Василий Милютин - Лаг отсчитывает мили (Рассказы)
И тут на берег вырвался танк с пехотинцами на броне. Развернув башню, он с ходу открыл стрельбу по гитлеровцам, а пехотинцы, соскочив на землю, залегли и окопались. Это была помощь друзей, и моряки воспрянули духом. Мотористы лихорадочно латали покалеченные двигатели.
Не долгой была радость. Страшно вскрикнул боцман у пулемета. Все думали, что ранен боцман, а он, перестав стрелять, протянул руку к берегу:
— Танк! Танк горит!
Да, советский танк пылал. Танкисты выскочили из люка и, прячась за своей машиной, отстреливались.
— На выручку! — приказал морякам командир катера.
Все, кто не был занят ремонтом двигателей, кинулись на берег, взобрались на обрыв и вместе с армейцами стали отбиваться от гитлеровцев.
Не помнит Травин, сколько времени длилась схватка. В дисках совсем не оставалось патронов, когда под обрывом наконец-то заурчал восстановленный двигатель катера. Один из трех. Но звук его показался победной музыкой. Катер получил ход. Значит, есть надежда.
Командир катера, весь черный от копоти, приказал нескольким морякам и пехотинцам держать оборону, а остальным перенести раненых и убитых на корабль. Затем и те, кто держал оборону, спустились к катеру. Дымя, чихая, катер оторвался от берега и пошел вниз по течению.
Рядом с Травиным у пулемета стоял тогда высокий армеец в мокрой от пота гимнастерке. Пулей или осколком ему рассекло щеку. Моряки наскоро перевязали рану. Лицо его в кольце марлевой повязки стало совсем круглым и оттого еще более молодым и задорным.
— Здорово мы их! А вы нас крепко выручили, моряки. Без вас нам бы каюк!
— Нам бы раньше каюк был, если бы вы с танком не подоспели.
— Да, танк жалко, — вздохнул пехотинец. — Но ничего, зато корабль спасли.
На другой день торпедные катера участвовали в переправе. На катере, где служил Травин, вместе с другими пехотинцами шел вчерашний солдат с рассеченной щекой. Он был весел, шутки его вызывали всеобщий хохот. Хотя он нет-нет да и морщился от боли: повязка на щеке заскорузла от крови.
Когда катер ткнулся в берег, этот солдат первым спрыгнул на землю и увлек за собой всех.
— Ну, сейчас зададим им!
Больше Травин не встречал его.
Кто знает, может, он и стоит сейчас рядом с ним. Спросить?.. Но уже нет времени для разговоров.
Травин тронул капитана за рукав и кивнул на экран радиолокатора. Ломаной светящейся полоской на нем обозначался берег.
— Ого! Надо готовиться, — понял пехотинец. — Пойду поговорю со своими хлопцами.
Он покинул мостик.
Забрезжил скупой зимний рассвет. Видны стали огромные пенные валы, несущиеся вдоль бортов катера. Чуть слева по курсу мигали редкие огоньки. Это — берег. Капитан вернулся на мостик и внимательно следил за экраном локатора.
— Подходим, — проговорил Травин. Он по радио отдал распоряжение ведомым катерам. Строй кильватера сменился строем фронта. Смолкли моторы. И вот уже берег рядом, в каком-нибудь десятке метров. Капитан сбежал на палубу. Пехотинцы уже все на ногах, нагруженные своей нелегкой ношей. Офицер поднял руку, чтобы скомандовать «Прыгай», но его остановил Травин:
— Мы вас сухими доставим.
Матрос Гринько, все еще не привыкший к жесткому штормовому костюму, с трудом пробирается между пехотинцами на бак и прыгает в воду. Вслед за ним — боцман. Стоя по грудь в ледяной воде, моряки принимают с катера сходню, перекидывают одним концом на берег. Не достает. Им подают вторую. Теперь, когда соединены обе сходни, образуется дорожка до самого берега. Опора ее посередине— плечи двух моряков.
— Пошел! — хрипло командует боцман.
Пехотинцы один за другим сбегают на берег. Последним уходит капитан. На прощанье он крепко жмет руку Травину.
— Спасибо, моряки!
Командир звена в последний раз пытливо вглядывается в его лицо. Капитан-лейтенант так и не вспомнил, где они встречались. Может быть, это и есть тот пехотинец, который насмерть бился возле горящего танка, чтобы спасти своих друзей моряков?
Но капитан уже на берегу. Отдает распоряжения спокойно, уверенно. И оказывается, он может командовать тихо: его голоса почти не слышно. Часть солдат спешно долбит землю, готовя огневые позиции для минометов и пулеметов. Другие бегут вперед. Тянут провод связисты. Саперы обшаривают берег миноискателями. Послышались выстрелы. Где-то рядом грянули взрывы. Разгорался бой. Учебный, но люди переживают его, как настоящий, и делают все, как положено в бою. Мокрые с ног до головы, синие от холода, боцман и матрос Гринько, выбравшись из воды, занимают свои боевые места.
