Арно Зурмински - Отечество без отцов
Герхарда в такие дела посвящать не стали, потому что он до этого еще не дорос. Маленького француза тоже. Дорхен узнала об этом от Эрики и понеслась по деревне с известием: крестьянский дом Розенов ожидает наследника! Спустя семь недель после свадьбы каждый мог подсчитать, что все было сделано праведным образом.
Но как это известие дошло до излучины реки Донец? В один из вечеров, когда от реки поднимался влажный туман, капитан выступил с речью.
— Мы преодолели Днепр и Донец, — объяснил он, — Теперь предстоит перейти Дон по направлению к Волге.
О других реках говорить он не стал, но Годевинд, разбиравшийся в географии, вспомнил еще Урал, Енисей, Лену и Обь, реки настолько широкие, что их противоположный берег совсем не виден.
Когда уже стемнело, прибыл почтовый автомобиль, который привез массу новостей с родины. Остальное стало известно из письма, которое написал Вальтер Пуш 30 июля 1942 года:
Дорогая Ильза!
Камрад Розен угостил каждого из солдат нашего взвода сигаретой. Его жена ожидает ребенка; это то, что он оставил в память о себе во время прошедшего отпуска. Я надеюсь, что наши с тобой усилия также увенчались успехом, и ты мне вскоре пришлешь уведомление о пополнении. В противном случае мне придется еще раз приехать и наверстать упущенное.
Итак, по одной сигарете. Шнапса в этот момент не оказалось под рукой. Пуская дым, стояли они кружком, смеялись удивительному факту людского приплода за счет отпускников, в то время как война по другую сторону реки противилась этому.
* * *Когда котел под Харьковом заполнился кровью, тогда зародилась и моя жизнь. Но об этом никто не ведал. Двенадцать ночей они были вместе, затем война разлучила моих родителей и больше уже никогда не сводила их. После них осталась лишь я. Так заключались супружеские браки во время войны, точно так же они и заканчивались.
— Ничего особенного, — говорит Вегенер. — На свете имеются миллионы детей, чьи родители провели вместе лишь одну ночь, многие из них так никогда и не увидели своего отца.
Двенадцать ночей в Подвангене стали мне подарком.
Когда же впервые речь зашла обо мне? Письмо, в котором моя мать написала ему об этом, не сохранилось. Нет также и его ответа. Радовался ли он этому или же ему было все равно? Мой отец хотел иметь ребенка лишь после того, как наступит мир, но я не могла ждать так долго. Немного разочарована я тем, что ни разу не упоминаюсь в его дневнике. Поэтому мне остается довольствоваться лишь сценой, описанной Вальтером Пушем: несколько солдат стоят на берегу Донца, курят сигареты и беседуют о том, как появляются дети.
Ингеборг написала ему позднее из Кенигсберга, после того, как посетила Подванген:
— Твоя Эрика выглядит цветущей, наверняка, у нее будет мальчик.
Но я оказалась всего лишь девочкой.
В августе Эрика почувствовала первые движения.
— Каждый раз, когда я о тебе думаю, ребенок начинает шевелить ножками, — написала она ему.
Дорхен сообщила, что Эрика не может уже больше работать на дворе, так как ее беременность стала заметной. Она теперь много гуляет у озера и любит также проводить время в саду.
Как только началась уборка урожая, мать пошла к бургомистру Брёзе хлопотать, чтобы сына отпустили домой. По крайней мере, могли бы дать ему разрешение хотя бы убрать урожай. То, что она при этом думала о своей невестке и обо мне, этому я также охотно верю.
Но рождение ребенка — не причина для того, чтобы отправлять солдата в отпуск. Даже уборка урожая не являлась убедительным доводом.
— Победа важнее вашего овса, — сказал Брёзе.
Вот так и грохотали повозки со снопами рядом с моей зарождавшейся жизнью. Я слышала их, когда они сворачивали с поля на булыжную мостовую. Точно так же я слышала щелканье кнута, окрики возницы, пение военнопленных, вечерами возвращавшихся с полей. Может быть, потому мне так близок плеск воды, бьющейся о берег озера, также как и щелканье аистов своими клювами и воркованье голубей на чердаке амбара. Должно быть, тогда было прекрасное лето, такое тихое и безмятежное.
Дневник Роберта РозенаПосле крупного сражения мы вновь продолжаем наши странствия. Начинаются степи. Облака пыли и дыма сопровождают нас. Здесь все величественное и простирающееся на большие расстояния.
