Владислав Шурыгин - Русский капитан
— Девятый, ответь третьему! — услышал я голос Гуськова.
— На связи девятый! — ответил я.
— Девятый, шестой приказал тебе передать, что у них задержка. И потому он просит тебя забрать тренажёр и с ним прибыть прямо к борту. Как понял меня?
«Они что охренели там что ли?» — растерянно подумал я — «Как я её туда повезу?»
— Третий, передай девятому, тренажёр может не захотеть.
— Не понял, тебя, девятый. Что значит, тренажёр не захочет?
«Блин! Совсем забыл, что во всю эту операцию посвящены только мы трое. Я, Эрик и зампотех…»
— Извини. Ошибся. Тренажёр может не влезть в машину.
— Может дежурный «Урал» прислать? — заботливо предложил дежурный.
Ох, мне сейчас эта его забота…
— Третий, не надо «Урал». Сам справлюсь. Всё! Конец связи…
В столовку я зашел на ватных ногах. «Пошлёт она меня сейчас. Точно пошлёт! Да ну и хрен с ним! Сами виноваты. Здесь не Сочи! Кофе в постель не подают! И баб по вызову не держат…» — мысленно готовился я к предстоящему на аэродроме разговору.
Но Света неожиданно упрямиться не стала. Может быть, подействовал мой удрученный вид, а может быть, так были нужны деньги…
— Ну, вези. Только мне через полтора часа надо обязательно быть здесь. У меня ещё ужин для комиссии из Москвы.
Толя уже во всю храпел за обеденным столом в зале. Растолкав его, я вкратце разъяснил диспозицию. Он озадаченно почесал загривок.
— А где же она ему там даст? — деловито спросил он, ничуть не стесняясь Светланы — Там же голое поле и народ кругом как тараканы шастает.
— Если сказали везти, значит знают где. — прикинулся суровостью я. Мне только ещё не хватало, что бы она над этим задумалась. Достаточно того, что уже я над этим голову ломаю, а тут ещё и Толик озадачился…
— Ну, тогда поехали! — сказал, поднимаясь Лазаренко— Чего зря время терять. У меня тоже ещё планы на вечер.
…Когда мы подплыли по «Миссисипи» к аэродрому и выбрались на заляпанную грязью бетонку взлётной полосы, мои сомнения только окрепли. Людей на взлётке было более чем достаточно. Правда, в основном народ топтался у диспечерской палатки, в ожидании объявления попутного борта, но и на самой полосе у «вертушек» людей хватало. Сновали машины обслуживания. Техники, и механики готовили вертолёты к вылетам. То к одному, то к другому борту подходили разномастные группы пассажиров, загружались улетали, или наоборот, выбирались из приземлившихся вертушек на бетонку, тянулись к аэродромному КПП.
«Действительно, и где здесь она ему давать будет?» — с тоской подумал я. «А впрочем, мне-то что? Я своё дело сделал. Бабу достал…» Я покосился на Свету. Та с интересом и даже какой-то жадностью рассматривала аэродромную суету.
— Что, Светик, домой потянуло? — спросил я, стараясь выглядеть лихим и галантным галантным кавалером. — Небось, дома ждут. Дети то есть?
— Есть. Двое. — коротко ответила она.
— И с кем остались? — пряча своё любопытство на тему семейного её положения, спросил я. «Вот будет класс, если она ещё и замужем окажется…»
— А ни с кем. — почти безразлично ответила она. — Сами с собой.
— В каком смысле?
— В таком. Дочка старшая. Вот она за младшим и смотрит.
— И сколько же ей лет, такой самостоятельной?
— Четырнадцать…
Неожиданно мне стало стыдно за свой пошловатый цинизм. Уши предательски вспыхнули. «Как же жизнь-то тебя скрутила, если бросила их одних, сюда подалась…»
— Геройская у тебя девчонка! — постарался хоть как-то польстить ей я. — Такая в жизни не пропадёт.
— Не пропадёт… — Эхом откликнулась она, и мне на миг показалось, что лицо её потеплело.
У знакомой вертушки уже нервно топтался экипаж.
— Ну, и где ваши? — накинулся на меня командир — Взлетать давно пора. Через два часа уже темно будет. Как нам возвращаться, ползком что ли? Это же не танк, это вертолёт…
— Сейчас подъедут — сходу бодро соврал я, по опыту зная как опасно говорить ожидающим вертолётчикам правду об опозданиях. — За нами должны были выехать…
— Ну, смотрите! Через полчаса не взлетим, я машину закрываю и на ночёвку. — сердито рубанул командир и, круто развернувшись, забрался в кабину. Уже из кабины, словно вспомнив о чём-то, повернулся ко мне и кивнул в сторону, стоявшей у клубного «батона» поварихи:
— А эта баба что, тоже с вами летит что ли?
