Тимофей Гнедаш - Воля к жизни
Глубоко ввалившиеся глаза Володи Бондаренко блестят от возбуждения. Голова его запрокидывается назад, чуб светлых волос падает на лоб, длинные руки с широкими ладонями размашисто жестикулируют. Кепку свою Бондаренко то сдвигает на лоб, то резким движением откидывает на затылок, то совсем снимает.
Бондаренко, став партизаном с первых месяцев войны, в соединении Федорова участвовал во взрыве тринадцати немецких эшелонов. Затем заболел, был отправлен на самолете в Москву, лечился в госпитале, ездил в отпуск к семье в Орехово-Зуево, где работал до войны мастером арматурного цеха.
— Чем вы заболели и почему вас отправили в Москву?
— Много всякой ерунды. — неохотно отвечает он и, достав из кармана фотографию худенькой девочки лет пяти, говорит с широкой улыбкой — Моя дочь!..
Я замечаю, к концу дня Бондаренко шагает с трудом. Видно, что ему больно, неудобно ступать на ноги. На привалах он отходит подальше от нас, снимает сапоги и, засучив штанины, осматривает свои ноги.
Иду к нему. Он начинает поспешно обуваться.
— Покажите, покажите ногу! Это мокнущая экзема. Значит, не прошла!
— То станет легче, то опять, — с досадой говорит Бондаренко.
На каждом привале присыпаю пораженные экземой места стрептоцидом.
— Легче, Володя?
— Гораздо легче!.. Вот холера! Меня из-за нее и из Москвы не хотели выпускать. Больше месяца толкался во все двери, пока разрешили вернуться в соединение…
Рядом с порывистым Бондаренко Федя Кравченко кажется удивительно спокойным и уравновешенным. Правильные черты лица, темные задумчивые глаза. Под черкнуто аккуратный Кравченко туго затянут портупеей, застегнут на все пуговицы. На нем фуражка военного образца с красным околышем, чуть сдвинутая на левый бок.
На привалах Кравченко осматривает наши возы, проверяет, не ослабели ли веревки, достает Стефану смазку для колес, следит, где и как пасутся волы Стефана, добывает где-то и приносит нам пшеничные сухари, по кусочку сахара. Кравченко всегда настороже, он озабочен так, словно не маленькая группа, а дивизия поручена ему. Первое время он кажется мне молчаливым. Ничего не рассказывает о себе.
Постепенно от Володи узнаю кое-что о командире нашей группы. Летом 1942 года Кравченко был сброшен на парашюте с рацией и радисткой в лесах Белоруссии. Работал в одиночку разведчиком-диверсантом. пока не испортилась рация. Встретился с соединением Федорова, примкнул к нему. Командовал отрядом, помогал создавать разведку. Так же, как и Бондаренко, заболел в тылу врага, был отправлен в Москву на самолете, лечился.
— Чем заболел?
— Не знаю, что-то с животом.
Лицо у Кравченко худое, с темным оттенком. Легкий, гибкий командир наш идет рядом с возом как будто без усилий. Но взгляд его слишком сосредоточен, виски и щеки бледны. На привале за обедом Кравченко съедает пшенный суп, сухарь и не притрагивается к мягкому хлебу. Много курит, туго, нервно сжимая зубами мундштук папиросы.
— Федя, у вас язва желудка?
Он смотрит на меня удивленно. Молчит. Наконец признается:
— Да.
— Вас из-за язвы отправляли в Москву?
— Из-за язвы. Было резкое обострение. Теперь много легче…
Они оба хотели скрыть от меня свои болезни. Они чувствовали себя виноватыми, что возвращаются в соединение не долечившись. Торопились, рвались в бой, к товарищам, оставляли семьи…
И Бондаренко и Кравченко значительно моложе меня. Когда они хитрят и скрывают от меня свои болезни, они напоминают подростков. Но только в эти редкие минуты.
Вообще же я смотрю на них, как на старших. У них обширный боевой опыт, а у меня его нет совсем. Никогда в жизни я не был в армии, не проходил военной подготовки. Хотя бы толком научиться стрелять из автомата, с которым я не расстаюсь ни днем ни ночью!
На одном из привалов делюсь своими мыслями с Кравченко.
А зачем вам автомат? Федоров отберет его у вас сразу, как только увидит…
Что значит отберет?! Автомат дан мне лично в штабе в Москве…
— Автомат вам не понадобится… Федоров не только в бой вас не пустит — специально выделит бойцов, чтобы вас охраняли. Вот увидите!..
Кравченко говорит серьезно, но я ему не верю. Где-то. кажется в сборнике рассказов о боях у озера Хасан, я читал, как парикмахеры, повара, снимая с себя белые халаты с винтовкой и гранатой шли в бой. И если так в действующей армии, то тем более в партизанском отряде!..