Вчера мы наблюдали живописную картину. Мы переправлялись через реку шириною около сорока метров, но сильно обмелевшую. На берегу стояли женщины, одетые в черное, с белыми платками на головах, и стирали старинным способом свое белье. Для этого они приспособили телегу с решетчатыми боковыми стенками, которую наполовину загнали в реку. Сами они стояли по колено в воде и стирали белье, полоскали его и выжимали, а затем развешивали на телеге. Некоторые вещи они складывали на берегу для отбеливания, и те лежали, подобно опрокинувшимся снежным бабам.
Это та же самая река, по которой во время предыдущих боев плыли вниз по течению горящие лодки. Картина тогда была ужасной. Так как установилась жара, то мы с удовольствием бы выкупались, но в воде находится слишком много трупов. Однако женщинам, стирающим белье, это не мешает.
Ночью я спал в придорожной канаве на лоне матушки природы. Ранец служил мне подушкой, еловые ветки подстилкой. Во сне я видел Эрику с ребенком.
Утром пошел сильный дождь. Из-за него мы не смогли двигаться дальше. Сидели в комнате и рассказывали о былом. Я, наконец-то, нашел возможность поиграть на губной гармошке. Мои сослуживцы пели песни. Русская женщина, у которой мы остановились, тихо сидела у печи и штопала нам носки. Я видел, как она украдкой вытирала слезы. Когда солдаты играют на губной гармошке, то слезы наворачиваются сами собой. Возможно, ее сын сейчас тоже находится на войне и играет на губной гармошке.
Русский мальчишка, который попал к нам в Харьковском котле, все время следует за нами. А что еще ему остается делать? Его деревни уже больше нет. Нам он хоть приносит какую-то пользу. Помогая на кухне, имеет возможность досыта поесть. Вчера утром он разбудил нас криком:
— Русские бомбардировщики! Русские бомбардировщики! И действительно, над нашей деревней кружились несколько русских самолетов. Солдаты развлекались тем, что стреляли по ним трассирующими пулями. Но ни в кого они не попали.
Наш единственный мальчик, полный надежд и служивший добровольцем в одном из подразделений связи, никогда не вернется домой. Он погиб на Востоке за фюрера и Отечество в цветущем возрасте восемнадцати лет, идя в атаку в первых рядах.
Объявление о смерти в «Мюнстерской газете», лето 1942 годаПраздник тела Христова, традиционно отмечавшийся в четверг, на этот раз вынужденно был перенесен на воскресенье по причинам, вызванным войной.
Шествие верующих, обычно проходившее через весь город, было отменено, так как он лежал в развалинах. Вместо этого прихожане раз за разом обходили храм Божий. Ильза участвовала в этом, казалось бы, бесконечном обходе, потому что верила, это должно ей помочь. Когда вечером у нее возобновились месячные, то она проплакала всю ночь. Она не пошла сразу же к врачу, а подождала еще десять дней. Мужу она тоже ничего не написала, чтобы как можно дольше не разочаровывать его. Она надеялась на чудо. Мысль о том, чтобы попытаться это осуществить с другим отцом, а затем написать мужу, что она ожидает ребенка, пронеслась в ее голове лишь мельком, когда к ней в лавку зашел офицер и спросил сапожный крем. Но это все равно бы не помогло, так как не соответствовало бы срокам. Тогда ребенок родился бы по прошествии десяти — одиннадцати месяцев с того времени, как муж побывал в отпуске.
Старый доктор Мельманн высказал соображение, что в военное время лучше вообще отказаться от детей.
— Но господа там, наверху, желают, чтобы были дети, — ответила Ильза.
— Да, те, что наверху, — сказал доктор и сделал движение рукою, как будто отмахивался от кого-то.
Он считал, что именно частые бомбежки могли быть вероятной причиной отсутствия беременности. Кроме того, на это могли повлиять и ночи, проведенные в бомбоубежищах. Ильза нашла этому еще одно объяснение: она ведь собственноручно заделывала кирпичами окошки в подсобном помещении своего магазина, чтобы предотвратить попадание в дом фосфора от зажигательных бомб. Совсем неподходящая работа для женщины. У нее не только огрубели руки, но и начались сильные боли в спине. Если бы она была к тому времени беременной, то после укладки кирпичей все равно потеряла бы ребенка. Она написала мужу:
Твой магазин снизу замурован кирпичами. Теперь он стал некрасивым. Это ведь не будет продолжаться вечно, а лишь до окончания ужасной войны, пока падают бомбы.
