Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
С этой ночи Новак и Соловьев спали лучше — на подушках, под теплым одеялом — и были довольны «уютом» в их неприхотливой, но зато спокойной квартире.
Новак жил в Ровно на нелегальном положении до тех пор, пока не получил категорического приказа уходить в отряд.
Отправляясь в лес, он оставил своим заместителем Соловьева. Условились держать связь через Люсю Милашевскую.
На третий день пребывания в отряде Новак послал в город связного, шофера, дав ему адрес Люси. Связной должен был передать Люсе, а та, в свою очередь, Соловьеву поручение: во-первых, подготовить взрыв ровенского вокзала, во-вторых, вывезти в отряд семьи всех подпольщиков. Особый приказ был адресован Луцю: ему надлежало немедленно покинуть город и отправиться в отряд. Дальнейшее пребывание его в Ровно считалось нецелесообразным ввиду явной угрозы ареста.
Случилось так, что связной был арестован по дороге и у него нашли адрес Люси Милашевской.
Соловьева в это время в городе не было. Фашисты ввели новое мероприятие — обмен паспортов, и ему пришлось выехать в Гощу за новым паспортом.
Ночью за Люсей пришли жандармы.
Она знала все об организации в Гоще, знала некоторые из ровенских явок, знала, наконец, где находится Соловьев. Но на все вопросы своих мучителен, на их посулы и на их пытки она отвечала одним и тем же: «Нет!»
Люсей Милашевской заинтересовался лично главный судья на Украине доктор Функ. По его приказу девушку подвергли так называемому усиленному допросу. Этот «допрос», состоявший из круглосуточных инквизиторских пыток, продолжался неделю. Он не дал никаких результатов. Люсю расстреляли.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На Мельничной улице, у дома, который занимал командующий особыми войсками на Украине генерал фон Ильген, всегда стоял часовой. Однажды с самого утра около этого дома назойливо вертелся мальчуган в коротких штанах, с губной гармоникой. Несколько раз он попался на глаза часовому.
— Що ты тут шукаешь? — спрашивал часовой.
— Так, ничего.
— Геть! Це дим генеральский, тикай! Як спиймаю, плохо буде!
Мальчик исчезал, но вскоре вновь появлялся из-за угла.
К дому подошла Валя с папкой в руках.
— Здравствуйте. Не приезжал господин генерал? — справилась она у часового.
— Нет.
— А кто там? — Валя показала на дом.
— Денщик.
— Я пойду и подожду генерала. Для него есть срочный пакет из рейхскомиссариата.
В последнее время Валя не раз носила генералу пакеты, и часовые ее знали.
Ее встретил денщик из «казаков». Он всего лишь несколько дней как начал работать у Ильгена.
Валя знала об этом, но, сделав удивленное лицо, спросила:
— А где же старый денщик?
— Та вже у Берлини, — ответил «казак».
— Зачем он туда поехал?
— Поволок трофеи. Прошу, фрейлейн, до хаты, там обождете.
— Нет, я дожидаться не стану. Мне надо отнести еще один срочный пакет. На обратном пути зайду. Генерал скоро будет?
— Должен быть скоро.
Валя вышла и, сказав часовому, что скоро зайдет опять, ушла. За углом она увидела мальчугана, который ее дожидался.
— Беги, Коля, скорее, скажи, что все в порядке.
Все шло по плану.
Генерал фон Ильген с приближением линии фронта всерьез забеспокоился о ценностях, которые он «приобрел» на Украине. Опасаясь, как бы эти ценности не вернулись к их законным хозяевам, генерал решил отправить их в Берлин.
Ценности занимали двадцать чемоданов, поэтому пришлось для отправки сформировать целую бригаду во главе с адъютантом генерала — гауптманом. Под его началом поехали немец-денщик и четверо солдат, которые постоянно жили при генеральском доме и несли здесь охрану. Вместо этих «чистокровных арийцев» генерал временно приблизил к себе в качестве прислуги «казаков».
«Казаками» гитлеровцы называли советских военнопленных, которые соглашались им служить. Это были малодушные люди, поступившиеся честью и совестью ради того, чтобы спасти свою шкуру. Но во многих из этих людей все же говорила совесть. Им было стыдно, что они предали Родину; им хотелось отплатить гитлеровцам и за позор плена, и за бесчестие службы в «казаках». Они искали возможности искупить свою тяжкую вину. Многие из «казаков» с оружием, полученным от фашистов, бежали в леса к партизанам.
Вот таких-то «казаков» временно и приблизил к себе фон Ильген. Одного из них он назначил своим денщиком и поселил при квартире, остальные приходили из казармы и по очереди несли охрану дома.
Все это было учтено нами.
Коля Маленький стремглав побежал на квартиру, где его ждали Кузнецов, Струтинский, Каминский и Гнидюк. Они были одеты в немецкую форму.
