Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
Лишь на третий день удалось это сделать. Фашисты раздели Гришу почти догола и бросили в кусты.
Мы похоронили Шмуйловского со всеми партизанскими почестями. На холмике возле лагеря красовалась металлическая пластинка, гласившая, что наш товарищ пал смертью храбрых в неравном бою с врагами Отечества.
Цессарский тяжело переживал гибель друга. Много раз, даже когда отряд переменил место стоянки, он уходил на его могилу, любовно убранную партизанами, и подолгу просиживал один.
Как-то я застал здесь Цессарского.
— Он мечтал о большом подвиге, а погиб в простой стычке, — сказал Альберт Вениаминович.
Я подумал: «А что такое большой подвиг?»
— Лицом на запад, — сказал я. — Разве это не подвиг?
— Верно, — сказал Цессарский после раздумья.
Я не понял, обращается ли он ко мне или отвечает на свои мысли.
— Он ведь не славы хотел. Он хотел ценой своей жизни избавить от гибели других, вернуть людям мир и счастье. Не знаю, подвиг ли это, но это по меньшей мере честно — так выполнить свой долг, — сказал я.
В стычках с врагами погиб и Иван Яковлевич Соколов, заместитель командира по хозяйственной части, прекрасный товарищ, храбрый партизан.
…Шестого ноября радисты с утра не снимали наушников. Ваня Строков регулировал громкоговоритель, а партизаны стояли рядом, ожидая с минуты на минуту услышать передачу из Москвы.
Вечером Ваня наконец поймал волну — зачитывался приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении нашими войсками Киева. Это было огромной радостью для всей страны. Но можно представить, как радовались мы, услышав это сообщение. Мы находились еще в тылу врага, но скорая победа и освобождение всей украинской земли были уже близки.
Утром седьмого ноября отряд выстроился в каре. Был зачитан записанный радистами приказ Верховного Главнокомандующего. Дружное, громкое «ура» разнеслось по лесу.
С полудня к нам стали приезжать гости, командиры соседних отрядов — Балицкий, Карасев, Прокопюк и Магомет. Каждый явился в сопровождении небольшой группы партизан своего отряда.
— Ай да лагерь! Здесь после войны дом отдыха можно будет открыть! — говорили гости, осматривая наши строения.
— Хоть танцы устраивай, — отозвались они об одном из общежитий, когда увидели широкий проход между нарами, вымощенный досками.
Но больше всего понравился гостям госпиталь. Цессарский сиял.
После праздничного обеда начался вечер самодеятельности. Посреди естественного «зеленого театра» были построены просторные подмостки. По углам загорелись костры. Когда кто-то (наверное, все тот же Цессарский) запел «Вечер на рейде» и песню подхватили, сцена и зрители превратились в один огромный хор. Багровые отсветы костров, озаряющие лица, придавали этому зрелищу какую-то особую торжественность.
Неожиданно для всех присутствующих блеснули своим искусством Семенов и Базанов. Они выступили с акробатическими номерами — кувыркались и изгибались, как настоящие циркачи. Свет от костров скользил по их фигурам, точно лучи театральных прожекторов.
Среди партизан, недавно прибывших из Ровно, оказались актеры ровенского театра. Один из них, очень хорошо имитировал Чарли Чаплина. Но не успел этот «Чаплин» сойти со сцены, как с тем же номером вышел испанец Ривас. Он был чем-то похож на Чаплина, и хотя не владел особым искусством, но произвел эффект не меньший, чем настоящий актер.
Особенный успех в русской народной пляске имела Алевтина Николаевна Щербинина, врач, присланная нам подпольщиками. До войны Алевтина Николаевна лечила детей на Крайнем Севере. Первый год войны она работала военврачом в полевом госпитале; попав в плен, оказалась в Тучине и оттуда с помощью Оли Солимчук прибыла к нам. С тех пор прошло каких-нибудь два месяца, но Алевтину Николаевну уже знал и любил весь отряд. Никто, однако, не подозревал, что эта серьезная и строгая женщина такая мастерица в танце. Вызывали ее неоднократно.
В этот вечер мы пели не только свои старые, любимые песни, но и новую, сложенную отрядным поэтом, связным луцкой подпольной группы Борисом Зюковым:
Запоем нашу песнь о болотах,
О лесах да колючей стерне,
Где когда-то свободный Голота,
С вихрем споря, гулял на коне.
Кто забудет бои, переправы,
Переходы, засады в мороз,
Кто забыл, как летели составы
У мостов под кремнистый откос!
И УПА нам пути уступает,
Без оглядки бандиты бегут —
Фельджандармы и бульбовцы знают,
Что «медведи» без промаха бьют.
