Ян Лысаковский - Партизаны
Вечером он пошел за дровами в сарай и увидел, что валявшийся в углу разный хлам лежит как-то иначе. А потом заметил измазанное краской ведерко с торчавшей из него кистью. С минуту он стоял, пораженный догадкой, потом повернулся и пошел в дом.
Вскоре примчался Метек. Умылся, схватил ведро и побежал за водой. Возвратился быстро, заглянул в кастрюлю, налил себе слегка теплого супа.
— Ешь не спеша, — сказал отец.
— Мне некогда.
— Что, сегодня опять будешь малевать?
Метек опустил ложку и некоторое время сидел, наклонившись над тарелкой, потом выпрямился и посмотрел на отца.
— А ты видел?
— Видел. Ты бы еще мог дописать: Ковали — коммунисты.
— Не мог.
— Почему?
— Ведь я не коммунист. — Таким тоном сын с ним еще не разговаривал. Взгляд у него был гордый. — Писал потому, что вы хотите помогать Советам!
— О ком ты говоришь?
— Я ведь не слепой. Прекрасно вижу, что ты взялся за конспирацию.
— Нынче каждый должен что-то делать. Вот ты можешь вызывающе держать себя с отцом. А скажи-ка мне правду: ты хоть раз в этом своем «войске» стрелял в немца?
— Ты тоже не стрелял.
— Но зато я начну раньше, чем ты.
Поговорили они тогда довольно резко.
— Малюют, — гневно говорил товарищ, приехавший из округа. — Те же самые, которые перед войной гноили нас в тюрьмах.
«Да, — думал Коваль, — если бы, к примеру, писал такой господский прихвостень, как Коздронь, то черт с ним, с подлецом. Но как назвать такого, как Метек? Наемный слуга буржуазии? Чепуха…»
— Не обращайте на это внимания, товарищ Коваль. Продолжайте делать свое дело. Нам необходимо начать партизанские действия, борьбу.
Борьба… Матеуш хорошо знал, что другого пути нет. Если он начнет колебаться, его сочтут трусом. Кроме того, старый Коваль чувствовал себя виноватым перед Антеком. Старший сын столько пережил и имел право думать, что его семья в трудную минуту будет рядом с ним. Но как убедишь чужих, если не можешь убедить своих? Он, Матеуш, не углядел за сыновьями. Оставалась только надежда, что когда-нибудь все же наступит согласие и брат не станет проклинать брата. Да, пока только надежда…
Когда он подбирал первую пятерку, то сразу же подумал о Юзефе. Был уверен в нем. А вот на Метека трудно рассчитывать. Тот пошел уже своим путем. Во время обеденного перерыва Матеуш отозвал Юзефа в сторону. Никто не удивился: отец хочет поговорить с сыном. Старый Коваль сразу же изложил суть дела. Юзеф медленно жевал хлеб, запивал кофе и молчал. Дождавшись, когда отец закончит, он отрицательно покачал головой.
— Ничего из этого не выйдет, — сказал он.
— Почему? — удивился отец. Он даже почувствовал себя оскорбленным.
— Это не для меня.
— Як тебе серьезно… Говори, в чем дело?
— Собрания, разговоры, листовки, дискуссии… — раздраженно ответил Юзеф. — Гитлера листовками не испугаешь.
— Придет время и на что-нибудь большее.
— Вот именно придет. Тогда потребуется армия. Я уже принял присягу.
— В армии? Когда? — удивился старый Коваль. — До войны?
— Что ты!.. Разумеется, теперь в «Союзе вооруженной борьбы». Фрицы еще дождутся, мы устроим такое восстание, что без штанов унесутся. В этом вся суть, а не в пустой болтовне.
— Значит, не хочешь быть вместе с нами?
— Не могу.
Так Матеуш остался один. С тяжелым сердцем «прощупывал» он Козу, Рулку, Кужидло и Ключеков. И думал при этом, что поздно они начали. Сколько таких Метеков, Юзефов, жаждущих дела и борьбы, забрали уже к себе организации, созданные лондонским правительством…
Ребят с детских лет учили заботиться не только о себе, но и об общем деле. Ничего удивительного, что они не могут сидеть спокойно. Тянет их к действиям, к борьбе. Хорошо, что не к самогону или к какой-нибудь торговлишке. Сколько есть людей напуганных, живущих лишь сегодняшним днем, думающих только о жратве!..
Первое собрание состоялось у Рулки. Его мать уехала в деревню к родным, и Войтек остался хозяином домика, стоявшего в конце маленькой улочки. Место хорошее, так как видно каждого прохожего, а сзади дома — сады. Удобный путь для ухода. Рулка поставил на стол бутылку водки и разложил карты.
— В случае чего, — улыбнулся он, — в субботу после работы можно выпить.
