Николай Александров - Севастопольский бронепоезд
— Головой ручаюсь: все обойдется.
И комбат решил рискнуть. Чуть стихла артиллерийская подготовка, машина Чернова вырвалась из укрытия и на полной скорости помчалась по ухабам к вражеским позициям. Проинструктированные комбатом, наши бойцы открыли по ней ложный огонь. Немцы начали было стрелять по странной машине, но затем перенесли огонь, отсекая ее от нас. Виданное ли дело, чтобы советские матросы перебегали к врагу! Когда машина влетела в лощину, гитлеровцы хлынули посмотреть на чудо — на живых русских матросов, добровольно сдающихся в плен. В это время Чернов развернул пулемет и нажал на гашетку. Струи свинца из четырех стволов хлестнули по сгрудившимся фашистам. А второй номер расчета забросал их гранатами. Ошеломленные гитлеровцы даже выстрела не успели сделать. В ужасе разбегались во все стороны, но пули и осколки гранат настигали их всюду.
А из наших окопов со штыками наперевес уже неслись матросы. Весь полк ринулся в атаку. Противника отбросили на два километра. Могли бы и дальше продвинуться, но Осипов приказал остановиться, опасаясь за наши фланги.
Моряки взяли в плен более 150 вражеских солдат и офицеров, много оружия, боеприпасов, два трактора-тягача, а сами почти не понесли потерь.
Осипов расцеловал Чернова и его товарищей, хотя и пожурил за отчаянный риск. Приказал всех трех смельчаков представить к награде.
Радость наша была недолгой. Опомнившись, гитлеровцы бросили против нас эсэсовский полк. Дважды моряки отбивали бешеные атаки. Снова приходилось вступать в рукопашную. На правом фланге нашей роты натиск был особенно сильным. Пришлось отойти метров на сто.
Командир роты находился в гуще боя. Через связного он приказал мне одно отделение с пулеметом перебросить к нему. Когда я привел своих людей, в окопах уже шла рукопашная схватка. Мы с ходу пустили в дело штыки и выбили фашистов. Початкин крикнул:
— Молодцы, орлы!
Потом в тревоге обернулся:
— Бисови души, почему умолк пулемет?
Не дождавшись ответа, сам подбежал к пулемету. Командир расчета лежал мертвый, второй номер кружился на месте, схватившись за голову. Початкин сам лег за пулемет, заправил ленту и дал длинную очередь по отступающим эсэсовцам. На миг прекратил стрельбу, вытер потное лицо, улыбнулся:
— Смотри, Микола, как драпают!
Хотел еще что-то добавить, но схватился за грудь и упал. Мы с Бахиревым подбежали к нему, отнесли в траншею.
— Врача! Срочно!
На полосатой тельняшке командира расплылись четыре алых пятна. Иван Григорьевич тихо сказал:
— Не надо, Коля, врача. Уложите меня на спину. Хочу еще раз увидеть небо.
Справа послышался крик:
— Немцы снова готовятся к атаке!
Иван Григорьевич умирал. Я держал его руку и чувствовал: она становилась совсем холодной. Собрав последние силы, командир прошептал:
— Коля, принимай роту, бейте их, гадов. В сумке письмо… Отправь жене… А в кармане карточка: дочка Катря и жена. Положите их со мной…
И стих. Я ничего не видел: глаза застилали слезы. Не слышал, что кричат по цепи. Из забытья вывел голос Саши Бахирева:
— Командир, немцы лезут. Командуй! [31]
Встал я. Распорядился, чтобы тело командира отнесли в тыл. Приказал по цепи:
— Рота, слушай мою команду! В штыки! Гранаты к бою! Отомстим за нашего командира!
Бойцы поднялись, как один. Я вставил в пулемет новую ленту и открыл огонь…
Из двухсот человек в роте не осталось и пятидесяти. Да и из них многие ранены. Но каждый дрался за четверых. А фашисты все лезут. Вот они уже у траншеи. Гранатами и штыками отбиваются матросы. И тут слышим радостный возглас:
— Братва, подмога идет!
Не выпуская из рук прыгающих рукояток «максима», оглядываюсь через плечо. Рассыпавшись по полю, с винтовками наперевес, бегут к нам моряки. Развеваются ленточки бескозырок на ветру. Громовая «полундра!» докатилась до гитлеровцев, и те кинулись от наших окопов.
Прибывшие моряки заполняют траншеи. Их много. Сотни! Теперь повоюем!
Знакомлюсь с прибывшими бойцами. Здесь и новички, еще не нюхавшие пороху, и обстрелянные воины, вернувшиеся из госпиталей после излечения. Среди прибывших 8 коммунистов и 50 комсомольцев. Надежный народ!
