Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)
Ротный набрал в легкие воздух, уперся взглядом в Хатуева и рявкнул:
– Пошел!
Бег наперегонки с собственным страхом начался, только бы не споткнулся, но снайпер, хотя и ждал свою цель, все-таки проспал и стрелять начал только по Коцуеву, за которым уже бежал Фещук, а там Стансков, Бугаев, потом и сам Ремизов. Снайпер действительно торопился, пули стали ложиться чаще, но их разброс увеличился. Последними на другой берег ручья перебрались Черкасов и Кадыров, замкомандира четвертого взвода, оставшийся после побега Желтова в своем хозяйстве старшим.
– Ну вот. Всего и дел-то, – удовлетворенно усмехнулся командир роты, оглядывая своих людей.
Все смогли, и Сегень смог, и даже Мец. Он посмотрел назад, на оставленный ими берег ручья, там, прикрываясь кустарником, так и остался стоять бравый усатый майор, окруженный афганским спецназом.
Левобережный кишлак оказался небольшим, несколько нежилых заброшенных домов. Выбрали из них два понадежнее, расположились у дверей и окон, организовали наблюдение и оборону, эти места оказались лучшими, как в партере в драматическом театре. День, раскрашенный белыми и черными красками, сырой, промозглый, не обещал ничего хорошего. Белесое небо, затянутое низкими сплошными облаками, лохмотьями повисло над грязно-белой землей, от таявшего снега все становилось мокрым, приобретало темные, почти черные оттенки. Темнели бесформенными пятнами полуразрушенные дома, дорога, разбитая гусеницами танков и БМП, представляла собой сплошное черное месиво, обе реки, Панджшер и Аушаба, несли пенящуюся черную воду, которая и издалека представлялась ледяной и пробирала до костей. Драма началась скоро, не прошло и часа. Перед ними, как на ладони, находился Киджольский пятачок, то проклятое место, где было разбито и сожжено множество боевых и безобидных гражданских машин, где погибло столько людей. Они впервые видели его с этого направления, и открывшаяся панорама захватила дух. Итак, занавес!
Боевые машины разведывательной и четвертой роты, натужно выбрасывая из эжекторов синий прозрачный дым, преодолели полку, в ожидании команды гудели двигателями машины пятой. Машины разведчиков контурами отличались от других, и Ремизов хорошо наблюдал в бинокль их широкие башни, короткие пушки, предназначенные для другого боеприпаса. Первые две машины, переваливаясь на камнях, задирая нос, приседая на задние катки, прошли развороченный брод в этот раз беспрепятственно и остановились на противоположной полке. Это карикатурное движение, эта беспомощность красивых и мощных машин вызвали у него первый прилив тревоги, онемение кожи лица, перехватили горло. А кто бы мог бесчувственно наблюдать со стороны, как они подставляют борта под вражеские прицелы? Из-за большой дальности командир роты даже с помощью бинокля не различал бортовых номеров, а в случае боя, имея при себе только стрелковое оружие, ничем не смог бы им помочь, разве только снайперской винтовкой. Расстелив на низком афганском столе карту, он офицерской линейкой измерил возможные рубежи, на которых могли располагаться огневые позиции безоткатных орудий и ДШК, и почти везде дальность до них от его точки превышала два километра. Вот и весь расклад.
Третья машина подошла к броду, застопорилась, начала вертеться между камней, как и предыдущие, по ее тонкому и длинному стволу Ремизов определил, что она либо из четвертой, либо из пятой роты. Перед входом в воду ее движение еще более замедлилось, и в этот момент рядом с машиной с небольшим недолетом разорвалась реактивная граната, на белом снегу образовалось черное пятно, усыпанное по кругу комьями вырванной земли. Механик-водитель не видел и не слышал разрыва, движение машины не изменилось, оно так и осталось плавным, слишком плавным, крадущимся, наводчик-оператор не развернул башню по направлению выстрела безоткатного орудия. И следующая граната воткнулась в левый борт, ближе к корме, а из приоткрытых башенных люков, из щелей между броневыми листами, вырвались волны черного дыма.
– Черкес, что они делают?
– Они? – Замполит замолчал, а потом тихо добавил: – Умирают.
– Он даже не развернул башню! – До Ремизова внезапно дошел такой близкий, такой простой смысл происходящего: они не умеют воевать, не знают, что им делать.
– Это от страха. Ну если у Меца отнялись ноги…
– Нет. Это отнялась воля. – И, обернувшись к своему связисту, который всегда неотлучно находился у него за спиной, коротко бросил ему: – Мурныгин, связь.
