Вадим Кожевников - 2. Щит и меч. Книга вторая
— Вы не помните, кто?
Клейн поморщился.
— Кажется, из бывших социал-демократов, типа Гаубаха. Находясь в рядах заговорщиков, покушавшихся на жизнь фюрера, он считал своим долгом информировать обо всем гестапо. — Добавил презрительно: — Один такой был у меня в лагере осведомителем. И, представьте, после Сталинграда я получил указание выпустить его, но потом его снова вернули, причем приказали содержать в исключительно привилегированных условиях. — Спросил озлобленно: — Неужели такие вот еще рассчитывают выплыть на политическую арену?
— В качестве лягушки, перевозящей на спине скорпиона.
— Вы умница, — рассмеялся Клейн. — И как только мы переплывем на западный берег, мы их всех утопим.
— Несомненно, — согласился Вайс.
Генрих во время встречи с Иоганном рассказал, что его дядя превратился сейчас в типичного хозяйственника: заготавливает в огромных количествах продукты питания, способные долго сохраняться, а также самую разнообразную штатскую одежду, вплоть до рабочей. И, очевидно пытаясь скрыть свою обиду на то, что ему поручили столь непривлекательную работу, делает вид, будто у него задание особой секретности и важности.
Вайс спросил:
— Что же, все это хранится на каком-нибудь определенном складе?
— Да нет, — сказал Генрих, — вывозят в какие-то селения, которых даже нет на карте, или в такие места, где, по-моему, и селений никаких нет. Да, еще что интересно, — Генрих усмехнулся, — в свое время закрыли все кустарные предприятия, изготовлявшие игрушки, вечные ручки и всякие там предметы домашнего обихода. А теперь, представь, они снова работают, но режим на них такой же секретности, как на военных заводах.
— А ты не видел у дяди изделий таких предприятий?
— Он держит образцы в несгораемом шкафу.
— Да, — протянул Иоганн, — это в самом деле интересно. — Сказал озабоченно: — Если тебе, Генрих, не удастся записать названия всех пунктов, куда Вилли направляет снаряжение, надо будет постараться сфотографировать карту, на которой эти пункты помечены. И как это ни трудно, но необходимо добыть один из образцов таких секретных изделий. И будь осторожен, Генрих, когда возьмешь в руки подобную игрушку.
— Почему?
— Я думаю, они обладают способностью взрываться, — серьезно заметил Иоганн. — Фашистские летчики уже разбрасывали такие вещички над советскими городами, и дети, подбирая их, гибли от взрывов.
— Хорошо, — согласился Генрих, — допустим. Ну, а зачем тебе карта размещения складов? Их же, по-моему, сотни. Может, лучше узнать, где находится базовый склад?
— Ни продукты питания, ни запасы одежды — каково бы ни было их количество — сейчас не имеют никакого значения. Главное — установить, для кого и для чего они предназначены. Зная пункты, мы сможем это выяснить.
— Мы с тобой? — удивился Генрих. — Да для того, чтобы только объездить их, и полугода не хватит.
Вайс улыбнулся.
— Мы — это Советская Армия. У нее найдется и время и люди, чтобы все это сделать.
— Ну, знаешь, собирать такие трофеи!.. — возмутился Генрих.
— Не собирать трофеи, а выявлять тех, для кого предназначаются склады, — сказал Иоганн.
Он все больше утверждается в правильности своих подозрений, возникших у него с того момента, когда Густав поручил ему собрать для самого рейхсфюрера книги на определенную тему.
И он правильно понял намек Гиммлера, пригрозившего повесить его, если об этом станет известно кому-либо, кроме тех, кто выполнял поручения того же характера.
Как-то Иоганн позвонил Хакке по телефону.
Тот просто завопил от восторга, что Вайс снова вспомнил о нем. И настоял, чтобы Иоганн сейчас же приехал к нему.
— Куча роскошных новостей! — кричал Хакке в трубку. — Прошу вас, приезжайте немедленно! — Было слышно, как, стоя у телефона, он топал ногой от нетерпения.
Советская Армия вела мощное наступление на территории рейха. И в такое время вдруг ликующий нацист — на это уникальное зрелище стоило подивиться.
Хакке Иоганна встретил в ситцевом фартуке, надетом поверх гестаповского мундира.
Он приготовил ужин, проявив незаурядные кулинарные способности. На столе стояло несколько бутылок дорогого вина, только что откупоренных, — в знак уважения к высокому гостю.
Хакке принял в обе руки фуражку Вайса и бережно, как драгоценность, положил ее на сервант.
