Павел Ермаков - Все. что могли
Остановились на поляне возле небольшого стожка. Совсем стемнело.
— Не везет, третий раз пуля пометила эту ногу, — опустившись на сено, Ильин бережно ощупывал колено.
— Давайте перевяжу, — старший лейтенант достал из кармана тряпицу. — Детишки на фронт посылку прислали, мне достался шарфик. При обыске сберег.
Мягкой широкой лентой он дважды обмотал Ильину ногу поверх штанины, завязал.
— Как вас звать, старший лейтенант?
— Сашей. Александр Фролов, командир противотанковой батареи, — охотно отозвался он и поправился: — Бывший…
— Никакой не бывший. Мы еще покомандуем, — Ильин помолчал немного, размышляя, как им поступить дальше. Можно зарыться в стог, обогреться. Но… — Я майор Ильин, начальник штаба пограничного полка. Трое суток назад взяли меня в бессознательном состоянии. Не пойму, почему не расстреляли. Наверное, потому, что пленных у них теперь не густо. Нужна дармовая рабочая сила, — опять помолчал, мысленно возражая себе, что лучше бы обождать, обогреться. Нет, надо идти, пока тебя не схватили, как курицу на насесте. — Не ходок я, Саша. Разведай ближайшую округу, надо бы нам на денек-другой куда-то определиться, рану перевязать.
— Постараюсь, товарищ майор, — Фролов вскочил, вытянулся.
Что ж, правильно, военный человек, он в любой обстановке себя показывает. Дисциплина, она всему голова.
— Стожок этот… наверное, хутор близко, — Ильин повертел головой. — Чуешь, дымком пахнет, — протянул автомат. — Возьми, в нем десяток патронов осталось.
— Пусть он будет с вами, товарищ майор. У меня граната. Если что… ахну. Услышите, побережетесь.
— Вот горячая голова. Что обо мне позаботился, спасибо. «Ахать» не торопись. Опасность минуй сторонкой. Помни, нам к своим надо выйти. Ступай, Саша.
Повыдергав сено, Ильин устроил нишу, забрался в нее. Лежал, согреваясь. Думал, не начнут ли немцы утром прочесывать лес, искать разбежавшихся пленных. Мучительно тянуло в сон. Старался лежать в самом неудобном положении. Трое суток у немцев не спал. Или был на допросе, или валялся в беспамятстве. Тут, кажется, не уберегся, задремал. Но все же загодя услышал стук, чей-то негромкий голос.
Проворно выбрался из пригретого убежища, окунулся в холод и сырость. Волоча раненую ногу, скрипя зубами от боли, спрятался за толстым стволом дуба. Взял автомат на изготовку. Скорее, не увидел, а почувствовал подошедшего к стогу человека. Тот позвал:
— Товарищ майор…
Не откликнулся сразу, на краю поляны был кто-то еще.
— Где вы, товарищ майор? Что за напасть, стожок тот, майора нет, — в голосе недоумение, даже отчаяние.
— Здесь я, — отозвался Ильин.
— Вы мне не доверяете? — приблизился старший лейтенант.
— Не говори глупостей. Я в этом ученый — за тобой мог прицепиться полицай. Там кто?
— Хлопец с тележкой. На хуторе женщина с детишками живет. Говорит, немцев поблизости нет.
— Зови хлопца. Будем подаваться на хутор.
Держась за ствол, Ильин с натугой поднялся. Почувствовал, будто земля поплыла под ногами. Поляна, стог, деревья — все затянулось непроницаемой пеленой.
— Что с вами?
Старший лейтенант осторожно потряс его за плечо. Ильин сам не знал, что с ним, почему раскис. Не от ранения же такое. Не первый раз ранен. С трудом выходил из тяжкого забытья. Сознание прояснялось медленно, как бы нехотя возвращался слух, зрение, ощущение жизни.
С помощью старшего лейтенанта залез, умостился на двухколесной тележке. Она мягко покатилась, словно поплыла по луговой низине. Хлопчик шел рядом, придерживая его за руку, говорил ломающимся мальчишеским голосом:
— Дядечко, вы трохи потерпите. Уже блызько.
Низкое, без просветов небо опрокинулось над Ильиным.
Так же, как недавно возле дуба, он неожиданно и незаметно провалился в пустоту.
* * *«Бу-бу-бу…» — гудели голоса. Временами они казались знакомыми, до дрожи в душе родными. Однако Ильин не мог вспомнить, кому они принадлежали. От усилий, от желания вспомнить становилось хуже, звуки отдалялись. Потом наступало просветление, тьма постепенно рассасывалась, и он снова чувствовал, что около него кто-то сидит. Только взглянуть не мог, будто пудовые гири стягивали веки.