— Валя сказала, что можно ехать, все в порядке, — выпалил Коля.
— Хорошо. Беги сейчас же на «маяк». В городе сегодня опасно оставаться. Беги, мы тебя догоним, — сказал Кузнецов.
— Тикаю! Прощайте, Микола Иванович!
Через несколько минут Кузнецов с товарищами были уже у дома фон Ильгена. Кузнецов в форме обер-лейтенанта (он был уже повышен в звании) первым вышел из машины и направился к дому.
Часовой, увидев немецкого офицера, отсалютовал:
— Господин обер-лейтенант, генерал еще не прибыл.
— Знаю! — бросил ему по-немецки Кузнецов и пошел в дом.
Вслед за ним вошел и Струтинский.
— Я советский партизан, — отчетливо сказал денщику Кузнецов. — Хочешь оставаться в живых — помогай. Нет — пеняй на себя.
Денщик опешил: немецкий офицер заявляет, что он партизан! Стуча от испуга зубами, он пробормотал:
— Да я зараз с вами. Мы мобилизованные, поневоле служим…
— Ну, смотри!
Обескураженный денщик, все еще не веря, что немецкий офицер оказался партизаном, застыл на месте.
— Как твоя фамилия? — спросил Кузнецов.
— Кузько.
— Садись и пиши.
Под диктовку Николая Ивановича денщик написал: «Спасибо за кашу. Ухожу до партизан. Беру с собой генерала. Казак Кузько».
Эту записку положили на видном месте на письменном столе в кабинете генерала Ильгена.
— Теперь займемся делом, пока хозяина нет дома, — сказал Кузнецов Струтинскому.
Николай Иванович и Струтинский произвели в квартире тщательный обыск, забрали документы, оружие, связали все это в узел.
Струтинский остался с денщиком, а Николай Иванович вернулся к часовому. Около того уже стоял Гнидюк. Кузнецов, подходя, услышал:
— Эх, ты! — повторил Гнидюк. — Був Грицем, а став фрицем!
— Тикай, пока живой, — неуверенно отвечал часовой. — Какой я тебе фриц!
— А не фриц, так помогай партизанам!
— Ну как, договорились? — спросил подошедший сзади Кузнецов.
Часовой резко повернулся к нему, выпучив глаза.
— Иди за мной! — приказал Кузнецов часовому.
— Господин офицер, мне не положено ходить в дом.
— Положено или не положено — неважно. Ну-ка, дай твою винтовку. — И Кузнецов разоружил часового.
Тот поплелся за ним.
На посту за часового остался Коля Гнидюк. Из машины вышел Каминский и начал прохаживаться около дома.
Все это происходило в сумерки, когда еще было достаточно светло и по улице то и дело проходили люди.
Через пять минут из дома вышел Струтинский, уже в форме часового, с винтовкой. Он занял пост, Гнидюк направился в дом.
Все было готово, а фон Ильген не приезжал. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Генерала не было.
«Казак»-часовой, опомнившись от испуга, сказал вдруг Кузнецову:
— Может получиться неприятность. Скоро придет смена. Давайте я опять встану на пост. Уж коли решил быть с вами, так помогу.
— Не подведешь?
— Правду вам говорю! — отвечал «казак».
Гнидюк позвал Струтинского. Пришлось снова переодеваться. Часовой пошел на свой прежний пост и стал там под наблюдением Каминского.
В это время послышался шум приближающейся машины. Ехал фон Ильген.
— Здоров очень, трудно с ним справиться, пойду на помощь, — сказал Струтинский, увидев выходящего из машины генерала.
Как только фон Ильген вошел и разделся, Кузнецов вышел из комнаты денщика.
— Я советский партизан. Если вы будете вести себя благоразумно, останетесь живы и через несколько часов сможете беседовать с нашим командиром у него в лагере, как вы хотели.
— Предатель! — заорал фон Ильген и схватился за кобуру револьвера.
Но тут Кузнецов и подоспевший Струтинский схватили генерала за руки.
— Вам ясно сказано, кто мы. Вы искали партизан — вот они, смотрите!
— Хельфе!.. — вновь заорал Ильген и стал вырываться.
Генерал был здоровенным сорокадвухлетним детиной. Он крутился, бился, падал на пол, кусался. Разведчикам пришлось применить не только кулаки, но и каблуки. Они заткнули ему рот платком, связали и потащили к машине. Но когда стали туда вталкивать, платок изо рта выпал.
— Хильфе! — снова заорал фон Ильген.
Подбежал часовой:
— Кто-то идет!
Момент критический. Нельзя было допускать лишних свидетелей — они могли заметить красные лампасы генерала. «Хорошо, если это гитлеровцы, — успел подумать Кузнецов, — этих можно перебить. А если обыватели? Что с ними делать? Не убивать же! Но и оставить нельзя. Забрать с собой? Машина и без того перегружена».
