Степан Злобин - Пропавшие без вести
Дивизия Чебрецова, вернее сказать, уцелевшая после прорыва часть этой дивизии, стала арьергардным прикрытием отходивших. С помощью последних остатков все той же тяжелой техники Чебрецов, насколько было возможно, сдерживал освирепевшего противника и наносил такие удары, которые принудили гитлеровцев сосредоточить против него главные силы. Именно это и было основною задачей прикрытия, которое дало возможность прочим войскам оторваться от немцев.
В результате этого боя, продвинувшись всего километров на десять, остатки дивизии Чебрецова оказались отрезанными от прочих частей.
Чебрецов пробился к большому селу на пригорке, зацепился за выгодную позицию на высоте и, ничего не зная о судьбе тех войск, которые оторвались и ушли вперед, около суток держал здесь оборону. Да как держал!
Здесь бились против отборных фашистских частей, направленных Гитлером на советскую столицу, бойцы, научившие фашистов стоять на месте, а среди них и те самые профессора, токари, дворники и парикмахеры, которых родина призвала в трудный час взять оружие. Некоторые из них месяца два назад в первый раз в жизни вблизи увидали винтовку и пулемет. Теперь они тут, в лесах, кустарниках и на хлебных полях, истекали кровью.
С рассвета до ночи их громили бомбардировщики и прижимали к земле фашистские истребители, на них шли за танками опытные фашистские полчища, растоптавшие города и села Европы, а они не сдавались.
Туманным осенним рассветом они зарыли своих убитых в братских могилах тут же, вблизи окопов, а оставшиеся в живых опять продолжали сражаться.
— Да, тут нам стоять до конца, до последней минутки, Миша, и пусть она, эта минутка, наступит не скоро! — говорил Бурнин. — Ты ешь, Миша, ешь… Артиллерия придана нам судьбой очень щедро. Ну, прямо сказать, богатство у нас артиллерии… Ух, и драться же будем мы, Михаил!
Говоря, Бурнин останавливался, секунду о чем-то думал и вдруг наносил на карту значок.
С последними словами он спохватился, что сам не ест, взял кусок хлеба и колбасы и поспешно засунул в рот.
В лесу послышался топот и хруст ломаемых сучьев. Топот был привычно размеренным. Так бегут с донесением, на котором помечен аллюр «три креста». Что-то, должно быть, случилось…
— Товарищ майор! Товарищ майор Бурнин! — послышался возглас из-за кустов. Связной торопился опередить свою скорость скоростью голоса.
— Лейтенант Усманов, здесь я! — отозвался Бурнин, вдруг весь подобравшись, складным, привычным движением застегнув ворот и оправив кобуру пистолета. Голос его гулко и бодро прокатился по лесу, а сам он ловко поднялся на ноги.
Коренастый крепыш лейтенант, без шинели, в сапогах, заляпанных окопной глиной, взволнованно выскочил на поляну.
— Товарищ майор, полковника Чебрецова. — выдохнул он и осекся, глотнув нехватающего ему воздуха.
— Убило? — поняв, закончил Бурнин. — Капитан Лозовой! — громко позвал он.
Из блиндажа показался знакомый Варакину рыжеволосый капитан.
— Полковник убит. Я принимаю командование дивизией. Ты назначаешься вместо меня начальником штаба.
— Слушаюсь, — строго сказал Лозовой.
— Уходишь? — спросил он просто, как будто все шло, как должно идти.
— Пойду на НП. Держи связь. Беркману сообщи, он сейчас у артиллеристов. — Бурнин повернулся к Варакину: — Ты, Миша, полежи тут, у меня, — дружески сказал он. — А то хочешь, спустись в блиндаж, там сено постелено… Иван Ларионыч тебя приютит, пока отдохнешь.
Варакин с волнением смотрел на уходящего друга.
— Минутку, товарищ Усманов, — сказал Бурнин, слегка задержавшись.
Он сунул руку в карман, кинул папиросы и спички на колени Варакину.
— Ну, поправляйся, Миша. Поспи хоть немного, тогда иди принимать санбат, вон в том направлении, — указал майор на прощание. — Чем полковника? — уже на ходу тихо спросил он лейтенанта.
— Осколком, товарищ майор. Только выбрался на НП…
— Большие несем потери? — перебил Бурнин. Варакин уже не слышал ответа — его заглушил порыв ветра в трепещущих над головой последних листьях рябины…
Не прошло десяти минут, как тот же крепыш лейтенант так же бегом вернулся к Варакину с запиской Бурнина:
«Полковник жив. Направлен в санбат. Немедленно осмотри его сам. Анатолий».
