Петр Лебеденко - Навстречу ветрам
Осталось пять минут. Игнат плотнее прижался к борту, выглянул. Тип в венцераде остановился около чугунной тумбы. Похоже, что он к чему-то прислушивается. А время идет быстро-быстро. Игнат с тоской поглядывает на черное небо и на человека у тумбы. Может быть, человек что-то узнал и пришел следить? Что ж, тогда — конец. Игнат все равно выполнит первое задание. Первое и, может быть, последнее…
Внезапно он увидел на берегу еще один силуэт. Какой-то человек, словно вынырнув из воды, поднялся по каменным ступеням уходившей в море лестницы и быстро пошел в сторону. Он что-то нес на спине — это видно было по его согнутой фигуре. В ту же секунду человек в венцераде направился вслед за этим неизвестно откуда появившимся пришельцем.
Ровный, мощный гул заполнил тишину. Ближе, ближе. Игнат вскочил, сделал несколько шагов и лег за бухтой троса: она закрывает берег, оттуда не будут видны вспышки фонарика. Теперь гул моторов раздавался прямо над головой. Вытянув руку вдоль палубы, Игнат включил фонарик. Три короткие вспышки, пять секунд пауза, снова три вспышки. Видят или нет? Андрей как-то говорил, что темной ночью сверху виден даже свет вспыхнувшей цигарки. Игнат шепотом отсчитывал секунды: «Три, четыре, пять…» — и снова включал фонарик. Как будто гул моторов не удаляется. Может быть, они кружатся на одном месте? Почему молчат зенитки? Немцы не хотят себя обнаруживать? «Три, четыре, пять…»
Игнат чуть не вскрикнул от радости: прямо над портом, где стояли груженые баржи и буксиры, в небе повис огромный яркий факел. Он осветил море, порт, «Пристань Глухарь», каждую лодчонку, тихо покачивающуюся на волнах. Ночь мгновенно ушла. С западной стороны порта тявкнули «эрликоны». На секунду смолкли, словно прислушиваясь, потом длинные красные и белые трассы стремительно понеслись к звездам, расцвечивая небо. И в ту же секунду недалеко от «Пристани Глухарь» взметнулся фонтан воды. Баржа качнулась, солоноватые брызги упали на счастливое лицо Игната. Он поднял руку, чтобы вытереть влажный лоб, и замер: рядом, облокотившись о борт баржи, стоял высокий человек. Казалось, он прислушивается к гулу моторов. Игнат сел, стараясь незаметно спрятать фонарик в карман.
— Выбрось эту штуку за борт, Игнат, — тихо сказал Кирилл.
3
Эскадрилья летела клином. Справа от ведущего шел Райтман, за ним, замыкая правое крыло, вел самолет Нечмирев. Тихий Дон лежал далеко внизу, как застывшая сталь в изогнутом желобе. Тускло поблескивая, могучая река словно остановила свой бег. И только в конце пути сталь будто опять разогрели, она вспенилась, выплеснулась через край и разлилась широким плесом: под крыльями машин лежали гирла, дальше начиналось море…
Если пилот летит в тылу врага, он особенно чутко прислушивается к работе моторов, не спускает глаз с многочисленных приборов. Заколеблется стрелка манометра, прыгнет в сторону стрелка тахометра, покажется летчику, что сильнее вибрирует крыло или стабилизатор, — он начинает вглядываться в неуютную землю, посматривать на карту: где есть место поглуше, подальше от скоплений войск и поровнее? Может быть, удастся сесть, и неуютная земля все-таки встретит по-матерински, укроет от чужих глаз, поможет затеряться в лесах и оврагах. А не удастся сесть — что ж, есть парашют, внизу привычная, всегда желанная земля…
Если пилот летит над морем, все чувства его обострены до предела. Он слышит моторы так, как слышит удары пульса в набухших от напряжения венах. Он чувствует каждое движение машины внутренне, помимо своего желания: пилот знает, что жизнь мотора и его собственная жизнь неразрывно связаны воедино…
Гирла остались позади, земля скрылась в темноте ночи. Море слилось с небом; пустынный океан воды и воздуха был безбрежен и холоден, он словно лежал вне мира. Чувство одиночества подбиралось к самому сердцу. Чуть вздрогнет крыло, послышатся перебои — и все внутри похолодеет. Незачем смотреть на карту, незачем до боли в глазах вглядываться в темноту: море — не земля, летчик не посадит машину на этой равнине, да и выпрыгну ть некуда. Секунда — и все исчезнет в волнах, не останется никакого следа…
Райтман смотрел на черное небо, где слегка покачивались звезды. Вот на эти звезды, может быть, смотрел и Абрам, когда вел свой тяжелый бомбардировщик в ту последнюю для него ночь. О чем он тогда думал? Чувствовал ли, что это был его последний рейс? Абрам… Был Абрам, брат, товарищ — и вот уже нет его. Как этому поверить? Перед глазами Яши все время вставала картина гибели брата.
