Клара Ларионова - Московское воскресенье
— Слушай, — обратилась она к Кате, — ты, кажется, знаешь того кудрявого парня с «ила», который однажды делал у нас вынужденную посадку?
— Нет, не знаю, — солгала Катя, пряча усмешку.
— Вот жалко! — Вера вздохнула и сразу выдала себя: — У него такие синие глаза, будто они впитали в себя всю синь неба. Он похож на одного парня, с которым я училась в сельскохозяйственном институте. Я не могу забыть его.
— Напрасно, — сказала Катя, — а ты забудь.
— Почему? Разве он погиб?
— Потому что летчик Веселов влюблен в Марину, — ответила Катя, догадываясь, что наносит удар в сердце девушки.
Вера грустно вздохнула, и Катя поняла, что не ошиблась.
— Вот уж не везет мне! — Вера глубоко задумалась. — Странно, что́ он нашел в Марине? Ничего в ней особенного нет, правда, Катя?
Катя поторопилась утешить ее:
— Я бы тоже не влюбилась. Она не такая красивая, какой была Надя, не так умна, как Наташа, но зато она смелая. Очень смелая.
Вера замолчала. Тут Глафира поднялась и взяла ее под руку:
— Пойдем спать! Мы им еще покажем, кто смелый!
Только они отошли, Даша спросила:
— О чем это ты разговаривала с Верой? Удивительный она человек. Я видела, как она после полетов пришла в общежитие, опустилась на койку и закусила до крови губы. Я спросила: «Болят ноги? Может быть, тебе нельзя летать?» А она призналась, что вышла из госпиталя раньше срока и скрыла это от командира.
— Ну а ты что? — испуганно спросила Катя.
— Решила не вмешиваться. Если она хочет летать, пусть летает. Мне кажется, что она без этого уже не может жить.
— Постой, — сказала Катя в раздумье, — а если об этом доложить командиру? Маршанцева может перевести ее на легкую работу.
— Вряд ли Вера согласится на это.
Но Катя уже думала о другом: «Напрасно я сказала, что Веселов влюблен в Марину; может быть, он влюбился бы и в Веру, если бы разглядел ее получше».
— Как ты думаешь, — спросила Даша, характер которой требовал во всем полной ясности, — поговорить мне с командиром?
— Конечно, не надо было ей обо всем рассказывать, — закончила Катя свою мысль.
— Я тоже так думаю, — согласилась Даша, — есть такие вопросы, в которые даже подругам вмешиваться не стоит.
— Верно!
Катя догадывалась, что они думают о разном, но не стала объяснять свои мысли Даше. Подошла к двери, заглянула в горницу. Глафира уже спала, уткнув лицо в солому, а Вера лежала, запрокинув голову, закусив губу, и с тоской смотрела на потолок.
Катя тихо прикрыла дверь, расстелила шинель, легла и долго старалась угадать, о чем думает девушка в тяжелую бессонную ночь.
Глава тридцать вторая
Черная ночь. Пронзительно хлещет ветер, бушует море, подбрасывая на волнах катера.
Впереди берег Керченского пролива. По самому краю полуострова тянется линия немецкой обороны. Немецкие прожекторы зорко просматривают море. Вот на гребне волны показалась какая-то точка, прожектор ловит ее, и в лучах отчетливо виден катер. Прожектор пронзает его огненным лучом. Пушки с берега начинают обстрел. Но вдруг с моря неслышно налетают самолеты, бросают бомбы на прожектор, и он гаснет. Бомбы падают на артиллерийские точки, и они умолкают.
Воспользовавшись темнотой, катера быстро подходят к берегу. Пехотинцы выскакивают на берег и бросаются вперед, шаг за шагом отвоевывая крымскую землю.
Самолеты непрерывно висят над полуостровом. Заслышав их шум, немцы выключают прожекторы и прячутся: такой страх нагнали на них ночные бомбардировщики. А самолеты кружатся над их головами, шумят моторами, оказывая психическое воздействие. За гулом моторов не слышат немцы шума подходящих к берегу катеров. Новые части высаживаются на берег, а самолеты уходят в глубь немецкой обороны, бомбят огневые точки, помогая десантным частям продвигаться дальше.
В пункте Эльтиген высадилась орденоносная дивизия сибиряков. Еще летая над Кубанью, Катя много слышала об этой дивизии, и сейчас ей особенно приятно помогать храбрецам.
Каждую ночь девушки летят к ним на помощь, сбрасывают боеприпасы и продукты. На Кавказе им уже приходилось помогать части, попавшей в окружение. Теперь у них был уже некоторый опыт и сноровка.
Когда самолет подошел к Эльтигену, Катя легко нашла главный ориентир — школу. Но дальше задача была труднее: надо было бросать боеприпасы только с южной стороны школы, так как с северной еще находились немцы. Чтобы найти эту цель, надо было снижаться на сто пятьдесят и даже на сто метров.
