Анатолий Брусникин - Беллона
Лекс уже решил, что перейдет к своим в неразберихе сражения, которое неминуемо закончится катастрофическим разгромом русских. У них нет ни одного шанса. Оба козыря, на которые они рассчитывают — численное преимущество и неожиданность — биты еще до начала игры. На Федюхиных высотах ждут замаскированные батареи, туда стянуты войска, придвинуты резервы.
Оставалось устранить одно обстоятельство, могущее помешать успеху.
— Как вы долго! — вскричал Тотлебен при виде Бланка. — Я уже не знал, что думать! Вревский, должно быть, пытался настоять на своем?
— Нет, — спокойно ответил Лекс. — Ничего такого не имело места. Потому что я и не подумал отдать ваше письмо. Я сообщил князю, что, взвесив все pro и contra, вы согласны с диспозицией.
Генерал разинул рот — да онемел.
— Перед тем, как явиться к командующему, я поговорил с адъютантами и выяснил новое развитие дел. Все генералы, возражавшие на совете против плана Вревского, переменили мнение, о чем известили командующего официальными рапортами. И Липранди, и Хрулев, и Семякин. О том же написал генерал от кавалерии Реад, который отсутствовал вчера и позавчера по болезни — вероятно, дипломатической. Ваше письмо, Эдуард Иванович, ничего бы не изменило. Оно только выставило бы вас черной овцой. Если сражение будет проиграно, вы всегда сможете сказать, что это я виноват. Поступил самоуправно, не передав вашей докладной записки. Я отпираться не стану… Только я бы вам этого не посоветовал.
— Почему? — спросил еще не пришедший в себя Тотлебен.
— Исправить дело будет уже нельзя, а регардироваться ваше заявление будет не по-товарищески. Вам не простят того, что вы один из всех оказались самый умный. Это не понравится никому. Вы испортите отношения со всеми начальниками Крымской армии, а это цвет генералитета… Ну а представьте, что план Вревского при всей рискованности окажется успешен. Тогда ваша диссидирующая позиция будет выглядеть вовсе глупо и может стоить вам карьеры. Обещаю вам также следующее: если случится фиаско, я отправлю великому князю список вашего письма и всё расскажу. Пусть сам решает, сообщать ли об этом императору. Если же случится виктория, я верну копию вам.
— Вы мой ангел-хранитель, — прослезился Тотлебен. И повторил то же, что несколько часов назад сказал барон Вревский. — Мне вас бог послал!
«Вот теперь всё, — подумал Лекс. — Работа исполнена чисто».
Не уйдет!
Холодная ярость, которую Девлет до сих пор считал выдумкой беллетристов, это вот что: внутри всё клокочет и обжигает, а голова беспощадно ясная и по коже мурашки, будто от озноба.
Сколько драгоценного времени, сколько сил потрачено впустую!
Как можно было столь непростительно обмануться?! Нет, не обмануться, а дать себя обмануть! И так незатейливо, так оскорбительно!
В течение тринадцати дней все лучшие люди были брошены на слежку за владельцем плаща с капюшоном, за болваном-американцем! А той порой настоящий шпион спокойно исполнял свое задание, суть которого так и осталась неведомой.
Когда Аслан-Гирей улышал, что плащ Финку одолжил «отшэн прыятни тшеловэк господын Блэнк», то аж покачнулся в седле. Едва хватило выдержки извиниться перед Иноземцовой, что он на минуту ее оставит.
Нескольких вопросов было довольно, чтобы понять, как сумел Бланк той ночью направить слежку по ложному следу.
Господи, ну конечно же Бланк! Только слепец мог всерьез подозревать, что жизнерадостный американский говорун с бараньими глазами является сверхважным агентом британской разведки! Вот Бланк — дело иное. Его глаза похожи на стальные заклепки. Сразу видно: на пустяки такой размениваться не станет. И ведь Агриппина Львовна тогда сказала: «Есть в нем некая странность»! У нее чуткая душа. Агриппина Львовна почувствовала в Бланке что-то особенное, это ее заинтриговало, и в результате…
«Постой, постой! — остановил себя Девлет. — Что это ты так затрясся? Только ли от охотничьего азарта? Или здесь другое? Уж не обрадовался ли ты, голубчик, что избавляешься от соперника? Не слишком ли охотно вцепляешься в эту версию?»
Но сомнений быть не могло.
