Василий Милютин - Лаг отсчитывает мили (Рассказы)
Карпов с готовностью принял эту ношу, хотя и сам еле передвигает ноги. Сегодня досталось всем: с утра под огнем, без еды, без воды.
Старшина поворачивает голову, вглядываясь во мрак. Ударяется теменем о низко нависший сук, чертыхается.
— Тихо! — сжимает ему плечо лейтенант.
Неподалеку слышится отрывистый, чужой говор, стук лопат.
Немцы!
Лейтенант берет левее. Здесь заросли гуще, идти становится еще труднее.
Старшина терпеливо идет рядом. Вообще-то немного ворчит про себя. Нет, он не упрекает лейтенанта. Так нужно было. Но никто бы не осудил, если бы они двинулись чуть пораньше. Тогда не пришлось бы брести одним, без дороги, ожидая вражескую очередь.
Сомневается старшина. Кажется ему, что они кружат на одном месте. Вот опять залезли в ольшаник, плотный и цепкий, он окончательно вымотает их. Заблудился, наверное, лейтенант. Здесь и сухопутной душе проще простого сбиться, а нашему брату моряку лучше не соваться. И зачем он пошел головным? Из самолюбия?
Карпов совсем мало знает этого невысокого худенького паренька с лейтенантскими нашивками на рукавах кителя. Даже не может вспомнить фамилии. «Товарищ лейтенант» — и все. Прибыл он к ним на эсминец недели три назад. Карпов — радист, лейтенант — командир группы главного калибра, встречаться приходилось редко. Сегодня впервые вместе оказались в деле.
Болят ноги, все тело ноет от усталости, онемела шея от болтающегося на груди автомата. Сержант-пехотинец, замыкающий цепочку, подгоняет своих бойцов:
— Не отставать!
Вымотавшиеся люди засыпают на ходу.
— Товарищ лейтенант, — спрашивает старшина, — а что там немцы копают?
— Блиндаж. А может, батарею устанавливают.
— Давайте закатим им «полундру»…
— Нет. Слишком дорогой получится фейерверк. Я должен довести вас целыми.
Лейтенант останавливается. Ощупывает ствол дерева, землю под ним.
— Далеко еще? — Карпов не рассчитывает на ответ. Что там гадать? Вот прокрутятся тут до рассвета, а потом их постреляют, как куропаток. Что до него, растянулся бы сейчас на постели из листьев, хоть выспался бы перед концом.
— Километров десять нам еще, — приглушенно говорит лейтенант. — Надо спешить.
— Шире шаг! — шорохом катится по цепочке. Шумно дышат ребята. Но топают. Для них главное, чтобы кто-то шел впереди, чтобы кто-то отвечал за них. И не думают, по силам ли это тому, кто ведет их. Такова уж, видно, судьба командира на войне — делай то, что положено, и не думай, по плечу ли тебе груз, который взвален на тебя. И старшина рад, что с ними лейтенант. Только бы выдержал он. Совсем слаб. Вон как вцепился в него. А другой рукой все время хватается за деревья. Лишь бы не упал. Что они будут делать без него?
— Пройдите вперед, старшина, — слышит Карпов. — Просека тут.
Не бредит ли лейтенант? Какая просека в такой чащобе? Но продирается через заросли. Нога вдруг не находит опоры. Старшина летит вниз. К счастью, неглубоко. Потер ушибленное колено. Водит вокруг руками. Канава. На четвереньках выползает из нее. Ощупывает перед собой землю. Жесткая трава. Глубокие колеи от колес. Дорога! Дальше опять канава. Прислушался — тихо…
Вернувшись, доложил. Лейтенант принял все как должное.
— Хорошо. За просекой сосновый бор. Там пойдем быстрее.
И снова старшина поддерживает лейтенанта. Подхватил за талию, чтобы легче было раненому.
В черной вышине пошумливают кроны сосен. Рядом что-то шепчет лейтенант. Старшина напрягает слух.
— Триста сорок семь… Триста сорок восемь… Триста сорок девять…
— Что это вы? — удивляется старшина.
— Шаги считаю. Не мешайте!
Делать нечего человеку! Может, так идти легче? Старшина тоже пробует считать, но быстро сбивается. А лейтенант все бормочет:
— Две тысячи… Один… Два… Три…
Под ногами начинает путаться густая трава. Она все выше.
— Приближаемся к ручью, — предупреждает лейтенант. — Небольшой, но илистый. Осторожно!
Ботинки погружаются в холодную трясину. Заплескалась вода. Старшина нагибается, черпает фуражкой, с наслаждением пьет пахнущую тиной влагу. Протягивает фуражку лейтенанту.
Выйдя на берег, дождались остальных. После освежающей «ванны» зашагали резвее. Похоже, лейтенант и впрямь дорогу знает.
— Вы уже были тут? — допытывается старшина.