Самолеты с аэродрома выпускали двумя группами. Одна группа шла бомбить огневые точки, которые могли помешать сбрасывать груз, а вторая подкрадывалась к школе.
Летать было трудно, труднее, чем на Кавказе. Там окруженная часть выкладывала костры. Принимая продукты, бойцы махали им шапками, благодарили. Здесь же бойцы ничем не могли выдать себя. Возле школы не видно никаких признаков жизни. Даша решила опустить самолет до ста метров. Включив газ, она крикнула в темноту:
— Полундра! Лови мешки!
Сбросив груз, Катя тревожно думала: «Туда ли он попал?» Сквозь плотную темноту не видно было ничего, будто под ними была пустота.
Возвращаясь на аэродром, летели над морем, в котором отражались звезды. Переменчивые воздушные течения подбрасывали самолет, малейшая неосторожность — и ветер сбросит их в море.
В четыре часа разбушевался такой сильный ветер, что полеты прекратили. Но никто не ушел с аэродрома, все сидели и пережидали погоду.
Под шум ветра Катя уснула в кабине. Этот короткий сон всегда подкреплял ее, как глоток свежей воды. Глубокое забвение гасило все тревоги, вливало новые силы и бодрость.
Через час ветер утих и полеты возобновились. Пока самолеты загружали сухарями и минами, Катя и Даша ужинали, держа тарелки в руках. Они ели молча, отвернувшись от луча прожектора, вглядываясь в темноту, думали только об одном: «Что сейчас наши делают? Удалось ли им продвинуться еще на несколько метров или немцы теснят их обратно к морю?»
От этих мыслей хлеб застревал в горле. Не допив чая, Катя сказала подруге:
— Летим! Может быть, у них уже гранаты кончились!
Над аэродромом беспрестанно мелькали сигналы: одни самолеты садились, другие уходили.
Летчицы понимали, что от их проворства зависит исход битвы. И потому на аэродроме только и слышалось:
— Быстрее! Быстрее!
Сквозь непроглядную темноту самолеты прорывались на Керчь. Тяжелые тучи двигались с моря и закрывали землю железной завесой.
Бои уже сосредоточились под самой Керчью, около горы Митридат.
В ноль-ноль сорок все экипажи получили задачу бомбить гору Митридат. Метким попаданием Катя погасила прожектор на вершине горы, но вдруг заметила, что самолет, идущий следом, схвачен несколькими прожекторами. Катя указала на него летчице: «Выручай!» Нечаева быстро развернулась и повела самолет на прожекторы. Катя сбросила бомбу, и один прожектор погас, но другой продолжал держать в луче самолет, который немцы яростно расстреливали. «Кто же в нем? Наташа или Марина?» — холодея от ужаса, думала Катя.
Она видела, что самолет загорелся, видела, как летчица маневрировала, словно старалась сбить огонь. И огонь скоро погас, но самолет камнем падал на землю.
— Кто это?! — громко крикнула Катя.
— Наверно, Марина, — чуть слышно отозвалась Даша.
На земле был шквальный огонь, и Катя понимала: если экипаж не сгорел в воздухе, то сейчас погибнет на земле.
«Кто же там? Кто?» Катя старалась вспомнить порядок вылетов. Вслед за ними вылетала Наташа. Но, кажется, цель слева должна была бомбить Марина. Кто же из них?
Катя не могла даже разговаривать с летчицей, спазмы сдавили горло, она словно окаменела и не могла прийти в себя, даже когда самолет опустился на аэродром.
Нечаева доложила командиру, что видела над целью горящий самолет. После ее сообщения все с нетерпением ждали, когда остальные вернутся и станет ясно, кто погиб.
…Самолет Веры Дементьевой с подбитым мотором и загоревшейся плоскостью шел на землю. Маневрируя, летчице удалось сбить огонь, и она пыталась дотянуть до своих, но, когда самолет, теряя высоту, пошел на снижение, немцы по нему открыли огонь из пулеметов. Вера была ранена, но держалась из последних сил.
Глафира вдруг почувствовала боль в плече, подумала, что ранена, но сейчас же забыла об этом. Она следила только за самолетом, который планировал на землю. Вот он выскочил из обстрела и коснулся земли. Глафира поняла, что надо скорее подниматься и бежать, но боль в плече была так сильна, что у нее потемнело в глазах.
— Вера! — окликнула она летчицу, но та не отвечала. Страшная боль не позволила Глафире подняться из кабины.
— Вера, помоги мне, я могу ползти. Поползем, пока не поздно. Помнишь, как Женя с Надей однажды выбрались с вражеской территории, когда их самолет подбили. Я могу ползти, только помоги мне.