Катера отходят от берега. Рассекая тяжелую, свинцовую воду, они устремляются в открытое море. А навстречу им — новые корабли. Большие и малые. На палубах — готовые к броску пехотинцы.
«Бой» на побережье принимает полный размах.
Заданный курс
Люди напрягали все силы в схватке с океаном. На максимальных оборотах работали турбины, и корпус корабля трясся нетерпеливой дрожью. Но слишком неистов был ветер. Эскадренный миноносец, то взлетая на гребень волны, то по надстройки погружаясь в пенный водоворот, с трудом пробивал себе путь.
А нужно было спешить. За сотни миль терпело бедствие судно, выброшенное на каменистую гряду. Люди попали в беду, им грозила гибель. И моряки шли к ним сквозь шторм.
Наступила ночь. На ходовом мостике эсминца темно. Лишь циферблаты приборов мерцают зеленоватым светом. Командир корабля капитан-лейтенант Струев стоит у машинных телеграфов, схватившись рукой за прикрепленную к стене скобу: иначе не устоять. Уже много часов он вглядывается через смотровое стекло в ревущую мглу. Чуть поодаль от него в тесном полукруглом кресле сидит капитан 1 ранга Печуров, командир дивизиона эсминцев. Он молчит. Может, задремал? Нет, Струев знает, что капитан 1 ранга все видит и все слышит, оценивает каждое его распоряжение. Это стесняет капитан-лейтенанта. Зачем пошел с ним Печуров? Не доверяет ему? Молодой командир самолюбив, малейшая опека его коробит.
— Где мы идем? — спрашивает Печуров.
— Сейчас покажутся острова.
— Как думаете следовать дальше?
— Прежним курсом. — Капитан-лейтенант отвечает хмуро: к чему такие вопросы?
— А я посоветовал бы вам повернуть и идти под защитой островов.
— Это удлинит путь, — возражает Струев.
— Путь измеряется не только расстоянием, но и временем. Там будут слабее ветер и волны — значит, пойдем быстрее.
Капитан-лейтенант неохотно отдает приказание рулевому. Вообще-то он понимает, что комдив прав. Просто обидно, что эта же мысль к нему, командиру корабля, пришла с опозданием.
«Будто он один торопится, — шепчет про себя капитан-лейтенант. — Я, может, больше спешу. Вера совсем расстроилась, когда увидела посыльного с корабля, а Вовка вцепился ручонками, плачет: „Не пущу! Не пущу, папка!“ А его вот никто дома не ждет. Жена к дочерям в Ленинград улетела, она ведь сюда только наездами заглядывает. Тоже мне, семья!»
На некоторое время корабль подставил свой борт волнам и ветру. Качка еще более усилилась. Палуба под ногами, кажется, вот-вот встанет отвесно. Корабль кренится на правый борт, на секунду застывает в таком положении, потом стремительно переваливается на другой борт.
Печуров, по-прежнему спокойный и сосредоточенный, сидит в кресле. Он думает о тех, кто сейчас внизу, у машин и котлов. Там, в шуме и духоте, всего труднее. Там и Александр Снастев. Тихий веснушчатый паренек. Он недавно появился на эсминце. Печуров впервые увидел его, когда проводил смотр корабля. Обходя строй матросов, он сразу заметил эти до боли знакомые улыбающиеся глаза под густыми сросшимися бровями. Даже оторопел от неожиданности.
— Саша! Откуда ты взялся?
— Да вот, направили сюда.
«Голос, голос — совсем как у отца!»
Почувствовав на себе десятки любопытных глаз, командир дивизиона спохватился: строй — нё место для подобных разговоров.
— Заходи к нам вечером, потолкуем.
— Не могу, товарищ капитан первого ранга, сегодня нет увольнения.
Да, мальчишка, который рос у него на глазах, больше не Сашок, не Саша, и он для него больше не дядя Коля. Теперь матрос Снастев — один из сотен подчиненных командира дивизиона Печурова и обязан повиноваться тем же законам, по которым живут все моряки.
— Хорошо, приходи завтра. Приходи в любое время, как сможешь. Мы всегда тебе рады.
Но Саша так и не пришел ни разу на квартиру комдива. Скромный парень. Ничем не хочет выделяться среди других. Что ж, пожалуй, он прав…
И все же должен бы он почувствовать, как ждет его старый моряк, как тянется к нему своим огрубевшим, тоскующим сердцем.
Сегодня Печуров встретил Снастева перед выходом корабля в море, чумазого, разгоряченного: только что выскочил из котельного отделения, где уже истошно выли форсунки.
