Василий Смирнов - Саша Чекалин
Гриша был дома, когда Ковалев с полицейскими пришел к нему.
— Приказано взять тебя! — кратко буркнул Ковалев, насупившись, Но потом решился, поднял голову и с невыносимой мукой взглянул в глаза Грише, который, сгорбившись, стой у окна.
«Не думай, что я предатель… Не думай!..» — молча, глазами молил Ковалев. Холодный пот проступил у него на спине. Но Гриша сразу понял, что не Ковалев виновник его ареста. Мало того, он незаметно дружески подмигнул Ковалеву, по-мальчишески показал в сторону полицаев кукиш. Такого Ковалев никак не ожидал от Гриши, у которою всегда была в глазах затаенная грусть.
Какая судьба ожидает арестованного в комендатуре гестапо, и Гриша и Ковалев хорошо знали.
— Запри дверь-то! — закричал Ковалев на полицейского, когда уходили из дому. — Может, вернется хозяин обратно, чтоб все в целости было. — Он суетился, покрикивал на полицейских, стараясь скрыть свое настроение. Дорогой умышленно немного отстал, думая, что Гриша что-нибудь предпримет. Но полицейские шли рядом с арестованным, а Гриша шел спокойно, ничего не; спрашивая. Из комендатуры Ковалев сразу же ушел, еле передвигая ноги.
На следующий день Ковалев, пересилив себя, снова пошел на службу. Вернулся он в таком состоянии, словно сам все испытал, словно его, а не Гришу, допрашивали в гестапо. Дома его ожидал неприятный разговор с Наташей.
Когда семья Тимофеева, покинув дом Ковалевых, ушла из города, Наташа несколько раз собиралась решительно поговорить с дядей, открыть ему глаза на его постыдную должность и все откладывала, выбирая подходящий случай. Такой случай вскоре представился.
После долгого перерыва над городом неожиданно в дневное время появился самолет — юркий серенький «ястребок» с красными звездами на крыльях. Он смело покружил над городом, оставив после себя в ясном морозном небе белый след буквы «Г», и спокойно улетел дальше.
Появление советского самолета народ истолковал по-своему. Раз днем безбоязненно прилетал «ястребок» — значит. Красная Армия идет на выручку города. А буква «Г», начертанная самолетом в небе, по мнению некоторых, означала: готовьтесь, подходит время освобождения. Этот слух волной пошел гулять по городу, а потом и дальше, по округе.
Наташа тоже видела советский самолет. Радостное предчувствие близкого освобождения охватило ее. Встретив дома дядю, она не утерпела:
— Скоро наши придут. Прилетал самолет. Теперь уж скоро… Придут! — повторила Наташа глухим дрожащим голосом, подступая к дяде.
Ковалев искоса взглянул на нее, что-то пробурчал в ответ. Ковалев не мог сказать ей, что после обыска в доме он чувствовал себя в полиции неважно. Прежнего доверия со стороны коменданта уже не было. Если раньше он часто дежурил в комендатуре, то теперь его то и дело посылали в наряды по охране порядка в городе. Наташа бессвязно, торопливо, впервые за это время, начала упрекать его, что он стал предателем, что в подвале комендатуры находится много наших, а он не поможет им бежать. На что он надеется, что он думает?..
— Не подпускают меня к арестованным, — глухо отозвался Ковалев. — Не подпускают, — снова повторил он. — Чугрей там хозяйствует.
Ковалев сидел за столом, насупившись, не поднимал лохматой седой головы, не глядя на Наташу, и один пил холодный чай. Перед ним стояли чугунок с картошкой, деревянная солонка, лежал ломоть хлеба. В последнее время дома никто о нем не заботился, прежде.
Но Наташа не думала отступать. Почувствовав явную неуверенность в словах дяди, надеясь, что его можно но еще образумить, повернуть на советскую сторону, она с еще большей энергией приступила к нему, требуя чтобы дядя одумался, пока не поздно, не позорил семью. Она и раньше не боялась его. Теперь свою главную задачу как комсомолки она видела непрестанной борьбе с дядей. Только не давать ему покоя.
— Отстань от меня, — попросил он, сморщившись. Разъярившись, он стукнул кулаком по столу, но ничего больше не сказал, допил чай и ушел.
Пришла с колодца мать, звякнув в сенях ведрам. Наташа рассказала ей, что она видела и слышала городе. Дарья Сидоровна истово перекрестилась.
— Слава богу, — сказала она. — Скорее бы, вздохнув, взглянула на стену, на портрет брата — молодого, молодцеватого, потешного в своей косоворотке с цепочкой на жилете.
А Наташу снова охватила грусть. Чему, собственно говоря, радуется? Ну, прилетал самолет, что от это изменилось? Разве наступил перелом в войне?
А на другой день в Лихвине арестовали Митю Клевцова и к вечеру Гришу Штыкова.
