Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся
— Ну что, нашлась?
— Нет, — покачала головой Аня. — Не знаю, что и подумать.
— Да никуда не делось твое сокровище. Гуляет где-нибудь, и все, — неуверенно произнесла Мария Гавриловна.
Аня пошла к себе. Стала вынимать покупки из сумки. Но делала она это механически.
Напряженно прислушиваясь к тому, что происходит в квартире, она не услышала, а, скорее, почувствовала, что кто-то отворял своим ключом входную дверь. Аня торопливо вышла в коридор.
— Здра-авствуйте! Привет всем, кто дома! — чуть грассируя, весело произнесла Августа Яковлевна, внося потертый саквояж, к ручке которого был прикреплен голубой ярлычок аэрофлота.
Оказалось, что Августа вернулась домой из Москвы на самолете.
— Какая прелесть! — стала она во всеуслышание восхищаться еще в коридоре. — Подумать только, как я могла прожить столько лет и не летать! Сидишь в кресле, как в ландо… Да какое там ландо! В экипажах трясло. А тут — дома. Что за роскошь эти ТУ. Час — и ты в Ленинграде… Просили зачем-то привязаться. Раздавали какие-то пакеты… Мне совершенно ничего не понадобилось. Я читала «Огонек».
И вдруг Августа Яковлевна оборвала свой восторженный монолог.
— Что-нибудь случилось? — спросила она, заметив неладное в лице Ани.
— Августа Яковлевна, у нас куда-то пропала Тоня.
— То есть как это пропала? Что с ней? — Августа поставила саквояж на пол.
Аня сказала, что Тони уже давно нет дома и ничего о ней не известно.
Старуха облегченно вздохнула.
— Ну, зачем так волноваться? Найдется. Я уверена, напрасная паника… Жульетта непосредственный ребенок. Ну, увлеклась чем-нибудь… Чего только не видела я в жизни… Мой племянник на даче упал в колодец. Сейчас он доктор астрономических наук…
— Августа Яковлевна, — продолжала Аня. — Тоня тут у нас отличилась. Никого не было дома. Она привала мальчиков и отдала им вашу кровать. А те сдали ее на лом. Петр Васильевич потом поговорит с вами.
— О чем поговорит?! — удивленно и даже как-то строго спросила Августа. Она вытащила из сумки свои очки-лорнет и посмотрела в тот угол, где столько лет стояла старая кровать. — О чем он будет со мной говорить? Я очень благодарна Жульетте. Наконец-то!.. Столько лет я умоляла помочь мне убрать эту тяжесть, и никто… А добрый ребенок… Можно будет двигаться без риска посадить синяк.
Августа Яковлевна снова склонила голову над сумочкой и вытащила из нее ключ от своего символического запора.
Прошло еще немного времени, и раздался звонок.
— Тоня!.. Это она! Она ведь ушла без ключей, — Аня кинулась отворять дверь.
На площадке стояли Бобро с сыном. Доцент выглядел так строго, что не оставалось сомнений — он явился по серьезному делу. Он держал за руку Толика. Мальчик был взволнован. Глаза его смотрели широко и испуганно.
— Прошу прощения, — осторожно начал Бобро.
— Входите, пожалуйста, — отступила Аня. Толик с отцом вошли в квартиру.
— Мы слышали, — продолжал уже в коридоре Бобро, — у вас потерялась дочка. Дворничиха полагает, так она сказала моей жене, что девочка убежала из дому.
Лицо Ани вспыхнуло. Она оглянулась, в коридор вышла Мария Гавриловна. Ольга Эрастовна застыла на пороге кухни.
Бобро испытывал заметное смущение.
— Мне сказали, — продолжал он, — девочка была наказана за драку во дворе.
— Была, — кивнула Аня.
— Так вот, мне бы хотелось вам кое-что сказать…
— Пожалуйста, идемте к нам.
Аня повела их в комнату. Выглянувшую в коридор Августу Яковлевну Аня тоже позвала с собой. Она ждала дурного, и ей не хотелось быть одной.
Толик с любопытством оглядывал тесное жилище Рябиковых. Доцент, видимо, спешил выложить то, что его волновало. Он не стал садиться, несмотря на Анино приглашение.
— По-моему, произошло недоразумение, и досадное, — продолжал он. — В некоторой степени здесь виноват и Толик, потому что молчал.
— Я дал Тоне честное… — насупился мальчик. — Она велела никому не говорить.
— Хорошо, что ты сказал хоть сейчас. Девочка была права, — доцент строго посмотрел на сына. — Ну, повтори, пожалуйста, что произошло во дворе.
— Лера не хотела играть в прятки, — тихо начал Толик. — А все хотели. Тогда Лера сказала Жульетте, что она детдомовская и только всех заводит. А Жульетта сказала, что это она раньше жила в детском доме, а теперь у нее есть папа и мама. Тогда Лера стала орать, что никаких папы и мамы у нее нет и что ее только обманывают, что она нашлась, а она подкинутая.
