача. Ведь наша работа особая… — Он хотел еще что-то сказать, но решил, что лучше помолчать.
— Я ваш коллега, господин майор. Учился в Загребе, мне осталось всего несколько семестров до окончания. Полтора года был врачом большого партизанского отряда.
— Ну тогда хорошо.
— Дядя говорит, что, когда закончим войну, будем думать о своих личных делах. Он сюда не приезжал?
— Кто? — в недоумении спросил Асенов, не поняв, о каком дяде идет речь.
— Генерал, помощник главнокомандующего, — ответил Траян, внимательно наблюдая, какой эффект произведут его слова на майора.
— Нет, не приезжал, — сразу же оживился Асенов, и в его голове промелькнула обида: «Значит, не доверяют мне, если племянника самого генерала ко мне посылают». Вздохнув, он тихо добавил: — Надеюсь, господин капитан, что у нас с вами дела пойдут хорошо. Знаете, иногда мне причиняют много неприятностей различные шантажисты, люди, которые злоупотребляют своим положением и связями. Кое-кто считает, что мы отправляем людей в части еще не совсем вылеченными.
— С такими типами я буду сам расправляться, господин майор, — угрожающе завертел головой Траян. — Есть сигналы и из других госпиталей. Когда меня инструктировали товарищи по партии, они обратили мое внимание и на это…
Глава четвертая
Во второй половине февраля подул теплый ветер и смел снег с полей. Только в низинах еще лежали грязные белые пятна. Ночи были по-прежнему холодными, и даже в ветреные дни грязные пятна снега почти не уменьшались.
Приближающаяся весна вызывала беспокойство Матейчо. И к тому же он получил письмо от Слановского. Тон письма был вполне ясен и категоричен. Слановский предупреждал, чтобы Матей перестал болтать и прекратил бесполезные попытки шантажировать его и клеветать, потому что в противном случае ему все это дорого обойдется. Матейчо стискивал зубы и про себя грозился и Траяну и Слановскому. Какие только планы мщения не рождались в его голове! Однако самое неприятное заключалось в том, что дело было не только в этих двоих, а в том, что Матей успел переругаться почти со всеми. У него не осталось друзей и приятелей, с кем он мог поделиться своим волнением и тревогами. Он чувствовал себя совсем одиноким. И все произошло исключительно по его собственной вине. Из-за этого ему и стало тесно в Камено-Поле. Надо было куда-то подаваться, но куда и к кому? Что он умел делать? Ни образования, ни профессии, ни гибкого природного ума, ни умения легко приспосабливаться к любой обстановке. Ему казалось, что за эти несколько месяцев, которые он находился в Камено-Поле, он упустил выгодные возможности устроиться на какую-то более спокойную, солидную и ответственную службу. Его стала мучить бессонница. Ночами он вертелся в кровати, прислушивался к шуму во дворе, и все ему казалось, что его подстерегает в засаде Шишманя. Накипевшую в душе ярость он обрушивал на жену:
— Это ты виновата, что я еще кисну здесь! Как репей, прилипла ко мне, не будь тебя, я бы уже в люди выбился!
Жена, сонная и тоже озлобленная, не оставалась в долгу:
— Я тебя не привязывала к себе, иди, куда хочешь, с твоим-то умом министром не станешь. Посмотрите-ка на него, я еще виновата, что он со всем селом на ножах! И чего только нос дерешь, дерьмо паршивое!..
Матейчо прерывал ее:
— Не заставляй меня браться за пистолет.
— А ну берись, чего еще ждешь? — продолжала она дразнить его. Она давно уже привыкла к угрозам мужа и, ругаясь так, пыталась вместе с тем вразумить его: — Опомнись, Матей! Брось ты свою дурацкую службу, работай в поле, приведи в порядок двор, чтобы люди тебя в пример ставили.
— О-хо-хо, чего захотела! — Матейчо злился на жену за то, что она даже представить себе не могла, какие планы волнуют его.
— А как же, кто же в поле работать-то будет?
— До чего ж ты глупа! Говорить с тобой — время терять. — Он переворачивался на другой бок, но его больно задетое честолюбие не выдерживало, и он снова поворачивался к ней: — Не для того я сидел в тюрьмах, чтобы бегать за вонючими коровами.
— Не потому ли ты их продал? Может, на мне пахать будешь? — сердилась жена.
— Все, все продам и переселюсь в город.
— Там мало своих голодранцев, только тебя там и не хватает!