Сказал, хитровато щурясь:
— Недавно вы были обер-лейтенантом, а теперь уже капитан — гауптшарфюрер. А Хакке — он кто? — Показал вытянутый мизинец, усмехнулся. — Но, знаете, мой дорогой, чем выше пост занимает человек, тем меньше он знает и видит. А мы, мелюзга, повсюду, и, встречаясь, усиками пошевелим, как муравьи, и готово, всесторонний обмен информацией. — Произнес уважительно: — Я знаю подробности всех ваших злоключений и горжусь вашей стойкостью. Наш шеф господин Мюллер сказал, что таких людей, как вы, надо хоронить в мраморном мавзолее.
— Но почему же хоронить? — спросил Вайс.
— А как же! — удивился Хакке. — Мюллер мечтал повесить вас, чтобы насолить Шелленбергу: он его не любит. Да и за что любить? Подумаешь, магистр юридических наук! Кормили его эти науки! С тысяча девятьсот тридцать четвертого года — шпик СД в рейнских университетах.
— Неплохая практика работы с интеллигенцией, — заметил Вайс.
— Знаю! — всплеснул руками Хакке. — Знаю! Вы готовы жизнь отдать за своего шефа. Но, уверяю вас, служба в гестапо имеет свои особые преимущества.
— Какие же? — поинтересовался Вайс.
— В политической загранразведке много университетской публики. А вот в гестапо образованный человек — фигура. Он сумеет не только, как все мы, выбить кулаком мозги, но и вложить вместо них подследственному такое, что тот был бы рад, если бы его поскорее повесили.
— Не понимаю, каким образом?
— Ну как же! Вот, к примеру, штурмфюрер Крейн. Был профессором Боннского университета. Образованный человек. Обрабатывали мы одного журналиста. Кожа клочьями, но ничего, молчит. Крейн приказал его выпустить. Показался этот журналист своим знакомым в Берлине, все узнали, что он на свободе, а потом мы тихонечко снова его взяли. И штурмфюрер собственноручно написал несколько статей и опубликовал за его подписью. Но только в нашем духе. Узнал журналист — сам в камере повесился. Вот это мина! Но чтоб такую мину подложить, нужна культура. Так что вы подумайте, — многозначительно сказал Хакке. Помолчал, добавил внушительно: — Вот доктор Лангебен был тайным эмиссаром Гиммлера в секретных переговорах с Даллесом. А мы, гестаповцы, раз — и арестовали его, когда он вернулся из Швейцарии в Германию И что же? Рейхсфюрер не захотел из-за него раскрывать свои интимные секреты. Повесили. — Вздохнул. — В политической загранразведке служить — все равно что блох у волка вычесывать. А в гестапо сейчас колоссальные перспективы. — Наклонился, сообщил значительным тоном: — Имею точные сведения: множество руководящих деятелей СС зачислено сейчас в списки участников заговора против фюрера. А еще больше заведено следственных дел на крупнейших функционеров партии. И их имена даже стали известны англичанам и американцам. Сам по радио слышал — восхваляли их союзники за борьбу с Гитлером.
— И что же, все они уже арестованы?
— Нет.
— Скрылись?
Хакке поежился.
— Нет.
— Странно, — удивился Вайс. — Политические преступники — и на свободе?
Лицо Хакке вдруг стало хмурым, озабоченным. Он сказал неуверенно:
— Правильно. Тут что-то не то. — Признался озлобленно: — А я-то ликовал, пускал пузыри, надеялся: возьмут их — и откроется перспектива занять место повыше. — Стукнул себя кулаком по толстому колену и, морщась от боли, воскликнул: — А я-то, я-то думал, пойду теперь вверх по лесенке! А они что же? Выходит, начальники себе убежище подготавливают. Участники Сопротивления! А меня, старого нациста, под ноги бросят!
Лицо Хакке стало багровым, потным, яростным, глаза, казалось, вылезли из орбит. Он потерял всякую власть над собой и, склонившись к Вайсу, истошно, неудержимо говорил, захлебываясь словами, как в горячечном бреду:
— Все, картина ясная! Лейнера знаете? Хоронили недавно с необычайной пышностью: венки от партии, от СД и СС, от имперского руководства. Речи. С женой и детьми истерика. В тот же вечер я к ним на виллу пришел с визитом — выразить соболезнование. Сидят ужинают. На лицах такое спокойствие, будто ничего не произошло. В столовой сигарой пахнет, окурок в пепельнице дымится. А у них в семье, кроме самого Лейнера, никто и не курил.
— Уверяю вас, вам это показалось.
— Нет! — еще больше распаляясь от недоверия Вайса к его словам, возразил Хакке. — Нет, не показалось! За одну эту неделю восемь таких скоропостижных смертей! И все покойники накануне своей внезапной кончины почему-то аккуратно сдали ключи от служебных сейфов тем, кто потом их заменил. Это откуда же такая предусмотрительность?
