Игорь Акимов - Дот
Майор Ортнер подошел с лампой к разведчикам. Поднял лампу так, чтоб видеть их лица. Невозмутимые. Неподвижные. И по глазам не скажешь, что у них на уме: они встречали взгляд майора Ортнера какой-то пустотой. Ну-ну… Хотя у того, который был чуть впереди остальных, — символически впереди, на какие-то сантиметры, — в глазах было ожидание. Свободной рукой майор Ортнер чуть отвернул ворот его комбинезона. Лейтенант. Майор Ортнер прикрыл ворот.
— Вам известна задача?
— В общих чертах, господин майор.
— Давайте вместе поглядим карту…
Отличная карта, опять отметил майор Ортнер. Нарисованный рукой генерала красный кружок (кружок начинался со щедрого нажима, но под конец, так и не соединившись с началом, легкомысленным тающим хвостиком сворачивал в сторону) сразу цеплял внимание. Кружок охватывал холм, словно крепостная стена.
— Здесь, на подъезде к цели, — палец майора Ортнера уперся в обозначение соседнего холма, — вы будете еще не видны. Но фары лучше выключить задолго, километра за три. Сейчас ночи темные, шоссе пустое, на небе отсвет фар виден далеко.
Лейтенант кивнул:
— Часовой может и мотор услышать. Я это учту. Там ведь нет километровых столбов?
— Нет.
Не наклоняясь — отличное зрение — лейтенант поискал на карте. Шоссе мягкой лентой обтекало холмы. В стороне — в нескольких сотнях метров — была одинокая мыза, да разве в такой тьме ее разглядишь?..
— Как-нибудь разберусь…
— Странное дело, — неожиданно для себя сказал майор Ортнер. — Эта территория уже несколько дней наша, по шоссе кто только не проезжал… Шоссе загружено круглые сутки — но дот не подавал признаков жизни. И вдруг такое…
Лейтенант поднял глаза — и впервые взглянул на майора Ортнера с интересом. Словно только что увидел.
— Вы думаете, господин майор, что мы имеем дело со случайными людьми?
— Не исключено. Сейчас их столько бродит по горам… Как собаки: заскочили — укусили — и прочь.
— То есть — дот может оказаться пустым?
— Хорошо бы… — Майор Ортнер опять перевел взгляд на карту. Карта молчала. — Обратите внимание, лейтенант: в дот они могли попасть только из-за реки. Конечно, под прикрытием холма можно и днем перебраться через реку, но дот стоит так, что оттуда он не виден…
— Понимаю, — сказал лейтенант. — Они знали, куда идут. И знали — зачем… Тогда это — специальная команда?
— Если б я знал!.. По результатам — очень похоже. И потом: выстоять под ударом механизированной дивизии… с их примитивным вооружением… Во всяком случае: если завтра русские начнут контрнаступление — значит, эта диверсия — часть их плана.
— Кто бы там ни был, господин майор, мы подойдем так, что нас они не услышат.
— Хорошо, — сказал майор Ортнер. — Вы захватили с собой взрывчатку?
— Конечно.
— Значит — так. Если дот пуст — вы дожидаетесь меня в нем, чтобы не повторился казус. Второй вариант: если эта команда осталась переночевать — вы их уничтожаете — и опять же дожидаетесь меня. Третий вариант…
Третий вариант означал, что дело плохо. Свою цену за попытку справиться с дотом механизированная дивизия уже заплатила. Если не справятся и разведчики… В том-то и дело, что в таком случае какую-то цену придется заплатить и этим ребятам. Возможно — кто-то из них уже не вернется…
— Я хочу, чтоб вы понимали, лейтенант, что для меня самое главное. Самое главное для меня — их система пулеметного огня. Если не удастся проникнуть в дот — взорвите хотя бы их пулеметные гнезда. Для меня это будет бесценно. Уж с пушкой мы как-нибудь разберемся…
На улице было душно. Воздух был неподвижен. Земля отдавала накопленный за день жар, деревья и трава — вытянутую из земли влагу. Все мечтало остыть. Майор Ортнер сел на заднее сиденье, откинулся на спинку (ладони и щека ощутили такое нежное прикосновение кожи… не зря! не зря платил… сколько раз прикасался — столько раз на душе легчало… наши маленькие радости…), закрыл глаза… Заботы улетучились, он был один во тьме первозданного мира, между звезд; он был один, и Господь пока не придумал, что с ним делать, в какую заботу его употребить. Правда, где-то в подсознании созревала какая-то мысль, пока не ясно — о чем и почему; пока не мысль и даже пока не чувство; если быть совсем точным — едва уловимый дискомфорт… Что-то пыталось изнутри достучаться до него. Что-то недавно думанное — но не додуманное; и затем потерянное. Потерянное легко, как любая незавершенка, которой пока нет ясной цены. Жаль, что не помню…
Это легло тенью, впрочем, едва заметной. Жаль. Ведь всего несколько минут назад (разумеется, оно не с неба упало, ему для этого пришлось потрудиться) душа была легка, у него было время, когда он мог ни о чем не думать, потому что в нем все было уравновешено. А теперь словно сквозняком потянуло, словно под стеклянную колбу (она стояла вверх дном) какая-то сила проникла из внешнего мира — и весы заколебались.