Михаил поднялся с плащ-палатки, нашел свою палку, крикнул в блиндаж Лозовому, что Чебрецов жив, и зашагал в указанном направлении в лес.
Санбат помещался в трех больших санитарных палатках. Здесь работало трое совсем молодых врачей, чем-то напомнивших Варакину желтеньких бабушкиных цыплят, которых она, бывало, кормила крутым яйцом, постукивая по полу указательным пальцем. Знаков различия на петлицах под халатами не было видно.
«Взяты досрочно ребята. Вероятно, без званий, — подумал о них Варакин. — Ничего, видно, сразу в дело вошли, отличными станут хирургами!..»
— Здравствуйте, товарищи! Военврач третьего ранга Варакин. Принимаю санбат по приказу командира дивизии. Где полковник?
Ему указали на стол, где лежал человек со знакомым строгим лицом.
— Уже осмотрели? Тогда доложите.
— В череп, в правую теменную кость. Осколок размером ноль пять на один сантиметр сидит на виду, — докладывал молодой врач. — По-видимому, непосредственной опасности для жизни ранение не представляет, однако раненый без сознания. Мы, после совета с товарищами, приняли решение на извлечение осколка и транспортировку раненого в блиндаж. Там все-таки тише, — пояснил он.
— С извлечением осколка согласен. Приступим. Халат! Руки! — привычно сказал Михаил санитарке и охнул от боли, торопливо скидывая шинель.
— Пульс? Дыхание? Сердце? — кивнул он одному из троих врачей.
Тот с часами и фонендоскопом наклонился к лежавшему на столе полковнику.
— Товарищ военврач, разрешите мне осмотреть вашу рану, — обратился к нему второй врач.
— После, после, товарищ! Как вас зовут?
— Борис, — смущенно ответил тот, должно быть сомневаясь, что лучше назвать — фамилию или имя.
— После, Борис. У нас на столе тяжелый случай. Его будем в первую очередь.
Он принял от санитарки халат и, прежде чем готовить к операции руки, сам подошел еще раз проверить сердце Чебрецова.
— Отличный насос! — похвалил он. — Маску!
Только по окончании операции Чебрецова он почувствовал снова боль в собственной ране и опустился на стоявшую рядом табуретку.
— Разрешите все-таки, Михаил Степанович, осмотреть вашу рану, — попросил его румяный, молоденький, с девичьим лицом врач Женя Славинский.
Варакин совсем было согласился, когда принесли бойца с раздробленными ногами.
Через час он разрешил эвакуировать Чебрецова в госпитальный блиндаж.
— Борис, вы отправитесь сопровождать. Если наркоз перестанет действовать, примите тотчас же меры против шока. Если часа через три он еще не очнется, все равно ту же инъекцию в половинной дозе, — распорядился Варакин.
И так до самого вечера Михаил не смог отойти от операционного стола.
Палатки санбата были полны ранеными. Санитары из блиндажей не могли подойти за ними до полного наступления темноты, потому что участок леса на пути к блиндажу оказался под пулями.
Слышно было, как вблизи палаток санбата раздавалась команда строиться, — повели легкораненых в пополнение на передний край. Значит, там было очень тяжело.
Орудийный гул с темнотой усилился, слившись в сплошные раскаты, треск пулеметов приблизился. Несколько раз разрывы мин и снарядов рушились где-то почти рядом с санбатом. В крайней палатке осколки мины прорвали брезент в трех-четырех местах.
Прибывающие говорили, что далеко на востоке разгорается битва — там все небо мигает вспышками артиллерийских разрывов. Может быть, началось встречное наступление Красной Армии. Может быть, им нужно здесь продержаться еще только сутки, полсуток — и Красная Армия подоспеет на помощь!..
Вдруг в операционной появился Борис.
— Принес обратно полковника, — сказал он. — По дороге туда одного носильщика наповал, а полковника заново ранило на носилках осколком. Я там обследовал, да обратно дороги не было дотемна. В брюшную полость входное, справа на два пальца ниже печени — область поперечной кишки. Повыше бедра осколок, — должно быть, застрял в суставе. Задет ли кишечник и каково повреждение сустава, понять пока трудно… А я думаю, все-таки, может, кишечник… Я бы рискнул полостную, — добавил несмело Борис.
— Не повезло вам, Гурий Сергеич! А что же делать, Борис, как же тут без операции? — устало сказал Варакин. — Давай на стол.
Кто-то доложил, что пришли санитары с носилками из блиндажей.
— Женя, займись эвакуацией, — приказал Варакин. Крючков и Борис Головин остались при нем ассистентами. Чебрецов снова уже лежал на столе. Все черты его заострились.