Почти каждый день в комендатуру приводили под конвоем арестованных. Некоторых из них после допроса отпускали, других отправляли в подвал, в тюрьму или на машине отвозили неизвестно куда. Но арест Мити Клевцова, которого в последний раз видели в городе вместе с Сашей, насторожил Наташу и ее школьных друзей. Тем более что почти сразу же в городе появилось новое объявление гестапо, гласившее:
«Истинно русские люди! Партизаны — твои враги! Раскрывай их логова. Сообщай властям о месте их пребывания. За это ты будешь щедро вознагражден. Крестьянин в деревне получит землю. Житель города — в собственность дом и средства для проживания. Некоторые, уже заслужившие вознаграждение, получат его незамедлительно».
«Но кто эти некоторые?..» — думали и Наташа, и Вася Гвоздев, и Володя Малышев.
— Тебя как комсомолку тоже схватят… — причитала Наташина мать, всхлипывая на кухне. Она не хотела больше выпускать Наташу на улицу.
Но разве можно было просидеть взаперти, за закрытыми ставнями? Наташа взбунтовалась и, вырвавшись из дома, помчалась к Клевцовым. Мать Мити Варвару Христофоровну она знала.
В просторном каменном доме под драночной крышей на Нагорной улице царило уныние. Все ходили с заплаканными глазами.
— Выдали Митю… — сообщила Наташе Варвара Христофоровна, заплакав. Но кто выдал, она не знала.
Из дома Клевцовых Наташа направилась к Васе Гвоздеву и встретила там неразлучную компанию: Васю, Володю и Егора. Уговаривали ребята Егора Астахова, чтобы он смирился перед отцом и через него узнал, с чем подозревают Митю Клевцова.
Егор наотрез отказывался.
— Не могу я… Не могу… — с ожесточением повторял он, кусая губы и меняясь в лице. — Хоть убейте меня, не могу… Не только просить, даже разговаривать.
Слово «отец» Егор уже не произносил. Увидав Наташу, обрадовался.
— Вот Натка скорее узнает… — Он даже отошел сторону, давая понять, что разговор на эту тему закончен.
Вася было поднялся на дыбы, обвиняя Егора в малодушии, но Володя понял настроение Астахова и не стал настаивать.
Сразу же навалились на Наташу:
— Тебе легче дома разговаривать…
Напор ребят так был неожидан и силен, что Наташа, первоначально отказываясь, все же задумалась. Снова разговаривать с дядей она считала бесполезным. Можно но еще раз поругаться с ним. Но какой от этого толк? А ребята продолжали настаивать.
— Помогай, Наташа… — просил Володя. Слово «дядя» в отношении Ковалева тоже никто не произнес. Пришлось согласиться.
— Ты умело так подойди к нему. Скажи, раньше в одном классе учились, — инструктировал девушку Bася Гвоздев.
«Знают ли партизаны, что Митя Клевцов схвачен?» — рассуждал сам с собой Егор. Хотелось ему каким-то делом оправдаться перед ребятами — может быть, отбить Митяя и вместе с ним уйти к партизанам.
— Не понимаю: за что Гришу Штыкова взяли? — удивлялась Наташа. — Он не партизан. В армии не был…
— А ты что думаешь? — Малышев прищурился. — В городе говорят, что Штыков каждую ночь с партизанами встречался. Не случайно Митя к нему заходил в день ареста.
Наташа все же не могла представить себе, что такой тихий, неприметный человек, как Гриша Штыков, мог играть какую-то значительную роль, чем-то помогать партизанам.
— Ты, если чего узнаешь, немедленно сообщи, — просили ребята Наташу.
Втроем не решились провожать, пошел с ней один Егор.
— Не боишься? — спросил он. — Могут и нас, комсомольцев, также отвести в комендатуру.
А про себя подумал: «Неужели отец сам будет допрашивать и избивать?»
— Боюсь… — неожиданно призналась Наташа, как-то по-детски оттопырив губы и жалобно взглянув на Егора, но тут же посуровела, морщинка разрезала её лоб. — Нельзя нам бояться. Не будет, Егор, у нас Родины, тогда и нас, комсомольцев, не будет. А я верю… наша Родина отобьется, победит… Нас тогда вспомнят, если что случится…
Дождавшись прихода дяди домой, Наташа решительно подошла и, подбоченясь, грозно спросила:
— За что Митю Клевцова забрали? А Гришу Штыкова?.. — и замолчала: дядя был не похож на себя — лицо желтое, глаза осоловелые, не свои…
Ковалев было вскинулся на нее, но тут же съежился, замолчал и ушел к себе в темный угол, где стояла его койка и на столике лежали очки. Даже и теперь, в минуты смертельной опасности, он не имел права раскрывать себя. Но молчал он недолго. Не выдержал. Сам подошел к Наташе и заговорил, сперва грубо, повелительно, потом, сбавив тон, уже упрашивал:
