Бруно Апиц - В волчьей пасти
Группы Сопротивления бурлили. Они требовали оружия. Их нетерпение грозило подорвать дисциплину. Сноситься с группами через связных было уже недостаточно.
Все чаще товарищам из ИЛКа приходилось пренебрегать конспирацией. Быстро все обсудив, они приняли решение созвать совещание с руководителями групп.
После наступления темноты больше ста человек сошлось в одном из опустевших бараков. Кремер тоже принял участие в этом собрании.
Не успел Бохов сказать вступительное слово, как из рядов послышались возгласы. Участники собрания требовали организовать вооруженное сопротивление дальнейшей эвакуации. Самым нетерпеливым снова оказался Прибула. Его товарищи из польских групп поддержали его. Руководители других групп тоже настаивали на прекращении пассивного сопротивления.
— Лучше погибнуть в бою, чем смотреть, как наших товарищей гонят на смерть, — заявляли они. — Сегодня их десять тысяч, а завтра, может быть, и тридцать тысяч! — Возбуждение нарастало. — Возьмемся за оружие! Завтра же!
Кремер, стоявший в стороне, больше не мог молчать.
— Прежде всего не орите так! — стараясь перекричать шум, воскликнул он. — У нас не забастовочное собрание, а собрание в лагере! Вы что, своим криком хотите привлечь сюда эсэсовцев? — Мгновенно воцарилась тишина. — Вы желаете взяться за оружие? Завтра же? Скажите пожалуйста!
Насмешка Кремера многим пришлась не по вкусу. Снова поднялся шум.
— Дайте мне говорить, черт бы вас побрал! В конце концов, мне, лагерному старосте, приходится тащить самую тяжелую ношу, и поэтому у меня есть что сказать. Сколько у нас оружия, я и сам точно не знаю. Вам это лучше известно. Но одно мне ясно: оружия не так много, и оно не настолько хорошо, чтобы можно было сразиться с шестью тысячами эсэсовцев. Я знаю также, что начальник лагеря остережется оставить здесь кладбище, если мы не принудим его нашей собственной глупостью.
— Нашей собственной глупостью?
— Вот так лагерный староста!
— Нет, послушайте! Он берет под защиту начальника лагеря!
Вмешался Бохов:
— Дайте старосте договорить.
Кремер тяжело дышал.
— Я не знаю, все ли вы коммунисты. Но я коммунист! Слушайте же меня внимательно, и вы поймете, что я хочу сказать.
Он выдержал паузу.
— Мы спрятали здесь, в лагере, маленького ребенка. Наверно, вы об этом слышали. Из-за этого ребенка нам пришлось немало испытать. Из-за него двое наших товарищей сидят в карцере — вы их знаете. Из-за ребенка пошел на смерть Пиппиг. Из-за ребенка многие наши товарищи рисковали головой. Вы сами, сидящие здесь, подвергались из-за ребенка большой опасности. Иногда судьба всего лагеря висела на волоске. Что же, выходит, это была глупость с нашей стороны — спрятать маленького ребенка? Если бы, найдя малыша, мы сдали его эсэсовцам, наш Пиппиг был бы жив, а Гефель и Кропинский не сидели бы сейчас в карцере, ожидая смерти. И тогда вам и всему лагерю не грозила бы опасность. Правда, тогда фашисты убили бы ребенка, но это было бы не так худо, не правда ли?
Все молча, с напряженным вниманием слушали Кремера.
— Скажи, вот ты отдал бы ребенка эсэсовцам? — спросил Кремер стоявшего поблизости Прибулу.
Молодой поляк не ответил. Но Кремер заметил гневный блеск его глаз.
— Вот видишь, как тяжело принимать решение о жизни и смерти! Ты думаешь, мне легко готовить эшелоны смертников?
Кремер повернулся ко всем:
— Что же мне делать? Пойти к Клуттигу и заявить: «Я отказываюсь выполнить приказ. Расстреляй меня к чертовой матери!..» Великолепный поступок, а?.. Вы наверняка поставили бы мне памятник… Но я отказываюсь от такой чести и посылаю людей на смерть, чтобы… спасти людей, которых иначе расстрелял бы Швааль!
Кремер всматривался в обращенные к нему лица.
— Понимаете вы это?.. Понять это, конечно, не так легко! И вообще все не так легко. Труден каждый шаг. Ибо теперь мы должны не просто принять решение! Мы не можем просто сделать выбор между жизнью и смертью! Если бы это было так, я сказал бы: «Хорошо, вооружаемся! Завтра начинаем стрелять!» Ответьте мне: потому ли мы довели Пиппига до гибели, что спасали ребенка? Скажите: должны ли мы были отдать малыша на гибель, чтобы спасти Пиппига?.. Ну, говорите! Кто даст верный ответ?
Кремер разволновался. Он хотел сказать еще многое, но говорить ему было все труднее, он начал помогать себе руками, но все-таки не находил нужных выражений и в конце концов сдался.
Люди молчали. Казалось, будто Кремер снимал каждое из своих тяжелых слов с чашки весов и клал его в руки слушателям: возьмите и взвесьте сами!
Слова Кремера отрезвили собравшихся. В дальнейшем обсуждение шло уже без резких выпадов и было доведено до конца.
Вместе с руководителями групп члены ИЛКа разработали тактику на ближайшие дни. Предложение начать вооруженное сопротивление было отклонено, как преждевременное. Обменявшись мнениями, люди пришли к выводу, что затишье на фронте может быть лишь кратковременным и что дни фашистов в лагере сочтены. Как ни горько было отправлять еще тысячи на смерть, тактику задержек и пассивного сопротивления решено было сохранить.
Пришел Брендель из лагерной охраны. Он шепотом сообщил что-то Бохову, на лице которого отразился живейший интерес.
— Товарищи! — воскликнул он. — Фронт снова двинулся! Только что получены достоверные известия! К востоку от Мюльгаузена идут напряженные бои! Лангензальца и Эйзенах пали!
— Спокойно! Не кричите так! Вы с ума сошли!
Кремер кинулся в гущу товарищей, которые повскакали со скамей, и с трудом восстановил тишину.
На следующий день Кремер с раннего утра получил новый приказ: в течение нескольких часов подготовить для отправки десять тысяч человек, за которыми должны последовать еще десять тысяч. На тот же день был назначен — особо от других — уход восьмисот советских военнопленных.
В казармах уже орало и командовало начальство, составляя конвой для больших эшелонов. Весть о падении Эйзенаха превратила спешное отступление в бегство. Тысячи заключенных уже несколько дней назад мысленно приготовились к походу. Лагерь был весь в движении. В то время как Кремер при содействии старост блоков и части лагерной охраны формировал первый эшелон, а от казарм к лагерю уже маршировали колонны эсэсовцев, ИЛК собрался в семнадцатом бараке на спешное совещание.
Уход советских военнопленных означал потерю мощных групп Сопротивления. Все же ИЛК решил, что военнопленные должны подчиниться приказу. Можно было предполагать, что наступающие американцы будут достигать все больших успехов. Поэтому военнопленные в пути, как только обнаружат близость американских авангардов, постараются одолеть конвой и пробиться к ним. Членов групп Сопротивления можно будет снабдить холодным оружием и несколькими пистолетами. Бохову поручили доставить оружие.
Это было решение биться насмерть.
Члены ИЛКа разошлись так же поспешно, как собрались.
Французы, поляки, русские, немцы, голландцы, чехи, австрийцы, югославы, румыны, болгары, венгры и многие другие национальные группы должны были сегодня войти в состав эшелона. Теснясь перед бараками, они метались, суетились, шумели и кричали вперебой на всех языках.
И вдруг в эту лихорадочную суету ворвался вой сирены: воздушная тревога! Ликуя, все бросились назад в бараки. Выстроившиеся было эсэсовцы помчались в казармы. По апельплацу пробежали шестнадцать человек санитарной команды. Рейнебот крикнул им сквозь запертые ворота:
— Убирайтесь назад!
Санитары на миг остановились в недоумении, потом повернули и побежали по апельплацу вниз. Заключенные, прильнувшие к окнам бараков, кричали друг другу:
— Санитарную команду больше не выпускают из лагеря!
Кён дал знак своим людям, чтобы они бежали в лазарет, а сам свернул в сторону канцелярии, рванул дверь в комнату Кремера и в радостном упоении закричал:
— Ура, ура! Бешеным гонкам конец!
Хлопнув дверью, он бросился догонять своих.
За несколько минут внутри лагеря и вне его стало пусто, словно все кругом подмели. Вдали слышалось глухое громыхание разрывов. Стены бараков сотрясались, и заключенные теснились, как люди, застигнутые грозой и спрятавшиеся от нее под крышу. Все еще со скатанным одеялом наискось через грудь, с кружкой и миской на веревочке, заменявшей пояс, с завязанным пакетом или картонкой под мышкой ждали они, прислушиваясь к удивительным звукам, долетавшим извне. А что, если американцы ближе, чем можно было надеяться и предполагать? Откуда идет это буханье, эти раскаты? Из Эрфурта или уже из Веймара?
В бетонных убежищах отсиживалось эсэсовское начальство — Швааль, Клуттиг, Вейзанг, Рейнебот, Камлот и офицеры войсковых частей. Стрелковые ячейки и противоосколочные щели были забиты эсэсовцами. Заслышав гул разрывов, они невольно пригибали шеи. Сила, превосходящая их силу, держала их под железным гнетом.