Толик умолк.
— А потом? — спросил Бобро.
— А потом Жульетта ее стукнула. Но только никакого шарфа она не рвала, только дала ей по носу. Шарф Лера разорвала сама. Нарочно. Все видели. А она кричала: «Ага, ага!.. Вот скажу маме!..»
— Какая злая девчонка! — произнесла Августа Яковлевна.
— По-моему, это меняет дело, — вопросительно посмотрел на Аню доцент.
— Спасибо, что сказали, — проговорила она и попыталась улыбнуться.
— Мама его не пускала прежде во двор, — кивнул на сына Бобро. — Но теперь она убедилась, что это было неверно. А с вашей Жульеттой они непобедимы, — доцент улыбнулся. — Пусть она к нам часто приходит. Толик ее любит, и они хорошо играют.
Первой Аниной мыслью после ухода Толика с отцом было позвонить мужу. Она скажет, что Тоня пропала. Может быть, он что-нибудь знает или догадается, куда она могла пойти.
И вдруг Ане пришла мысль, от которой вспыхнули щеки. А что, если Тоня отправилась в детский дом, к Нине Анисимовне?! Пошла сказать, как тоскливо ей живется в квартире среди взрослых, не понимающих ее людей. Сказать, что мать с отцом ее тоже не любят.
Аня приложила ладони к горящим щекам. Какой стыд! Нет. Случись такое, их бы немедленно известили. Но что же тогда с ней?! Одна тревожней другой вставали перед ней картины.
— Девочка найдется, — твердо произнесла Августа Яковлевна. — Нужно спокойно обдумать, куда она могла пойти. Я уверена, она где-нибудь недалеко.
Сидеть дома и сложа руки думать Аня не могла. И все же слова Августы Яковлевны чуть успокоили ее: а если и в самом деле Тоня заигралась и бегает где-то поблизости.
Нет, не нужно звонить в театр и тревожить мужа. Он все равно сейчас не сможет ничем помочь. В том, что Тони нет дома, виновата только она. Это она до сих пор не поняла открытой и легко ранимой души девочки. Только бы она отыскалась. Такого никогда не повторится.
Через несколько минут Аня снова шла через двор. Если она не найдет девочку в ближайших кварталах — остается одно: идти в милицию.
По улице, пряча мокрые лица в воротники пальто, торопливо шли люди. Они спешили домой, где их ждали дети. И вдруг Аня поняла, что никогда в жизни не обретет спокойствия, случись что-нибудь с маленькой озорной девчонкой, которая именно сейчас казалась ей особенно родной.
Глава 25
КТО ВИНОВАТ?
Лишь только захлопнулась дверь за Аней, в коридоре снова собрались все жильцы. Вышел с карандашом в руках и Евгений Павлович Наливайко.
Августа Яковлевна рассказала о том, что сообщили Ане Бобро с сыном.
— Какой характер, а! — вырвалось у Ольги Эрастовны. — И ничего не сказала…
— Гордая натура. — Это сказал Наливайко.
— А мы-то все на нее, малую! — всплеснула руками Мария Гавриловна. — Знают все эту Лерину мать. Еще в блокаду знаменитая. И дочь, поди, в нее.
Ольга Эрастовна запротестовала:
— Я, например, ничем не позволила себе обидеть ребенка. Ну, поговорила с ней…
— Чего там, — продолжала наступать Мария Гавриловна. — Все позволили. Полотер сломался — чужое взяла. Попало. Щенка покормить привела — ругают. Какая ей тут жизнь?
Ольга Эрастовна недоумевала:
— Так ведь вы же чашку свою жалели.
— Бог с ней, с чашкой. Беда какая!
— Как будто я беспокоилась о своем полотере?! Действительно!
У Евгения Павловича был несколько виноватый вид.
— Понятно, мы сгустили краски. Но эта история с кроватью… На нее следовало реагировать, хотя бы в воспитательных целях.
— Ах, прошу вас, оставьте, пожалуйста, кровать! — воскликнула Августа Яковлевна. — Она никому тут не нужна. Я бы только похвалила Жульетту.
Мария Гавриловна, видно, уже позабыла свой разговор с Тоней о розгах.
— Один ребенок в квартире был, — сказала она, — так и того довели… Пузыри пускала… Будто долго вытереть пол. А ей, может, радость.
— Боже мой! Да кто же к этому всерьез относился?
— Дело не в пузырях, — прервал жену Наливайко. — Ей нанесли оскорбление. Она, как умела, вступилась за свою честь и не захотела посвящать взрослых… А мы… — он замялся. — А мы не поняли, и вот…
— Такие чувства, — добавила Августа, — в человеке следует развивать, а не подавлять.
— Да кто же их подавлял?