— Кто только теперь не выбивается в люди?! Я-то знаю, как варит котелок у Караивани из Зли-Дола, на одних нарах с ним спали все лето. Он в десять раз тупее меня, а стал вот офицером, а я, дурак, бегаю как оглашенный день и ночь в этой глухомани. А для чего? Чтобы на меня лаяли собаки? Чтобы люди меня ругали?
— И я тебе о том же толкую, — продолжала его жена. — Брось ты эти деньги и службу эту и займись домом. Раньше все тебе здесь нравилось. А как вернулся из этой тюрьмы, пропади она пропадом, с тобой нельзя ни о чем говорить. Зачем тебе город, что ты там будешь делать-то? Другое дело, если бы ты был образованным, если бы профессия была, а так…
— Да замолчи ты! — прерывал ее Матейчо. — Нет ума и негде взять! Уж не думаешь ли ты, что те, которые пристроились в городах, умней меня? Ты всему виной, ты мне мешаешь, а не то я бы уже давно уехал отсюда, поминай как звали.
— Давай уезжай, все равно сюда вернешься, — отвечала она ему и снова начинала дремать.
После одной такой перепалки с женой он все-таки уехал в город. В поезде встретил знакомого по тюрьме, который ехал в армию. Матейчо подробно расспросил его, как он там устроился, нельзя ли и его, Матея, привлечь к работе в армии. С этого момента мысль о том, что он может стать военным, не покидала его. «Там хорошая зарплата, хорошая одежда, уважение… — думал Матейчо. — Разве сравнить милиционера с офицером? Быть даже начальником милиции в Камено-Поле — и то далеко до армии. В прошлом году в Камено-Поле было только три милиционера. Если не выйдет сейчас, если не устроюсь, потом буду локти кусать». Но его останавливало то, что всех военных посылали на фронт — в Венгрию. А на фронте могут и убить, и тогда чего будет стоить и форма, и зарплата, и все остальное? Только страх перед неизвестностью заставлял его осторожно и терпеливо выжидать.
На решение уйти из милиции его толкнула одна служебная неприятность.
В этот день солнце встало веселое и радостное. Вечером Матейчо ходил допоздна по улицам. Домой идти не хотелось, и он решил переночевать в участке. Когда рано утром он проснулся, игривые солнечные лучи, пробиваясь сквозь занавески, отражались от ручки чугунного умывальника. Солнечные блики дрожали на испачканном чернилами сукне на столе, на грязных сапогах Матейчо, стоявших в углу.
Лежа на кровати, Матейчо раздумывал — то ли ехать сегодня в город и начинать действовать, чтобы поступить в армию, то ли отложить это дело на другой день.
Зазвонил телефон. Матейчо потянулся с кровати к трубке и глухим, еще сонным голосом сказал:
— Милиция? Что случилось?
— Спишь еще? — спросил кто-то.
— Кто говорит?
— Огнян. Я у Калыча, подымись наверх!
— Иду немедленно, — ответил Матейчо и, положив трубку, подумал: «Прямо судьба, только вспомнил о нем, а он тут как тут».
Поднимаясь по ступенькам на второй этаж, он слышал, как в канцелярии старосты гремел голос Калыча, а когда открыл дверь, Калыч сильно стучал кулаком по столу, поправляя левой рукой свой пышный черный чуб.
— Это безобразие! Этот тип остается здесь, а мы дремлем.
Огнян сидел на стуле около стола и, глядя на возбужденного Калыча, улыбался.
Матейчо поднял руку, чтобы отдать честь. Этот жест он постоянно отрабатывал перед зеркалом в участке, когда оставался один.
— Здравствуйте, и добро пожаловать, — обратился он к Огняну.
— Посмотри-ка на нашего красавца! — сказал Калыч Огняну. — Ему бы только важничать да болтать, а дел от него не дождешься ни на грош.
— Ну конечно, только ты и работаешь, — огрызнулся Матейчо, не понимая, о чем идет речь и почему Калыч такой сердитый.
— Ему бы только покрасоваться, — продолжал Калыч. — Говорил я тебе, — обратился он теперь к Матейчо, — что слух о смерти Кутулы — дело вражеских рук. Ты не поверил, а Райко Пырванский из Лозена поймал этого врага. Говорил я тебе, что Шишманя здесь, а ты опять на своем стоишь!
Услышав о Шишмане, Матейчо слегка побледнел, смутился, но тут же овладел собой.
— Чего разошелся? Я поймаю Шишманю, если только он жив. — Матей хотел сделать еще более громкое заявление, но решил подождать и узнать, какие сведения о Шишмане они имеют.