Точное место выстрелов определить ему не удалось, но это не был район пещер, а почти середина долины, где из ложа долины выпирали зазубренные клыки скальной породы. Сырой тяжелый снег, покрывавший землю, не давал пыли, гасил раскаленные газы реактивной струи и этим удачно маскировал огневую позицию, и все-таки после пуска второй гранаты грязно-белое облако не рассеялось сразу.
– «Альбатрос», я – «Дрозд». На переправе горит наша коробочка. Базука в центре долины, ее координаты… – Координаты Ремизов дал ориентировочные, но пояснять это не стал. Его внимание привлекла очередная сцена драмы, развернувшейся перед его глазами и заставившей на время позабыть обо всем, кроме жизни, смерти и доблести. Механикводитель БМП открыл свой люк, из которого тут же повалил дым, выбрался наверх, бросился к люку наводчика, вытащил из башни его тело и как можно бережнее сбросил с машины на землю с безопасной стороны. «Духи» увидели этого человека, они захотели, чтобы он стал героем. Из глубины ущелья, с левого ската, долгую очередь выпустил пулемет, она легла черными фонтанами по белому покрывалу, не добрав до машины нескольких метров. Потом рядом легла еще одна. Стреляли в него, но механик не отвлекался, машина горела, в башне оставался, возможно, еще живой командир. Крепким и настырным был этот парень, вытащить в узкий люк тело человека в ватном комбинезоне способен не каждый, а он смог. Сбросил его рядом с наводчиком, приготовился спрыгнуть сам, присел… Ремизов всматривался в бинокль, но белое лицо в рамке черного шлемофона оставалось нечетким, без характерных очертаний, а еще одна долгая пулеметная очередь черными фонтанами уже добралась до машины. Человек, как показалось издалека, так и не спрыгнул, а неестественно рухнул с брони вниз, туда, где лежали его товарищи.
– Бортовой номер рассмотрел?
– Какое там. Копоть, грязь, да и расстояние, – махнул рукой Ремизов, отдав замполиту бинокль и не заметив, как внезапно повлажнели глаза. – Жаль парня.
– Да, жаль. Он герой, – бубнил себе под нос Черкасов, – не то, что я, зайчишка, зайка серенький. А то говорят, молодое поколение, молодое поколение… Пусть заткнутся… Есть у нас герои! Смотри! – Он встрепенулся. – Разведка к ним ползет. Если живые, спасут.
Движение на переправе замерло. В ожидании новых решений. «Какая глупость, – все так же амбициозно и зло думал командир роты, – не может, не должна одна духовская базука поставить под вопрос действие таких крупных сил. Движение и напор, и будет победа. И, скорее всего, не будет потерь. Один прицельный залп – и нет этих „духов“, разбегутся. И зачем менять командиров полков, если у них в голове одна и та же каша. Стратеги, блин, с одним орудийным расчетом справиться не могут. Этого Кашаева вместе с Усачевым посадить бы в БМП, одного за штурвал, другого – к орудию, и поставить на переправе, они бы сразу поняли всю философию войны».
– Командир, они тягач подогнали, БМП вытаскивать будут.
– Оперативно, у кого-то еще котелок варит. – Ремизов искренне удивился. – Успеют потушить, пока боекомплект не детонировал.
– У нас еще один герой. – Черкасов не отрывался от бинокля. – Ты только посмотри, что механик тягача творит! Там открытое место, пули вокруг свистят, а он так спокойно тросы к крюкам цепляет! Смотреть страшно, а он просто делает свое дело…
– Товарищ лейтенант. Начальник штаба на связи.
– Я – «Дрозд», прием.
– Бери карту и слушай задачу…
Сначала задача показалась Ремизову нелепой, потом – опасной. От него требовалось сформировать группу и отправить ее по открытому заснеженному полю к зарослям высокого кустарника выше по течению Панджшера. В этом месте река делала изгиб, видимость ограничивалась, а заросли, обширные и густые, могли бы спрятать засаду, это предположение напрашивается, если перед глазами карта, а не сама местность. Но командир шестой роты видел перед собой именно эту изрезанную террасами местность. Душманы – не самоубийцы, не шахиды, они никогда не стояли насмерть, не выбирали позицию, у которой нет отхода, а кустарник, расположенный ниже полки, – это ловушка, которая простреливается еще на подходе из любого оружия.
– «Альбатрос», этот кустарник можно расстрелять из пушки, с нижней полки.
– «Дрозд», выполняй приказ. – Савельев вспылил, сейчас он отчасти понимал скрытую нелюбовь комбата к Ремизову, ему еще никто не перечил в этом батальоне, хотя если бы он остыл и подумал, кто знает, может, и согласился бы с доводами ротного в ущерб своему самолюбию.