Вот они летят бомбить какой-то важный объект. Тяжело, надрывно гудят четыре мотора. Такая же черная, как сейчас, ночь, только внизу не море, а угрюмая мрачная земля. Абрам сидит за штурвалом, как всегда, спокойный, сосредоточенный. Цель все ближе и ближе. Это чувствуется по усиливающемуся обстрелу с земли: на подступах к объекту немцы поставили мощный огневой заслон. Разрывы вспыхивают у самых крыльев, машина вздрагивает, будто пугаясь грохота. Абрам говорит экипажу:
Пройдем, товарищи. Надо пройти.
Вдруг механик кричит:
Крайний правый отказал, командир!
Абрам и сам чувствует, что один из моторов уже не работает. Машина идет со снижением и чуть-чуть юзом. Но цель — рядом. Шквал зенитного огня ревет, слепит. В яркой вспышке луча прожектора Абрам увидел, как снаряд прошел через крыло и разорвался вверху. Машина накренилась. Абрам с трудом выровнял ее и приказал:
Приготовиться!
Бомбы посыпались вниз, земля содрогнулась, широкий огненный смерч поднялся к небу. Абрам улыбнулся, облегченно сказал радисту:
Давай, Коля, радиограмму; «Задание выполнено, объект уничтожен. Возвращаемся на базу, все в порядке». — Потом подумал и проговорил — «Все в порядке»— не надо. Давай так: «Много повреждений, идем на трех моторах. Будем…»
Левый мотор отказал, командир! — Механик стоял рядом, спокойный, но побледневший.
Абрам кивнул головой:
Вижу.
И передал радисту:
Коля, измени текст: «Работаем на двух моторах. Вряд ли дотянем». Нет, Коля. «Вряд ли» — не надо… Просто: «Не дотянем». Ты меня понял?
Радист молчал. Абрам оглянулся, на миг прикрыл глаза: радист лежал около лесенки с раскинутыми в стороны руками.
Они вышли из зоны обстрела, но самолет снижался. Штурман подошел к Абраму, сказал:
Надо протянуть три десятка километров, командир. Там начинаются леса, сядем, уйдем.
Попробуем, — коротко ответил Абрам.
Три десятка километров они не протянули. Сели в кромешной тьме на холмистой площадке, почти рядом с пехотной немецкой частью. Абрам выключил моторы, встал, сорвал с головы шлем и по очереди обнял каждого из членов экипажа. Склонил голову над убитым радистом, вздохнул. Потом сказал:
Сейчас я устрою сабантуй. Задержу немцев. Возможно, вам удастся…
Штурман ответил первым:
Я остаюсь!
Механик упрямо наклонил голову:
Только подлецы оставляют командира.
Стрелок полез к турели, бросив на ходу:
Если это будет могила, то она будет братской могилой…
Абрам прислушался. Немцы уже бежали, автоматные очереди неслись с трех сторон. С четвертой стороны, ведущей к лесу, было еще тихо.
Тогда он негромко, но жестко сказал:
Приказываю! Кто не выполнит приказа, умрет как предатель. — И вытащил пистолет.
Они ушли. Абрам стал у турели и открыл огонь. Вслепую, в ночь. Немцы залегли, начали подбираться ползком. Абрам слышал, как по крылу затопали солдатские кованые ботинки. Все чаще, чаще…
Рус, сдавайся!
Абрам слез с лесенки, ощупью отыскал в кабине ручную гранатуистая ждать. Ждал долго, до тех пор, пока десятка два или три немцев взобрались на самолет. И тогда швырнул гранату к бензиновым бакам. Пламя вспыхнуло, осветив на мгновение товарищей Абрама уходивших к лесу…
Абрам! — Яша так крепко сжал штурвал, что рукам стало больно.
Он закрыл глаза, снова открыл, смотрел на приборы, а видел лицо Абрама, его глаза. Абрам был рядом, вот здесь, в этой кабине… Нет, Абрама не было. Он был только в сердце Яши.
Командир, ведущий приказал подойти ближе! — услышал Райтман в наушниках голос радиста.
Справа теперь можно было различить темнеющую полоску берега. Там медленно ползли огоньки, как маленькие звездочки над головой. Впереди тоже вспыхивал огонек, вылетающий из патрубка ведущего самолета. Яша поправил трубку переговорного аппарата, спросил у штурмана:
Сколько до цели?
И сразу же услышал ответ:
Подходим.
4
Город словно погрузился на дно моря: ни одного огня, никаких признаков жизни. По карте, по точным расчетам, город должен находиться под ними, но города не было. Штурманы и летчики до боли в глазах всматривались в мрак и ничего не видели. Ведущий приказал:
Все — внимание! Искать сигнал!
Они перестроились в замкнутый кильватерный круг и, не снижаясь, искали сигнал. Радисты работали на одной волне, микрофоны были включены, и все услышали голос Нечмирева:
