Николай Чергинец - Сыновья
Из-за простыни-перегородки выглянула медсестра и тихо сказала:
— Товарищ подполковник, ему больше нельзя.
— Да-да, иду. — Бунцев встал и спросил: — Может, тебе домой пару слов черкануть? Кто там у тебя?
— Родители… мама, папа, жена… доченька, ей третий годик… — Голос у Ольхова задрожал, он прикрыл правой рукой глаза и заплакал.
— Ну что ты, Вячеслав… — Бунцев не мог найти нужных слов. — Успокойся, все нормально. Главное — ты жив! Мы же — солдаты.
ПИСЬМО РОДИНЕ
Побег был делом решенным, и подготовка к нему велась полным ходом. Правда, были и неожиданные трудности. Взять хотя бы кандалы. Казалось, что проще, пили их потихоньку, и дело с концом. Ну а если душманы хотя бы у одного пленника заметят, что кандалы подпилены? Что они сделают со всеми, даже страшно предположить. По крайней мере, вместе бы их больше не держали. Долго ломали головы и в отношении Антона и Алексея. О том, что Николаев и Леонов поедут в западную страну, афганские военнопленные и их связной не знали. Парни, боясь утечки информации, решили их в курс дела не вводить. Встал вопрос, а как поведут афганские друзья, когда узнают, что двое советских военнопленных «предали»? Не откажутся ли они от своего плана?
Тамарин предложил, чтобы Николаев и Леонов дали согласие за день до восстания, но тут-же возникли опасения, а если их не вызовут к себе представители западных государств.
— Пусть сами попросятся к ним на беседу, — предложил кто-то.
Но Жураковский резонно заметил:
— А если никого из них не окажется на базе, что тогда?
В конце концов пришли к выводу, что ребята начнут искать встречу с иностранцами за три дня до побега.
Николаев и Леонов начали заучивать наизусть данные на каждого из пленных. О том, что они находятся в тюрьме на территории Пакистана, надо было сообщить кому следует. Кто-то из парней предложил, чтобы каждый написал короткую записку родителям, но, подумав, отвергли эту идею. Почти два десятка записок спрятать было трудно. И вот родилась идея написать короткое коллективное письмо, на котором всем расписаться и указать сведения о себе.
Взялись за письмо и сразу же начался спор: к кому обращаться. Целый день ушел на составление записки, а когда закончили, Тамарин ее зачитал:
— «Родина! Тебе пишут твои сыновья, которые не по своей воле оказались в плену у душманов. Сейчас мы находимся в учебном центре (базе) вблизи пакистанского города Пешавар. Нас постоянно унижают, избивают, морят голодом, не оказывают медицинской помощи. Двое наших товарищей Валерий Киселев и Сергей Мещеряков не выдержали этих издевательств и повесились. Каждый из нас скорее умрет, чем предаст тебя! На все наши требования связать нас с представителями Советского Союза или Красного Креста, нам отвечают отказом и говорят, что пакистанское правительство никогда не подтвердит, что на ее территории находятся советские военнослужащие. Здесь, на базе, в тюрьме находятся несколько сот пленных афганских солдат и офицеров. Они смогли установить с нами связь, и мы вместе решили поднять восстание, чтобы вырваться из подземелья и прорваться в Афганистан. Иного пути у нас нет. Мы поручаем нашим товарищам младшему сержанту Леонову Антону Сергеевичу и рядовому Николаеву Алексею Федоровичу сделать вид, что они согласны уехать в одну из западных стран, а там, при первом же удобном случае, явиться в советское посольство и сообщить о нашей судьбе.
Родина! Мы остаемся твоими сыновьями. Если не вернемся, не суди нас».
Тамарин обвел всех внимательным взглядом.
— Все правильно?
— Да.
— Тогда пусть каждый, поменьше занимая места, напишет свои данные и распишется.
Вдруг подал голос Викулин:
— Ребята, у меня есть предложение. — Он выждал пока наступит тишина. — Я предлагаю фамилию, имя, отчество, а также город, откуда призван, писать шариковой ручкой, а расписаться своей кровью.
— Зачем это? — непонимающе спросил Тамарин.
— А затем, что группа крови каждого из нас известна в частях, где мы служили. Это во-первых, а во-вторых, все поймут, что это письмо — наша клятва Родине.
Все согласились, и скоро письмо, где против каждой фамилии стояла подпись кровью, было готово. Стали думать, куда можно спрятать его. Все понимали, что Леонова и Николаева, конечно, переоденут. Значит, письмо должно лежать в таком месте, откуда его можно будет в момент переодевания незаметно и быстро взять.
