Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

— Что это за власть такая — от восхода до заката? — пожал плечами Тургин-Заярный.

— Будем новый комитет создавать, людей подберем. Это входит в наши обязанности, — озабоченно сказал Джабар.

Насколько запуганы, одурманены бандитскими россказнями люди, Юрий Сергеевич понял по вопросам, которые жители задавали отрядному мулле и командиру отряда. Правда ли, что китайцы захватили русские земли, вытеснили из богатых, плодородных долин и теперь русские откочевали в Афганистан, чтобы поселиться здесь? Правда ли, что русские забрали у афганцев все зерно и хотят увезти его к себе? Говорят, большая колонна машин с зерном идет по шоссе…

— Куда она идет? — в свою очередь спросил мулла, отвечавший весело и остроумно. — Где Россия? Она там, на севере. А колонна движется сюда, на юг. Если зерно повезут обратно на север, то лишь через ваш кишлак, другой дороги нет. Вам известно, какой голод в Загорной провинции, вам известно, почему там голодают дехкане? Душманы довели их до полного разорения, а русские помогут спасти. Зерно везут этим несчастным людям!

— Так не бывает! — крикнули из толпы.

— Нет, бывает! — посуровел мулла. — Русские пережили трудные войны, перенесли тяжелый голод. Они понимают горе. Они привыкли делиться с другими.

И снова вопрос. На этот раз такой, что смолкли все собравшиеся на площади.

— Вчера за арыком душманы подбили русскую машину. Мы боимся, что русские отомстят за это.

Выступил вперед старший капитан Али Джабар, обвел взглядом настороженную толпу, произнес:

— Вот советский офицер. Пусть он объяснит.

Это явилось полной неожиданностью для Тургина-Заярного, говорить он не собирался. Но Джабар прав, на такой вопрос должен ответить именно он. И на языке, который понятен собравшимся.

Для раздумья времени не было.

— Конечно, «спасибо» я вам не скажу, — начал лейтенант. — Ошибается тот, кто считает, что виновники останутся безнаказанными. Но еще больше ошибается тот, кто думает, будто мы начнем мстить жителям кишлака. Душманы как раз и хотят этого, разжигал вражду. Однако мы хорошо знаем разницу между бандитами и мирными жителями. Правительство Афганистана пригласило нас сюда для того, чтобы мы помогли афганскому народу установить прочный мир и спокойствие в стране.

По взглядам, по выражениям лиц Юрий Сергеевич понял: сказано как раз то, что было нужно. Люди поверили ему. Громче и уверенной звучали на площади голоса.

Митинг кончился. Разбившись на группы, жители беседовали с агитбойцами. Тургин-Заярный поспешил к своему бронетранспортеру, который стоял впритирку к высокому дувалу, рядом с машиной-салоном командира БАО. Связавшись по радио с начальником колонны, лейтенант доложил Астафурову обстановку. Подполковник забеспокоился:

— Ночью душманы приходят? Местные? Попроси Джабара, пусть заночует в кишлаке, а утром туда Вострецов прибудет. Иначе натыкают нам бандиты сюрпризов на дороге.

— Видимо, Джабар сам намерен остаться. Будут джиргу [12] собирать.

— Что значит «видимо»? Передайте ему мою просьбу, а потом доложите. Чтобы полная ясность.

— Есть. Выполню, — ответил Тургин-Заярный.

Просить старшего капитана не покидать кишлак не пришлось. У агитбойцов было еще много дел. Сколачивали местный отряд самообороны из крестьян, пострадавших от бандитов, из тех, кому басмачи не позволяли обрабатывать полученную после революции землю. К удивлению Юрия Сергеевича, в отряд сразу записалось более пятидесяти человек. Тридцать из них тут же получили оружие.

— Ничего странного, — сказал Али Джабар. — Многие дехкане на нашей стороне, им надоели поборы и угрозы бандитов. Они ждут твердой поддержки, а у нас еще руки до всего не доходят, не везде мы успеваем. Я с инструкторами подсчитал: в кишлаке каждая четвертая семья от душманов пострадала.

— Не опасно давать им оружие? Не попадет ли оно в руки бандитов? Надежны ли добровольцы?