Кужидло уселся в углу и молчал, осматривал пришедших. Коза здоровался с каждым входившим, крепко пожимая руки. Парень он здоровенный, плечистый, полный жизни. Знают его люди на кирпичном заводе и уважают.
— Матеуш, чего ждешь? — наконец подал голос из своего угла Кужидло.
— Еще кто-нибудь должен прийти? — спросил Коза.
Матеуш взглянул в окно. Он ждал токаря Ласковского.
Когда все собрались, Коваль обратился к товарищам.
— Садитесь, — пригласил Коваль. — Есть о чем поговорить.
— О чем? — сразу же спросил Кужидло.
— Я разговаривал с каждым в отдельности. Теперь мы собрались, чтобы поговорить вместе. Я не хочу долго распространяться, так как каждый сам видит, что к чему. Война и фашисты в стране.
— Это все? — снова спросил Кужидло.
— Остальное скажет присутствующий здесь товарищ.
— Откуда он?
— Знаете, как теперь… — начал Матеуш, но Кужидло сразу же прервал его:
— Не считай нас детьми, Коваль. Фамилия нас не интересует.
— Тогда чего же вы хотите?
— Знать, кто прислал товарища. Партия?
— Рабоче-крестьянское объединение.
— Что это такое?
— Организация.
— Какая? Чего она хочет?
И тогда отозвался Ласковский. Вроде бы он не говорил ничего нового — об оккупации, о Гитлере, но все как-то иначе…
— А партия? — спросил Кужидло.
— Мы здесь все свои, — сказал тогда Ласковский, — у нас нет никаких тайн. Вы, товарищ, состояли в партии?
— Нет.
— А я думал, поскольку вы так спрашиваете…
— Не состоял, — буркнул Кужидло, — но речь не только обо мне. Партийных в Мнихове было мало, а симпатизирующих партии много. — Кужидло слегка покраснел от волнения. — Партийные руководили нами, когда мы боролись с капиталом. Поэтому теперь я спрашиваю о партии.
— Он прав, — вмешался в разговор Коза.
— Вы слишком много от меня требуете. — Ласковский слегка смутился.
— Если мы должны рисковать головой, — не уступал Коза, — то хотим знать правду.
— Давайте сперва поговорим о себе, — вмешался Матеуш, желая поддержать Ласковского, — о работе, о том, что можно сделать в Мнихове.
— Для этого мы и собрались, — добавил токарь, обрадованный поддержкой Матеуша. — Но сначала надо выяснить, кто готов вступить в организацию. Вы, Коваль, что на это скажете?
— Вступаю.
— А вы, товарищ? — спросил он Козу.
— Согласен.
— Мы тоже, — буркнул Ключек за себя и за сына.
— Включайте и меня, — сказал Кужидло и внезапно обернулся к Ковалю: — Хорошо, Матеуш, что мы снова собираемся все вместе. Только я хотел бы спросить, если можно…
— О чем?
— Где твои сыновья? Если же конспирация запрещает говорить об этом, я снимаю вопрос.
Матеуш покраснел. Все смотрели на него, будто спрашивали: почему действительно здесь нет ни одного из молодых Ковалей? Матеуш мучительно думал, с чего начать. И в этот момент на помощь пришел Ласковский.
— Мы вступаем не семьями, а каждый индивидуально, — сказал он. — И лучше лишнего не знать.
— А меня примете? — спросил Рулка.
— Конечно.
После собрания Матеуш решил рассказать Ласковскому о сыновьях. Токарь слушал, не прерывая. Лишь под конец сказал:
— За вас поручились. Жалко, что вы раньше мне не рассказали об этом. Между своими должно быть взаимное доверие, понимаете? Времена теперь такие, что без доверия ни шагу.
Больше к этому вопросу уже не возвращались. Вскоре появились новые заботы и заслонили собой старые. Коваль заметил, что Здишек Бонк стал очень говорливым. В перерывах подсаживался к людям, затевал разговоры. Матеуш прислушивался к этим разговорам и выяснил, что Здишек дословно пересказывает то, о чем Коваль читал в радиобюллетене. Матеуш сразу же сообщил об этом Ласковскому.
— Зачем вам вмешиваться в это дело? — поморщился токарь.
— Бонн очень неосторожен. Может, мне поговорить с ним?
— Я беру это на себя.
— Только не тяните.
Однако кто-то другой оказался более быстрым. Два дня спустя Бонк не пришел на работу, а в обеденный перерыв к Ковалю подошел бледный и растерянный Линчак, товарищ Юзефа.
— Бонка посадили, — зашептал он взволнованным голосом.
— Кто? — Коваль внутренне весь напрягся.
— Гестапо… И теперь я не знаю, оставаться мне здесь или убегать.
— Почему тебе надо убегать?
— Я вступил в организацию.
— Не боишься говорить об этом?
— С вами нет. Но только с вами.
— Не ночуй дома.
— А как с работой? Ведь и отсюда могут взять.