Да, прошли мы, товарищи, вместе
Путь нелегкий, но доблестный путь.
Жаль, что в песне короткой нет места,
Чтоб погибших друзей помянуть.
Пусть спокойно и мирно им спится,
Поклялись мы оружьем своим,
Что высоких отрядных традиций
Никогда и нигде не сдадим.
Запевайте же марш наш походный!
Помни, Гитлер кровавый, одно:
Званье славное — мститель народный —
Партизану недаром дано!..
Часов в одиннадцать вечера, когда гости уже разъехались по своим отрядам, а концерт все еще продолжался, ко мне подошел Стехов. Я сидел в первом ряду «партера», устроенного из бревен.
— Дмитрий Николаевич, на минуту!
Я вышел.
— Только что прибежали разведчики из Берестян, — взволнованно заговорил Стехов. — Туда прибыла крупная карательная экспедиция, с минометами и пушками. Ищут проводников, чтобы с утра идти на нас. Час назад я получил сообщение, что и на станции Киверцы разгружается большой эшелон фашистов.
Это не было неожиданностью. Кузнецов уже успел сообщить нам о готовящейся карательной экспедиции генерала Пиппера — «мастера смерти». Мы знали об этом и от ровенских товарищей.
История с предателем Науменко заставляла думать, что фашистам точно известно место нашего лагеря. Посоветовавшись со Стеховым, решили дать бой карателям.
Дождавшись конца очередного номера, я вышел на помост.
— Товарищи! — сказал я. — Получены сведения, что завтра с утра на нас пойдут каратели. Уходить не будем. Останемся верными своему принципу: сначала разбить врага, а потом уходить!
— Правильно! Ура! — подхватили партизаны.
Я поднял руку, призывая к вниманию.
— Праздник будет продолжаться!
Несколько человек запели «В бой за Родину». Песню пели все.
Вечер длился еще час.
Спать улеглись в полной боевой готовности. Вокруг лагеря выставили дополнительные посты. В направлении Берестян выслали пеших и конных разведчиков.
На рассвете прискакал из-под Берестян Валя Семенов.
— Из села к лагерю движется большая колонна фашистов! — запыхавшись, выпалил он.
И почти в тот же момент донеслась пулеметно-автоматная стрельба. Стреляли километрах в десяти, приблизительно в районе лагеря Балицкого.
Я послал туда конных связных узнать, в чем дело, не нужна ли соседям помощь, и передать, что мы также ждем карателей.
В отряде было около семисот пятидесяти человек. Делился отряд на четыре строевые роты и два отдельных взвода — взвод разведки и комендантский.
Первая рота, под командованием Базанова, вышла навстречу противнику, наступавшему из Берестян. Вторая рота, во главе с Семеновым, направилась в обход с задачей незаметно нащупать, где находится артиллерия, минометы и командный пункт карателей, чтобы ударить по ним с тыла.
Когда вторая рота вышла из лагеря, с постов сообщили, что и с другой стороны на нас идет вражеская колонна. Навстречу ей я направил часть четвертой роты. Другая часть этой роты охраняла правый фланг. Третья рота находилась на постах вокруг лагеря.
Итак, все наши силы были в расходе. В резерве оставались группы разведчиков и комендантский взвод.
Часов в десять начался бой. Каратели открыли бешеный огонь из пулеметов и автоматов по первой роте. Враги продвигались плотной колонной, во весь рост. Ответный огонь наших станковых и ручных пулеметов лишь на время заставлял их останавливаться и ложиться. Затем снова слышалась немецкая команда, солдаты поднимались и шли в атаку.
Подпустив карателей поближе, партизаны бросились в контратаку. Загремело «ура».
С другой стороны — на четвертую роту — пошла в атаку гитлеровская колонна.
В лагерь несли и вели раненых.
Мы знали, что длительного боя нам не выдержать — у нас мало патронов. Поэтому я послал связных в отряды Балицкого и Карасева с просьбой выслать хоть небольшие группы в тыл врага, чтобы несколько отвлечь силы карателей.
Артиллерия противника стала пристреливаться по лагерю. Но снаряды рвались за его чертой.
Из первой роты дали знать, что патроны на исходе, что станковый пулемет уже молчит. Послали им группу из комендантского взвода. Через некоторое время снова сообщают: патронов почти нет, присылайте, иначе не выдержим.
— Бьют, как мух, а они лезут и лезут, — говорил связной. — Психикой хотят запугать…
Прошло уже четыре часа, как выступила рота Семенова, а никаких ее дел не видно. Где она, что с ней?