Да нет же, он все видел. Вот рядом с ним его жена Надя. «Наденька, родная моя, здравствуй», — сказал он и не услышал себя. Она молча глядела на него, поседевшая, маленькая. Дул холодный ветер, кругом громоздились сугробы. Красная звездочка прорезалась из-под снега, от нее расходились розовые отблески. Значит, они на могиле у Машеньки, их бедной доченьки. Он начал разгребать, раскидывать белые хрустящие пласты. Его охватил озноб. В следующую минуту появились немцы и вскинули автоматы…
Ильин очнулся, открыл глаза. На выбеленной известью стене громко тикали ходики. В раскрытую дверь из соседней комнаты падал неяркий свет от лучины. За столом сидел Вася Горошкин и пил из кружки. Ильин зажмурился. Неправда это, вот только что к нему подходили немцы, они догнали его. Автомат, где его автомат? Он пошарил рукой, не нашел ничего. Задел колено, простонал от боли.
— Товарищ майор! Андрей Максимыч… — к нему склонился Горошкин, их взгляды встретились, показалось, Вася узнавал и не узнавал его.
Он ощутил, как на щеки ему упали тяжелые капли. Неужто ты плачешь, Вася, лихой разведчик, кремень-парень?
— Как ты меня нашел?
— Долгая история, по дороге расскажу.
Ильину помогли одеться, с ног до головы обрядили во все селянское, теплое. Горошкин пояснил, надо через немцев пробираться, потому хлопчик Гриня как бы везет своего дядьку в больницу: тифом заболел мужик. Горошкин с ребятами сторонкой пойдет. Топать-шастать километров тридцать, а то и поболее. Лошадку добрую впрягли. Андрею Максимовичу продержаться надо, часов через пять их будут встречать в своем полку.
Сказал так, будто не гремел впереди фронт, не стояли там немецкие заслоны, через которые надо просочиться.
Тронулись с хутора, Ильин разглядел среди разведчиков своего нечаянного спутника старшего лейтенанта Фролова, Янцена, других знакомых солдат. И облегченно вздохнул.
8
— Однако чувствительный ты, майор Ильин!
Крепко обняв начальника штаба, Стогов пристально взглянул в его лицо. Почудилось, в нем появились новые черточки. В этот момент оно как бы делилось на две части. Между бровей пролегли вертикальные складки. Взгляд серых глаз был прямой, жесткий. К поседевшим вискам тянулись частые морщинки. Сама суровость и страдание. Губы же дернулись, застыли в трогательной и беспомощной улыбке.
— Ждали тебя, Андрей Максимович, не верили, что ты сгинул.
Стогов был обрадован встречей, не пытался даже скрыть радость под обычной своей сдержанностью.
— От этого самого и расчувствовался, — проговорил Ильин. — В один миг воскресилось в памяти все происшедшее со мной на плацдарме и после. И неожиданное, схожее с чудом, спасение.
— Горошкин рассказал мне, — кивнул Стогов, мол, ему все известно, как вырвался от немцев, как линию фронта прошли.
— Сейчас не обо мне речь, — сказал раздумчиво Ильин. — Душа изныла за ребят, что полегли на плацдарме. Очевидно, я обязан был лучше организовать бой.
Стогов заметил, как повлажнели глаза Ильина, снова обнял его за плечи, шепнул на ухо:
— Настоящие мужчины не плачут, они только огорчаются, — помолчал, словно вспоминая что-то, продолжил, глухо роняя слова: — Не мое изречение. Так говорил мне один мой знакомый мальчик. Может, повторял за кем-то, возможно, вынес из сказки, услышанной от бабушки.
Он позвал в хату, где квартировал. В маленькой, с низким потолком горенке было тепло. Через окошко во двор виднелась летняя кухня с дымящейся трубой. Пожилая хозяйка готовила ужин. Ей помогал ординарец Стогова: подкладывал в печку сучья, открывал консервные банки.
От Ильина не ускользнуло враз происшедшее изменение с командиром полка. Стогов вроде замкнулся, весь ушел в себя, словно что-то тяготило его, но он не решался поделиться сомнениями с товарищем. Долго глядел в окно, похоже, ничего не видя там.
— Так вот, насчет тех слов, почему с ними подошел ко мне однажды тот мальчишка… — Тимофей Иванович повернулся к Ильину, размял папиросу, прикурил и первой же затяжкой сжег ее почти наполовину. — В тридцать седьмом арестовали моего друга, командира полка Семена Кирюхина на Дальнем Востоке. Тогда катилась по стране чудовищная волна арестов, сметала людей как щепки, они уходили в безвестность. И большие авторитеты, и никому не ведомые «винтики». Черное опахало накрыло и пограничные войска. Когда ты пришел на службу, не мог не слышать о начальнике Главного управления пограничной охраны в начале тридцатых годов Николае Михайловиче Быстрых. Я-то хорошо его запомнил по Средней Азии. С ним да с Иваном Ивановичем Масленниковым связывали тогда разгром последней крупной басмаческой банды на территории Туркмении. Масленников теперь командует фронтом. Вот… а Быстрых, будучи уже на другой должности, арестован и исчез. Да один ли он?