— Поймите, доктор, это же не драка стенка на стенку, не примитивный, самостийный отряд, а то же, что и армия — со строгим распорядком, с разделением труда. Врачи, разведчики, фотографы, корреспонденты газет, наборщики, радисты, подрывники — каждый выполняет свое задание…
Вы меня не поняли. Когда я говорю «партизанский отряд», я вовсе не пытаюсь умалить…
Но Кравченко спокойно возражает:
— Нет, доктор, у вас неясное представление о том, что вас ожидает.
По следам Федорова
— Ходь! Ходь! — покрикивает Стефан. Медленно бредут волы. Медленно, но неуклонно мы продвигаемся на запад. Два, три, четыре дня пути.
Остановились на привал в деревне. «Где же немцы? Где «завоеватели»?»
— У нас було шисть полицаев у сели, — рассказывает старик хозяин, — як тилькы почулы, идуть Советы, змылысь, и доси их не видать.
— Яки Советы, диду?
Ну, Федоров генерал. То ж Советы послали?..
— А вы его бачили? Генерала? — спрашивает Кравченко.
— Ни, самого не бачыв. Они швыдко шлы, по хатам не ночувалы.
— А много их було?
Старик задумывается:
— Тысяч десять. А може и больше. Люды балакають — две дивизии.
Ночует нас в хате у деда человек пятнадцать. Спим вповалку на соломе, на земляном полу. Засыпая, слышу, как Кравченко беседует со стариком:
— В прошлом месяце паровую мельницу наши партизаны спалили, — говорит дед.
Теперь вам, значит, молоть негде?
— А мы там и не мололы. Там тилькы для ниметчины мололы. А мы по домам, на ручных жорнах. Дивчата у нас писню склалы: «Прийшли нiмцi — бiда чорна, на Вкраiнi мелють жорна».
— А пан у нас, тот днив десять, як змывся. До полицаев. Ему було особое известие, що идут Советы.
По осторожным вопросам Кравченко, чувствую — он не совсем доверяет деду. В самом деле — в голосе старика какое-то странное удальство, какая-то чрезмерная готовность к ответам.
Назавтра, перед выходом из села, врач Стуккей зовет меня в одну из хат осмотреть больную девочку. Высокая температура, бред, сыпь на груди и на руках.
— Тиф? говорит Стуккей.
— Вне всякого сомнения, — соглашаюсь я.
Днем проходим мимо сожженного села. Головешки еще курятся.
Обломки сундука, вбитый в землю ковш, запачканная в грязи дырявая шапка с облезлым мехом, закопченные печи и трубы — все, что осталось от села. Ни одного живого существа.
— Це бандеровцы спалылы село, — говорит Стефан.
Як вы знаете?
Мне дед говорил. Бандера мстит селянам за то. что они принимают Советы. Село, где старик живет, тоже хотели сжечь.
К вечеру доезжаем до реки Стырь. На берегу арка из сосновых бревен. Гирлянды из увядших зеленых веток.
Два красных флага по углам арки. В центре красная звезда и портрет Сталина.
Подойдя к арке, читаем:
«Здесь прошло соединение Героя Советского Союза генерал-майора Федорова. Смерть немецким захватчикам!..»
С волнением осматриваю место партизанской стоянки. Сколько дней назад прошло здесь соединение Федорова? Три, четыре дня? Прошло, не оставив ни караульных постов, ни гарнизонов. Только стрижи и ласточки летают над водой, и вербы низко склонились над рекой. Никто не решился разрушить арку, никто пе осмелился снять красные флаги и портрет… Где же немцы?.. Где «завоеватели»?..
Санитарная часть партизанского соединения А. Ф. Федорова (слева направо): М. Прус и Л. Брызгалова — медсестры. М. Гречка — ездовый, В. Варварова — повариха. В. Романенко — врач, А. Гапонова — медсестра, Т. Гнедаш — хирург, М, Кривцев — врач, 3. Иосилевич — аптекарь, Ф. Шевченко — политрук. Командир соединения Герой Советского Союза А. Ф. Федоров и комиссар В. Н. Дружинин беседуют с ранеными партизанами. Переливание крови раненому.На седьмые сутки пути, ночью, на рыбацких челнах переправляемся через небольшую речку Горынь. Пылает село на берегу. Багровое пламя сотней языков отражается в воде. И здесь мерзавцы украинско-немецкие националисты подожгли село за то, что жители его дружелюбно встретили федоровцев. Гитлеровские наймиты мстят народу и убегают, едва услышав о приближении новых отрядов партизан.
На берегу реки Стырь в бывшем панском имении соединение генерала Бегмы останавливается надолго. Мы прощаемся с нашим возчиком Стефаном. Его маршрут окончен. Теперь только подкормить быков и порожняком возвращаться домой. Хотелось бы оставить что-нибудь ему на память. Достаю плитку шоколада. Кравченко вынимает из своего мешка кусок парашютного шелка.
