Митри Кибек - Герои без вести не пропадают
И вот в его жизнь вдруг ворвался яркий луч света. Каким-то шестым чувством Конрад уловил, что в Эльзе он нашел то, чего ему всегда недоставало. Как всякий молодой человек, да еще офицер, много повидавший, он встречал немало женщин и девушек, но ни одна из них не произвела на него такого впечатления, как Эльза, ни одна из них до сих пор не нашла места в его сердце. Эльза же, хотя и была родственницей врага, с которым он вступил в смертельную схватку, сразу завладела его душой. Почувствовал он это, еще когда они ехали на повозке в домик пасечника. Девушка тогда сидела с завязанными глазами и ничего не видела, зато он ее разглядывал, как яркое творение гениального художника, которое, будучи выставлено в музее, сразу привлекает к себе пристальное внимание любителя искусств. Правда, своей внешностью она уступала жене брата. Та была красавица. Природа, создавая ее, строго учла все пропорции, не пожалела самых ярких и сочных красок, Эльзу же многим обделила. Но, несмотря на это, худенькая девушка растрогала его до слез и, когда он заметил, как она начала дрожать от вечерней прохлады, снял с себя китель и накинул на ее узенькие плечи. Это было с его стороны первым знаком внимания, вызвавшим в ней ответное теплое чувство.
В тот вечер больше ничего не произошло, а на следующее утро они встретились на допросе. Девушка безо всякого нажима с его стороны рассказала все, что его интересовало. Вот тогда-то они оба особенно остро почувствовали, как родственны их души. К сожалению, Конрад не мог продлить их встречу хотя бы еще на час. Девушка, привыкшая по своему усмотрению распоряжаться временем друзей, была разочарована таким необычным для нее поведением. Чего только не передумала она в тот день, ожидая его вызова!
На следующее утро Берта и Эльза еще крепко спали, когда Конрад вошел в избушку пасечника.
— Здравствуйте! — весело крикнул он, приветствуя их. — Просыпайтесь! И посмотрите, что я вам привез!
Он положил на стол две кучки аккуратно сложенной одежды, поставил небольшую корзину с едой и на пол — две пары дамских туфель.
— Боже мой! — воскликнула Берта и, сбросив с себя плащ-палатку, которой накрывалась вместо одеяла, полуголая подбежала к столу. — Это же мое платье, мое пальто, мои туфельки!
Эльза с укором посмотрела на нее и покраснела.
— Берта, в каком ты виде? Постеснялась бы чужого мужчины…
— Милая ты моя девочка! — покачала головой Берта. — Если бы женщины стеснялись мужчин, мы с тобой никогда бы не появились на свет божий! К тому же господин гауптштурмфюрер вовсе не чужой, а, как ты сама уверяла, чистокровный немец.
— Бесстыдница… — пробормотала девушка.
— Ошибаешься, милая, — просто я не ханжа. Потому не стыжусь показываться людям в таком виде, в каком нас создал господь бог по образу и подобию своему.
Берта взяла свое платье, взглянула на Конрада, словно ожидая от него одобрения, но, не дождавшись, надулась, повернулась к нему спиной и начала медленно одеваться.
— Извините, милые дамы, не буду вам мешать… Одевайтесь, позавтракайте, а примерно через час начнем работать, — сказал Кальтенберг.
— Кого из нас вы сегодня вызовете первой? — поинтересовалась Берта.
— Кого бог пошлет, — пошутил Конрад.
— Бог всегда милостив ко мне. Значит, встретимся через час?..
Кальтенберг действительно решил начать с допроса Берты. В назначенное время конвоир привел ее в землянку. Она была уже одета, скромно и аккуратно, как женщина, идущая на работу в учреждение или контору. На ней было темное шерстяное платье с длинными рукавами, закрывающее шею и колени. По всей видимости, сама Берта была недовольна своим нарядом. Конрад заметил это и решил подтрунить над ней:
— Извините, фрау Берта, но мне кажется, что полковник Планк не особенно балует вас нарядами…
— Все мужья глупы как пробки, — презрительно надула она губки. — Мой Ганс в этом отношении не составляет исключения. Присылая мне это платье, он, конечно, надеялся, что в нем я буду выглядеть как настоящее пугало и не привлеку внимания чужих мужчин. Но у него, как всегда, не хватило ума, чтоб сообразить простую вещь: женщина в случае необходимости может снять платье…
Конрад прервал ее.
— Нам предстоит серьезный разговор, фрау Планк, — сказал он строго.
— Надеюсь, сегодня вы не станете пугать меня расстрелом?
— Нет, беседа у нас будет мирной… Вчера вы упомянули о лейтенанте Остермане. Вчера же вечером мой помощник встретился с ним. Адъютант вашего супруга попытался подкупить моего помощника, чтоб тот за определенную плату устроил ему свиданье с Эльзой. Меня это удивило. Если он выполнял волю своего начальника, то должен был бы прежде всего встретиться с его любимой женой. Не так ли?