Врагу сигналил Бланк, потому что именно он от Докового оврага направился в Николаевские казармы и передал Финку свой плащ. Прибавим к этому совпадение примет и время прибытия в Севастополь. А также то, что Бланк почти безвылазно находился на передовой линии, выказывая особый интерес к Малахову кургану, который является главной целью неприятельских атак. Почти наверняка задание, с которым прибыл шпион, как-то связано с этой ключевой точкой обороны. Он ведь инженер, пользуется полным доверием Тотлебена. Вполне мог выведать какие-то секреты или даже подстроить каверзу…
Здесь Девлет вспомнил, что Агриппина Львовна говорила, будто Бланк сегодня ночью находится при штабе командующего. Зачем это? Что ему, инженеру, делать вне города, посреди сражения?
Ответ может быть только один: хочет уйти к своим. Если так, значит, его задание уже выполнено.
Оставив в покое врача, Аслан-Гирей натянул поводья, заставил коня остановиться. Через полминуты со штабс-капитаном поравнялись помощники. Одного звали Чихирь, второго — Донченко. Когда требовалось не только аккуратно выследить вражеского лазутчика, но и, при неожиданном обороте дела, так же аккуратно взять, Девлет всегда назначал эту парочку. Чихирь был из кубанских казаков-пластунов, много лет промышлял охотой на абреков. А Донченко до войны служил в одесской полиции.
Штабс-капитан объяснил, что план меняется, не вдаваясь в подробности, дабы не ронять авторитета, после чего вновь догнал госпожу Иноземцову.
— Так вы наверное знаете, что барон Бланк нынче при штабе командующего? — как мог небрежней спросил он.
— Да, кажется, его позвал с собой генерал-адъютант Вревский. Не понимаю, как можно из одного интереса ехать туда, где убивают людей? Все-таки он очень странный… Я совсем его не понимаю.
— Да, немного странный, — подтвердил Девлет. И, пользуясь тем, что темно, задал вопрос, который давно уже его мучил. При свете дня, когда глаза в глаза, спросить не решался. — Агриппина Львовна, позволительно ли мне узнать, отчего вы не живете в доме, который я для вас построил?
Кажется, она смутилась. Опустила голову.
— А впрочем, извините. Я не имею права просить у вас отчета в поступках. Простите меня… Я должен вас сейчас оставить. Увидимся позже.
Он ударил шпорами свою каурую, и она, непривычная к подобному обращению, взяла рысью.
— Постойте! Куда вы? — донеслось сзади, но Девлет лишь прибавил аллюру.
Помощники догнали его за поворотом, когда Аслан-Гирей перешел на шаг.
Паршивый из меня ловец шпионов, мрачно думал он, пробираясь по обочине вдоль дороги, по которой двигались войска. Нечему удивляться, что я так обмишурился. Я обычный артиллерийский офицер. Прилежания и исполнительности много, а контрразведочных знаний никаких.
Что, например, будет, если Бланк в момент ареста скажет: «С ума вы сошли? Поверили какому-то американцу!» И будет слово барона, русского инженера, пользующегося покровительством Тотлебена и Вревского, против слова иностранного лекаря. Других доказательств кроме показаний Финка нет. Не станешь же объяснять начальству про бараньи глаза и глаза — стальные заклепки.
Нет, надобно дождаться момента, когда шпион попытается уйти к своим, и тогда взять его с поличным. Ничего другого не остается.
* * *Штаб командующего Аслан-Гирей отыскал легко. Ординарцы пробирались мимо пехотных колонн в одном и том же направлении, доставляя князю Горчакову сведения о продвижении частей.
Большая группа всадников и пеших скопилась в низине, там горели лампы и фонари. Место было выбрано с таким расчетом, чтобы огни нельзя было увидеть с холмов на той стороне Черной.
Девлет спросил, где отыскать Вревского, — показали.
Только увидев поодаль от окруженных свитой генералов знакомую фигуру в штатском, штабс-капитан начал успокаиваться.
Еще не ушел! И теперь уж не уйдет.
Бланк не принимал участия во всеобщей суете. Он покуривал папиросу — свернутую бумажную трубочку с табаком, изобретение нынешней войны.
Рассвет был близок, но по контрасту со светлеющим небом мрак, окутывавший лощину, казался еще беспросветней. Девлет оставил лошадь Чихирю, а сам пристроился у куста — как раз посередине между начальством и Бланком.
В плотной кучке, центром которой являлись князь Горчаков, начальник штаба Коцебу и генерал-адъютант Вревский, а орбиту составляли адъютанты, не умолкали громкие, возбужденные голоса, но Аслан-Гирей к ним не прислушивался, он не спускал глаз с Бланка.
— Почему Реад тянет? — донесся дребезжащий тенорок командующего. — Сказано же, начать до рассвета! Скачите немедленно и велите: пусть начинает!