— Афганец — хозяин своего слова. Обман редок. Не позволяет мужская гордость, не позволяет коран, — с достоинством произнес Али Джабар. — С каждым добровольцем говорил я или мой помощник, каждый дал клятву мулле сражаться с душманами.

— Вам, конечно, виднее, — согласился Тургин-Заярный.

До поздней ночи в кишлаке продолжалась агитационная и организационная работа. Возле мечети в присутствии стариков, следивших за соблюдением справедливости, офицер-интендант раздавал жителям очень дефицитный товар — мыло. С таким расчетом, чтобы каждой семье досталось по два куска. А рядом, на площади, крутили кинофильмы. У киномеханика имелся порядочный запас лент, но зрителям особенно понравилась одна: документальная картина «Таджикская ССР», озвученная на языке дари. Может потому, что пейзаж был похож на здешний, и люди тоже — внешностью по крайней мере.

Дома, в Союзе, фильм воспринимался бы как обычная короткометражка, повествующая о привычных буднях. Но в афганском кишлаке, где не было электричества, клуба, медицинского пункта, где почти не имелось грамотных, где жизнь протекала за высокими глухими дувалами по тем правилам, которые были установлены сотни лет назад. Где словно бы законсервировалось фанатичное мусульманское средневековье, — здесь этот фильм, светлый и солнечный, даже Тургину-Занрному показался удивительным, увлекательным. А жители, особенно женщины и дети, воспринимало его, как яркую чудесную сказку, хотя и ничего особенного не было в фильме. Люди работали на полях. Не с мотыгой, конечно: парни и девушки вели тракторы, хлопкоуборочные комбайны. Широкий арык, в котором начали разводить рыбу. Праздник в кишлаке, общее веселье, без различая пола и возраста: народная музыка, пляски, песни. Седобородый аксакал — ветеран войны и труда с внучкой на руках, она перебирает его награды. Муж встречает жену возле родильного дома — подарила ему двойню. Здесь же и директор совхоза: вручил счастливой семье ключи от новой квартиры. И школа. Девочки и мальчики в красивой форме, с цветами в руках. Просторный класс. Молодая учительница рассказывает о том, как за несколько десятилетий Советской власти преобразилась жизнь на таджикской земле.

— Еще! — просили зрители. — Покажи еще!

Ленту продолжали крутить до тех пор, пока со стрекотом аппарата не слился треск пулеметной очереди, раздавшейся за окраинными постройками. Стрельба никого не испугала, к ней здесь привыкли, однако сеанс пришлось прекратить.

Короткие перестрелки начали вспыхивать то в одном, то в другом месте. Командиры боевых подразделений доказывали: душманы стреляют издалека, наугад. Старший капитан Джабар, посмеиваясь, объяснил Тургину-Занрному: местные басмачи, насильно взятые в банду и скрывающиеся в ближних горах, привыкли ночь проводить в семье — поесть, выспаться в тепле. А сегодня сунулись — невозможно. И ночь холодная. Пальбой согреваются…

Только у моста через арык душманы проявили активность. Наступали под прикрытием двух пулеметов. Наверно, хотели взорвать мост. Али Джабар послал туда четыре бронетранспортера. Они осветили ракетами ровные, без кустарника, подступы к мосту и так прочесали окрестность плотным пулеметным огнем, что бандиты отказались от своей попытки.

После полуночи Али Джабар и Тургин-Заярный, сопровождаемые пятью сарбазами, обошли боевые подразделения. Бодрствовала примерно половина солдат, остальные спали здесь же, на рубеже, возле дувалов. В одном месте слышалась громкая перебранка. Сердитый, обиженный голос из темноты жаловался, что дома у него больная жена и некому позаботиться о скоте. Даже подоить.

После короткой паузы — вопрос:

— Надолго вы к нам?

— Навсегда! — крикнул командир взвода.

— Жене, что же, умирать без меня? А коровы? А козы? Есть тут кто-нибудь из наших дехкан?

Ответил один из местных добровольцев, назвал говорящего но имени, пообещал утром сходить в его дом, помочь.

— И к моим зайди!.. К моим тоже! — раздалось еще несколько голосов.

Старший капитан спросил добровольца:

— Ты хорошо знаешь этих людей?