— Нет. Она это… ну, в общем, провожает одного парня…
— Ясно! — хмыкнул командир. — Тогда видно ему глаза выбило, или он с рождения слепой! — и скрылся в кабине, а я побрёл к своим.
— Лёлёк, ну где там твой дружан? — нетерпеливо спросил Толя, поглядев на часы. — Ты же сказал он уже ждёт.
Я только развёл руками. Обманывать Толика не было никакого смысла.
— Толян, потерпи дорогой. Сейчас подъедут. С меня самое большое ухо из всех который отрежем.
Услышав про ухо, Толя подобрел.
— Ладно. О чём вопрос? Но твой корешь мне теперь точно ухо должен. Так ему потом и передай! Только пошли в «батон», а то зябко здесь на ветру…
В машине было тепло и, только сейчас я заметил, что почему-то пахло копчёным салом.
Отгадка пришла через минуту. Открыв «бардачок» Толя извлёк на свет божий промасляный свёрток и солдатскую флягу.
— Жена прислала посылку с оказией. Тёща коптила. Чего нам зря время терять? По— маленькой? Свет, ты как?
— А почему нет?
— Во-во! Тебе перед работой сам бог велел! — хохотнул начклуб. Но повариха и ухом не повела.
Мы выпили из найденных всё в том же «бардачке» бледно-зелёных металлических «стаканов» — предохранительных колпаков на взрыватели миномётных мин. Закусили ароматным, подтаявшим до прозрачности от близкого жара двигателя салом.
— Голос у тебя, Света просто обалденный. Тебе с ним в опере надо выступать. — не выдержал я.
— Это всё в прошлом. — неопределённо пожала плечами повариха.
— В смысле, в прошлом?
— Я в хоре семь лет пела. Пела, пела и отпелась, а теперь вот пляшу. — уже почти зло обрубила Света.
— Ух ты! Я и не знал. — словно бы и не замечая её раздражения, изумился Лазаренко. — Так мы с тобой значит почти что коллеги. Это надо обмыть!
Вновь забулькала фляга…
— Так ты в каком хоре пела? — вернулся к теме Толян.
— Сначала в районном, потом в областном.
— А чего бросила? Голос то у тебя о-го-го!
Я думал повариха замнёт болезненную для себя тему, но она неожиданно разговорилась:
— Четыре года назад мужа машина сбила. Год пластом пролежал парализованный, только глазами и моргал. Потом преставился. И куда мне было в хоре на шестьсот рублей его и двух детей тащить? Вот и пошла в столовую при военторге. Там хоть зарплата и не большая, но продукты есть. А что мне ещё-то надо? Только детей накормить, да из одёжки им чего прикупить…
В кабине повисло томительное молчание.
Но Лазаренко не зря был начальником клуба. Смутить его было просто невозможно.
— Ну, тогда давай помянем твоего мужика и всех наших ребят погибших здесь. Как раз третий тост…
Когда мы закусывали к борту, наконец, подкатил знакомый КамАЗ.
— Приехали! — радостно бросил я и выскочил из кабины.
Вместе с Эриком, «зампотехом» и бойцами, выделенными на разгрузку, из кузова КамАЗа на бетонку спрыгнули два майора в свежих чистеньких «полевухах». Явно контрастируя с военным пейзажем, в руках майоров болтались «дипломаты».
— Обана! А куда это наши «финики» намылились? — удивился начклуба. «Финики» — финансисты на военном жаргоне…
— У них сейчас проверка из Москвы идёт. — Ответила Света — Мы её третий день поим. А наши в это время мечутся по группировке, хвосты подчищают…
Пока бойцы под командованием Эрика и командира экипажа осторожно выгружали ящики с запчастями и заносили в вертолёт, я вкратце доложил зампотеху «расклад».
— …Она, конечно, не Мишель Пфайфер, но баба душевная. А красавицы, сами знаете, здесь бесхозными и дня не бывают…
— Ладно, пошли взглянем на твою «душевную»…
Перед «батоном» он остановился как вкопанный.
— Это ты называешь «душевная»?
— Я же сказал — какая была! — хмуро ответил я. — И вообще, сутенёр не моя профессия. Надо было замполита вызывать. Вот пусть он досугом и занимается….
— Да, Абрютин, не ожидал я от тебя. — протянул зампотех, словно бы и не слыша моих объяснений. — Притащить другу такого крокодила — это ж как надо его не любить? А ведь он так тебе верил. Весь день как на иголках, аж подпрыгивал, вот, мол, Лёха для меня расстарается. Даже и не знаю, что с ним будет, когда он её увидит…
Последние его слова утонули в свисте запускаемого вертолётного двигателя и в это же мгновение из-за кузова «КамАЗа» появился Эрик. В кабине «батона» он увидел повариху, и сразу всё понял. На его лице появилось мучительно— задумчивое выражение, какое бывает у человека, которому на голову упало куриное яйцо…