К счастью, майор Ортнер был разумный человек (и грамотный — мы уже не раз с благодарностью поминали его элитный университет). Он не стал насиловать свое подсознание, не стал пытаться разглядеть — а что это в нем закопошилось. Если действительно чего-то стоящее, живучее — само проклюнется, и так закукарекает, — глухой услышит. Приятно осознавать, что понимаешь механизмы Природы. Не все механизмы, конечно же — не все! — но даже то, что понимаешь — как это упрощает жизнь!.. Майор Ортнер даже улыбнулся, как бы фиксируя это чувство, — и уже в следующее мгновение (как пишут в романах: с улыбкой на губах) спал.
Его разбудил Харти. Как всегда — очень деликатно. Майору Ортнеру как раз снилось что-то занимательное, а может быть… ну, это уже подробности, не имеющие отношения к нашему сюжету. Во всяком случае — майор Ортнер не сразу открыл глаза. Уже проснулся, уже осознал, что это Харти его тормошит, — но так не хотелось выбираться из сновидения! — как из под теплого одеяла в холодную комнату. Майор Ортнер цеплялся за сновидение, пытался запомнить — о чем оно, хотя и знал (мозги уже работали), что это бесполезно. Маленькое усилие, глубокий вздох; не открывая глаз отвел руку Харти… А вот теперь можно и глаза открыть.
Тьма египетская.
Впрочем — нет. Глаза чуть адаптировались — и майор Ортнер стал различать дорогу и отдельные деревья по обочинам, и холм, у подножия которого стоял его «опель». Майор Ортнер приподнялся на сиденье и обернулся. Так и есть: на востоке уже занимался рассвет.
— Господин полковник ждет вас в машине…
На противоположной обочине темнело нечто массивное, вроде бы — «паккард». Чего ради полковник решил сюда заявиться? — подумал майор Ортнер. — Ведь обо всем договорились…
Он перешел шоссе, успев дважды зевнуть при этом (хорошо, что пока темно, а то было бы неловко), вспомнил — и уже перед самой машиной застегнул ворот. Водитель открыл заднюю дверцу «паккарда», в кабине засветился плафон. Полковник указал место рядом с собой. Этого полковника майор Ортнер не знал.
Полковник не спешил. Он пытался понять — кто перед ним. Даже не понять — почувствовать. Значит, работали не глаза, а внутренний взор. Майор Ортнер это понял — и расслабился. Чтобы не мешать.
— Ваш генерал не ошибся в выборе…
Это было сказано не майору Ортнеру, а самому себе. Мысль вслух. Констатация. На это майор Ортнер не отреагировал никак — ни внешне, ни внутренне: он не любил комплиментов (и потому, что комплимент — дитя хитрости, наживка для дураков, и потому, что — как вы знаете — он был самодостаточен; он и похвалу воспринимал только по делу, за дело, да и то лишь от людей, которых уважал, с мнением которых считался). Но и он в полковнике почувствовал нечто («мы с тобой одной крови»), некую близость. Не социальную, разумеется, и не «человеческую», а духовную. Скажем так: они дышали одним воздухом. Но — как говорится — это не повод для знакомства.
Интересно, как долго он меня здесь поджидает…
— Я разминулся с вами, майор, когда вы были у генерала… — Слова давались полковнику тяжело. Он выдавливал их из себя. — Конечно, можно было бы послать к вам штабного офицера… Но я все равно ехал в эту сторону: мне нужно самому поглядеть, насколько пострадали наши тылы… сухие цифры, вы же понимаете, хороши для сводок, а не для дела.
Это был начальник штаба механизированной дивизии. Он уже вышел из шока, понял майор Ортнер, но пока не владеет собой. Ему нужен посторонний — но понимающий — человек, чтобы… чтобы переложить хотя бы часть ноши, гнетущей его душу. Не обязательно говорить об этом, ведь тут важны не слова, а душевное участие.
— Как же вы переберетесь? Ведь мост разрушен.
— Уж как-нибудь переберусь…
Полковник открыл свой местами уже белесоватый от потертостей, но даже сейчас видно — очень хороший коричневый портфель, — и достал лист бумаги с наброском схемы. Великолепная слоновая бумага, мягкий пастельный карандаш… вот и полковник смягчает сухие будни маленькими радостями. Схема сделана быстрой рукой, однако рукой, привычной к такой работе. Все сразу понятно: вот холм, вот река, вот шоссе; на доте выделена только амбразура; от нее к каземату на обочине шоссе проведена тонкая, чуть дрогнувшая возле дота тонкая линия: очевидно — нулевой меридиан этой схемы; от нее отсчет к трем кружкам — пулеметным гнездам, которые сразу узнаваемы по секторам обстрела… Спасибо, конечно, подумал майор Ортнер, и хотя я получу такую же схему от своих разведчиков… все равно спасибо. Но не может быть, чтобы только ради этого — чтоб отдать мне эту схему из рук в руки — он поджидал меня здесь ночью, не представляя, когда я здесь появлюсь…