Сделали так: положили записку глубоко в карман брюк, а затем чуть выше перевязали узеньким шнурком, оторванным от майки.
— Если будут шарить по карманам, то не заметят, — уверенно сказал Сейсейбаев.
В это время в камеру зашло шестеро душманов. Четверо кроме израильских автоматов «узи» держали в руках нагайки с тонкими металлическими хлыстами. Переводчик скомандовал:
— Встать, когда зашел к вам господин!
Все бросили взгляд на Тамарина и Леонова. Те продолжали сидеть, и ребята не сдвинулись с места. Переводчик вопрошающе смотрел на коротконогого, жирного, с круглым плоским лицом и большой лысиной мужчину. А тот уставился маленькими глазками в Жураковского, который как сидел спиной ко входу, так и остался сидеть.
— Встать! — пнул его ногой переводчик. — Я приказываю встать!
Жураковский чуть повернул голову к переводчику и спокойно сказал:
— Послушай, ублюдок, если ты еще раз притронешься своей вонючей ногой, то я тебя этой цепью задушу.
Переводчик испуганно отступил и что-то сказал своему господину. Тот что-то переспросил у него, а затем бросил несколько слов охранникам. Двое их них, подскочив к Жураковскому, начали бить его нагайками. Тонкие, из металлических нитей хлысты, словно острые ножи, рассекали рубашку, пронзали тело до костей. Ребята бросились на защиту товарища. Цепи, которыми были скованы солдаты, на этот раз сослужили добрую службу. Держа перед собой, ребята, словно щитами, защищались ими.
Тамарин крикнул:
— Мужики, не бейте их, нам нельзя этого делать!
Душманы отступили к дверям, а один из них дал короткую очередь в потолок. Солдаты отошли к противоположной стороне, спрятав за собой Жураковского. Николаев окликнул Сейсейбаева и сказал ему:
— Объясни им, что избивать себя мы не позволим.
— Правильно, — поддержал его Тамарин, — и обрати их внимание, что никого из них мы не ударили.
Сейсейбаев, вытирая кровь на лице, обратился непосредственно к господину. Тот после его слов внимательно оглядел своих охранников и, не заметив следов насилия, удовлетворенно кивнул головой.
Затем, после небольшой паузы, он через переводчика обратился к пленникам:
— Советские солдаты, я — представитель пакистанских властей.
От неожиданности ребята замерли: неужели пакистанские власти решили заступиться за советских людей, которых насильно затащили в эту страну душманы?
А представитель продолжал:
— Я хочу сообщить вам, что мы предупредили руководителей афганской оппозиции о том, что скоро правительство Пакистана не разрешит им здесь содержать пленных. Поэтому предлагаю вам обратиться за помощью к представителям западных стран, которым оппозиционеры передадут любого из вас, кого те пожелают. Что будет с теми, кто не захочет обращаться к представителям западных стран, я не знаю. Это дело оппозиции. Могу только вам сказать, что никого из вас ни вашему командованию, ни афганскому правительству оппозиционеры не передадут. Тех, кто согласится уехать, ждет свобода и интересная жизнь.
Увидев, что пакистанец окончил свою речь, Тамарин окликнул его:,
— Скажите, а Пакистан продолжает поддерживать дипломатические отношения с Советским Союзом?
— Да, конечно.
— Так почему же вы не хотите нас передать нашему посольству?
— Мы вас в плен не брали.
— А вы что, не хозяева своей страны? Или вам безразлично, что в ваш дом насильно приводят граждан страны, с которой у вас тесные связи и нормальные дипломатические отношения?
— С вами воюют афганские мусульмане, а вы для них — неверные.
— Вы не назовете своей фамилии?
— Она вам ни к чему, — ухмыльнулся пакистанец.
— А вы сами мусульманин? — спросил Леонов. — Верите в ислам? Подчиняетесь Корану?
— Я правоверный мусульманин, и Коран для меня — святой закон жизни.
— А в Коране, в суре «Доброта» говорится: «О пророк! Скажи тем, в руках которых пленные: если Аллах узнает про добро в ваших сердцах, он дарует вам лучшее…» Так скажите же об этом душманам, они же подчиняются вам, чтобы они относились к нам по-человечески, оказали медицинскую помощь и передали нас Красному Кресту.
— Я не уполномочен вести с ними переговоры. Вы лучше подумайте над тем, что я вам сказал.
И пакистанец быстро направился к выходу. Охранник и переводчик, толкаясь, вышли за ним.