— Нет, не приходилось. По карте запомнил. У меня зрительная память крепкая. Артиллеристу без этого нельзя.
Напрасно, пожалуй, плохо думал о нем. Мужик что надо. И артиллерист — лучше некуда. Сегодня старшина видел его в бою. Они прикрывали отход наших войск. Они — это лейтенант, старшина и два эскадренных миноносца. Эсминцы издалека, с моря, стреляли по врагу, лейтенант корректировал, а Карпов с помощью рации держал связь.
Остановить врага восемь корабельных пушек, конечно, не могли, но спесь ему поубавили. Добрая дюжина фашистских танков без движения застыла на шоссе.
Немцы остервенело долбили артиллерией покинутые нашими войсками окопы. Никак не могли понять, где скрываются так метко стреляющие орудия русских.
Снаряды падали и на холм, где в окопчике пристроились моряки-корректировщики. Комья земли летели им на головы. А лейтенант невозмутимо диктовал поправки в прицел корабельных орудий. Действовал он мастерски. То обрушивал огонь на машины, пытавшиеся проскочить по дороге, то накрывал пехоту на изрытой снарядами пашне.
Вражеские разведчики уже подползали к холму. Тогда-то и открылось, что моряки не одни. Захлопали на склоне высотки ручные гранаты, торопливо защелкали винтовочные выстрелы. Это вступило в бой стрелковое отделение, выделенное для охраны корректировочного поста. Солдаты не покинули боевых друзей!
Корректировочный пост и дольше бы продержался, да шальным осколком разбило рацию. Оставаться больше не имело смысла. В густых сумерках два моряка и восемь пехотинцев подались в лес, вслед за своими…
Тьма вокруг. Открыты ли, закрыты ли глаза — все одно. Бредут, спотыкаются бойцы. Молчат. Лейтенант шепотом считает шаги. А сам задыхается, шатается из стороны в сторону. Остановился, обняв дерево.
— Позовите сержанта.
— Сержанта к командиру! — кидает в темноту Карпов.
Призыв передается по цепочке. И вот уже рядом сдержанный басок:
— Сержант Голубцов явился по вашему приказанию!
— Скоро наши позиции, — говорит ему лейтенант. — Теперь ваше дело, пехота.
— Понятно, — отвечает командир отделения и строго приказывает — Сидоркин и Ротов! Разведать местность и проделать проход!
— Есть! — отзываются два голоса.
Лейтенант опускается на траву.
— Больно? — участливо спрашивает старшина.
— Голова кружится.
Карпову хочется сказать ему что-то хорошее, теплое, но не находит слов.
— Как ваше имя-отчество, товарищ лейтенант? А то воюем вместе — и совсем незнакомые.
— Меня Николаем Ивановичем зовут. А вас, товарищ Карпов, — Степаном Ефимовичем? Нынче вы молодцом работали. Не зря на корабле вас «снайпером эфира» величают. Надеюсь, к вашей медали скоро и орден прибавится.
Поперхнулся старшина. Откуда все известно лейтенанту? И про медаль. Ведь старшина еще не получил ее, только приказ о награждении зачитали.
— Вернемся на корабль, — продолжает лейтенант, — я письмо вашим родителям напишу. Они все еще в Ленинграде? Пусть порадуются старики за сына.
Изумленный, растерянный, старшина лишь вздыхает в темноте да мнет свою мокрую фуражку.
— Проходы готовы! — докладывает возвратившийся пехотинец. — Дайте мне руку, товарищ лейтенант.
— А где ваш напарник?
— Он пропустит нас и снова поставит мины. Нельзя лазейку оставлять — саперы после съедят нас.
Взявшись за руки, все идут за солдатом. Съезжают по песку в какой-то ров, карабкаются на насыпь.
— Стой! Кто идет? — раздается резко, как выстрел.
— Свои! Свои! — хором откликается десяток голосов.
— Это мы еще посмотрим, какие свои! — обещает дозорный и мягче: — Товарищ капитан, тут перебежчики заявились.
— Ах ты, вымболка дубовая! — не стерпел старшина. — Погоди, днем я тебе протру иллюминаторы, увидишь, какие мы перебежчики.
— Ну, ну! Я тебе посудачу! — Дозорный щелкнул для острастки затвором.
— Ведите их на КП, — доносится издали. — Там разберутся.
Дозорный командует:
— Следуй за мной!
Их долго ведут по добротной, в полный рост траншее. Наконец провожатый распахивает дверь. Лейтенант и Карпов первыми спускаются по скрипучим ступенькам. В обширном блиндаже сидят за столом несколько офицеров.
Лейтенант по привычке вскидывает ладонь к виску, хотя на голове давно уже нет фуражки — затерялась еще тогда, у горящего танка, — и ее заменяет потемневшая от крови повязка.
— Лейтенант Туманов, командир корректировочного поста…