— Конечно, так. Но на этот раз он выполнял не его волю, а свою собственную…
— То есть?
— Бедняга по уши влюблен в мою золовку, а мы вся чески его поощряем, ибо он единственный сын очень богатых родители и к тому же — славный малый. Если можете, устройте им свидание.
Конраду хотелось спросить, как относится к нему сама Эльза, но, поразмыслив, решил, что Берта сразу же истолкует его вопрос так, как ей будет удобнее. «Спрошу лучше у самой Эльзы, — подумал он. — Если захочет, расскажет…»
— Я подумаю, — пообещал он. — Вчера вы также упомянули о графине Бохеньской и ее дочери. Где они находятся в настоящее время?
— В домике садовника, в строжайшей изоляции. Входить к ним могут только трое: мой муж, старший следователь и солдат, доставляющий им еду.
— К чему такие строгости, не понимаю…
— Чего тут непонятного? — удивилась Берта. — С одной стороны, они служат приманкой для Тадеуша Бохеньского, с другой стороны, систематически подслушивая их разговоры между собой, мой муж узнает о польском сопротивлении…
— Неужели ваш муж, полковник вермахта, стоит за дверью и подслушивает разговоры женщин?
— Зачем же ему делать это самому? — презрительно фыркнула жена полковника. — За него работает техника. В стенах дома садовника установлены микрофоны.
— Вот оно что! А польза-то есть от такого подслушивания?
— Думаю, что есть. Как-то муж говорил об аресте одного доктора, большого друга семьи Бохеньских. Будто бы адрес его конспиративной квартиры, где он скрывался, узнали, подслушав разговоры этих женщин. Муж надеялся выяснить у доктора, где скрывается Тадеуш, но он неожиданно скончался в тюрьме.
— Наверно, не выдержал пыток?
— Вы думаете, у нас пытают?
— Не думаю, а знаю. В немецких тюрьмах повсюду творятся беззакония. Тюрьма полковника Планка не исключение, — сухо сказал Конрад, глядя ей прямо в глаза.
— Почему вы так на меня смотрите? Разве я виновата, что в наших тюрьмах не соблюдают законы?
Лицо Берты вдруг омрачилось. Она вспомнила о первом допросе, когда она чуть не стала жертвой этого странного человека, то любезного и внимательного, то строгого, жестокого, и невольно съежилась, будто ее облили холодной водой. «Нельзя мне спорить с ним, нельзя раздражать его, — подумала она. — Ни на минуту нельзя забывать, что моя жизнь в его руках».
— Виноваты все немцы, потому что терпят такие по рядки. Но бог с ним, с этим несчастным доктором… Лучше расскажите, что вам известно о взаимоотношениях вашего мужа с руководителями абвера? Только прошу помнить о нашем уговоре: вы будете откровенны, а я — справедлив к вам.
Берта хотела было ответить отрицательно, ссылаясь на неосведомленность, но предупреждения Конрада снова подействовали на нее отрезвляюще, и она решила ничего не скрывать. «Ласковый теленок двух маток сосет», — подумала она.
— В «Лисьей норе», как называли резиденцию адмирала Канариса в Берлине, на Тирпитцуфер, семьдесят четыре, к моему мужу всегда относились хорошо, как к одному из самых исполнительных работников абвера. Особым доверием он пользовался у адмирала и, мне кажется, адмиралу отвечал тем же. Поэтому, узнав об отстранении Канариса, он даже решил подать в отставку…
Берта вдруг замолчала. Сначала Кальтенбергу показалось, что она силится припомнить что-то, но, посмотрев в ее глаза, увидел страх и отчаяние.
— Дальше что? — тихо спросил он.
Вместо ответа она схватилась за голову и горько заплакала. «Черт побери! — выругался про себя Конрад. — Опять хочет разыграть истерику. Как только ей не надоест!» Но, взглянув на нее внимательнее, он понял, что на сей раз она не притворялась.
— Да, нет мне спасения, — прошептала она сквозь слезы. — Если вы не убьете, со мной расправится муж или еще страшнее — замучают в гестапо. Лучше уж вы расстреляйте! По крайней мере, умру честно, а не как преступница, выдавшая государственную тайну…
Подлинное горе не может не тронуть отзывчивое сердце. После того как в тридцать третьем году фашистские штурмовики сначала избили мать Конрада, а потом увели в тюрьму и там убили, он стал глубоко презирать мужчин, истязавших женщин. Теперь он сам невольно оказался в роли мучителя. Осознав это, он с другой точки зрения взглянул на драматическую ситуацию, в которой оказалась Берта помимо своей воли, и хотя прекрасно понимал, что она враг, а не друг, но как женщину ему стало ее жаль. Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи.
