Аурел Михале - Августовский рассвет (сборник)
Я отправился вместе с Панэ и сержантом Додицэ, после того как с той стороны наконец-то выразили согласие, размахивая белым флагом. Посади нас солдаты наполовину высунулись из укрытия, другие совсем поднялись на ноги, чтобы увидеть, как мы встретимся с ними посреди поляны, возле домика. Я шел, составляя в уме, что мне надо будет сказать. Но не прошли мы и пятидесяти шагов, как они открыли по нас огонь. Мы бросились на землю. На нашей позиции раздался возглас удивления, потом разъяренный голос:
— Сволочи! Бейте их безжалостно!
Это был голос старшины Василиу, и я впервые слышал его таким разъяренным. Через несколько мгновений я увидел взрывы в расположении противника. За первой серией взрывов последовала другая. Огонь с той стороны ослаб.
— Еще раз по ним! — снова раздался голос Василиу. Опять раздались взрывы, и мы услышали позади себя шаги роты, двинувшейся в атаку. Я тоже рванулся вперед. «Неужели этим взрывам надлежит стать последними?» — мелькнуло у меня в голове.
До них было недалеко. Но кто может определить, даже в уме, расстояние во время атаки? Мы бежали к их позициям, падали, снова вскакивали, охваченные гневом. Гневом, который ничего не щадит, ничего не прощает. Напрасно они размахивали платками. Когда мы достигли их линии, немецкий лейтенант с выпученными от страха глазами выстрелил сам себе в голову. В то же мгновение остальные подняли руки.
— Камарад!.. Камарад!..
Они дрожали, лица у них были серые, заросшие бородами, исхудавшие. Мы приказали им выйти из укрытий. Они начали выходить, искоса посматривая на нас, опасаясь, что мы откроем по ним огонь, будем стрелять им в спину.
— Сволочи! Сволочи они, и все же теперь я не могу стрелять в них, — процедил сквозь зубы старшина Василиу.
Действительно, начались первые минуты мира и для нас.
…Капрала Панэ мы похоронили, положив в изголовье белый флаг, который он нес, когда его сразила пуля. Мы хотели оставить знак, что он погиб, когда шел навстречу тишине, по которой так соскучился и в которой оружие должно быть разряжено и поставлено в пирамиды.
Наступила тишина первого дня мира. Она пришла и к нам, но ценою жизни капрала Панэ и других павших на той зеленой поляне, теперь политой кровью и изрытой снарядами. Он, капрал, и другие пройдут через эту тишину, спящие глубоким сном в земле, которую будут поливать дожди и над которой будут вспыхивать радуги.
Пришел первый день мира, самый первый день той великой тишины, а мы разряжали наше оружие залпами над могилами павших в тот день далеко от кукурузных полей, к первой прополке которых они так хотели успеть, далеко от свадеб и вечеринок, которыми они хотели отомстить за время, растраченное под взрывами.
Эпилог
Мы ходили теперь прямо, во весь рост, по земле, освещенной солнцем, а вечерами допоздна засиживались за разговорами. Наша жизнь резко изменилась. Мы теперь не беспокоились о воздушных налетах или о смертоносных дулах, направленных на нас с другой стороны. Мы больше не ползали на локтях или четвереньках, не проводили дни и ночи, разрывая землю для эфемерных укрытий.
Мы избегали говорить о павших, чтобы сохранить чувство, что мы, как и вначале, все вместе. Нам казалось неестественным ставить оружие в пирамиды, ходить, насвистывая, взад и вперед, стирать и чистить форму, бриться и говорить совсем-совсем о других вещах, а не о войне.
Жизнь наша резко изменилась и теперь целиком принадлежала нам. Ничто ей не угрожало, война окончилась. Теперь мы без опаски могли говорить: «Когда вернусь домой…» И мы говорили эти слова сотни раз в день… И сотни раз в день собирали и укладывали в ранцы те несколько предметов, которые у нас сохранились, будто в следующую минуту мы тронемся к дому. Мы носили на пилотках весенние цветы — каски отдыхали вместе с оружием в пирамидах. За неимением других дел солдаты чистили сады, чинили мостки, подметали дворы в домах, где они квартировали, точно так же, как у себя дома. Додицэ скучал по плугу, Момойю чинил разрушенные взрывами заборы, Унгуройю чистил скребницей костлявых лошадей и коров, а Сынджеорзан писал письмо за письмом.
Я с каждым днем острее чувствовал, как возвращаюсь к самому себе, к такому, каким был до фронта. Я чувствовал, как тишина проникает в каждую клетку моего тела, я скучал по просторным светлым аудиториям, по улицам, полным толчеи, характерной для начала студенческого учебного года, я вроде грустил о Вере, сестре с голубыми глазами, а может, мне это только казалось. Из всего того, чем был я до сих пор, что делал до сих пор, словно ничего не осталось, кроме нескольких воспоминаний. Тишина переполняла меня, захватывала, возвращала меня самому себе. И все же солдат во мне продолжал жить в мыслях, в нетерпеливом желании дождаться момента, когда прозвучит команда. Ежедневно я произносил сотни раз эту команду:
— Рота, направление — Румыния, шагом марш!
И все. Но для меня, для всех нас это было несказанно много! Эта команда включала всю нашу будущую жизнь, все наши мечты, родившиеся там, в огненном аду, от мечты Додицэ, в которой шелестели широкие плодородные поля кукурузы, выросшие от принесенного с войны в ранце початка, до этой книги.
Когда я произнес команду, никому из нас не надо было определять направление марша. В этом не было нужды. Мы знали дорогу, мы отметили ее кровью и бесчисленными могилами.
Примечания
1
Кэруца — крестьянская повозка. — Прим. ред.
2
Неня — обращение к старшему по возрасту, уважаемому человеку. — Прим. ред.
3
Погон — мера земли, равная 5012 м2. — Прим. ред.
4
Жавер — персонаж романа В. Гюго «Отверженные». — Прим. ред.
5
Бэтута — румынский народный танец. — Прим. ред.