Когда стемнело, подвезли горячую еду, воду и почту. Все набросились на газеты. Отрадного в них мало. Наши войска отходят на восток. Моряки группами собираются вокруг агитаторов. То тут, то там возникают споры о причинах неудач на фронте, о том, скоро ли наконец остановим врага.
Бойцы читают письма, шумно делятся новостями. Я тоже получил письмо от отца. Старый солдат, он не любит беспокоить «служивого» домашними невзгодами. Письмо его бодрое: «Не беспокойся, дома все хорошо». Но между строк сквозит сердечная боль: «Все три сына на фронте. Доведется ли их увидеть?» В конце письма, как всегда, наказ: беречь себя и скорее разгромить немца.
С очередным пополнением пришли к нам две девушки-медсестры: белокурая восемнадцатилетняя Оля Иванова, худенькая, маленькая, и Зоя Карачай, чуть [32] постарше и посолиднев. Саша Бахирев посмотрел на них и вздохнул:
— И зачем вы, дочки, явились сюда? Да вы и раненого не поднимите…
Обидело это девчат.
— Время покажет, — ответила Зоя. — Авось и пригодимся.
Так оно и случилось. Девчата освоились. В первых же боях вынесли из-под огня человек двадцать раненых. И откуда только сила у них бралась!
Многим воинам спасли наши медсестры жизнь. А в середине сентября и сами не убереглись.
В тот день пришел нас проведать Саша Мозжухин. Меня на КП не было. Встретил он там наших девушек. Они уже слышали о нем: разведчик Мозжухин был известен всему полку. За короткое время он восемь раз побывал во вражеском тылу, привел пять «языков».
Когда я вернулся на КП, беседа их была в полном разгаре. Поблизости послышались глухие хлопки.
— Что это? — спросили девушки.
— Наши минометы стреляют.
— Можно на них взглянуть?
— Не советую, — ответил я. — Противник вот-вот пойдет в атаку и, конечно, первый удар обрушит на наших минометчиков.
Меня снова вызвали на левый фланг. Враг начал артподготовку. Приказываю всем уйти в укрытие, а минометчикам усилить огонь по противнику. Выбрав позицию поудобнее, стал вести наблюдение. И убедился, что для атаки противник выбрал участок нашей роты. Поспешил на свой КП. И вдруг увидел возле минометов Сашу Мозжухина и обеих медсестер. Вот бестолковые, не послушались!
— Немедленно в укрытие!
Но и сам не услышал своего голоса. Оглушило взрывом. Над минометным окопом взметнулся столб огня и дыма.
Кинулся туда. Дым рассеялся. Минометчики вскочили, отряхнулись и возобновили стрельбу. Но пять человек не поднялись. Среди них и девушки. Зоя Карачай мертва. Оля Иванова сильно контужена. Рядом с девушками — Саша. Он весь в крови. Я склонился над ним. На глазах друга показались слезы. [33]
— Прости, Коля, виноват я, не уберег девчат, — еле слышно прошептал он.
Это были его последние слова.
Он умер у меня на руках. Много я видел смертей, многих похоронил товарищей, но эти предсмертные слова Саши, друга моего детства, остались в памяти на всю жизнь.
Враг перешел в атаку. Все вокруг бушевало в огне. Я метался, как одержимый. Командовал, кого-то со злостью отчитывал. Поднявшись во весь рост, швырял гранаты.
Кто-то схватил меня за плечи и повалил на дно окопа. Это был политрук Констанди.
— Николай, возьми себя в руки, — укоризненно произнес он. — Знаю твое горе. Но ты командир и не имеешь права терять голову. От твоей выдержки зависит жизнь людей. Не забывай этого.
Шесть раз мы отбивали атаки, дважды бросались в штыки. И все же противник оттеснил нас метров на триста. Пустяк? Но когда до Одессы оставался час пешего хода, это была страшная потеря.
Меня ранило в ногу. В пылу боя не сразу обратил внимание, а когда наступила короткая передышка и мне удалось присесть отдохнуть, сразу почувствовал, как стучит в висках.
— Товарищ командир, вы же ранены! — закричал наш кок Иван Пилипец, увидев кровь на моих брюках.
Он разорвал штанину и без разговоров начал перевязывать ногу.
— Надо бы вам в медпункт…
— С такой царапиной можно воевать еще сто лет!
Видно, я потерял много крови. Тело все ныло, в висках стучало. Но встал. Из головы не выходили слова Осипова: «Я твоего доклада не слышал. Вот восстановишь положение, тогда и доложишь!»
Матросы вымотались. Но нельзя давать передышки и врагу, иначе он зацепится за захваченные позиции.
И снова по сигналу поднялась рота. На левом фланге политрук. Бежит впереди, размахивая пистолетом. Враг не ожидал, что мы так быстро оправимся. А моряки уже пустили в ход штыки. Отступили фашисты. [34]
Докладываю по телефону Осипову, что двести метров мы вернули, закрепляемся на захваченном рубеже.
