Величко Нешков - Наступление
Время от времени Манев на миг останавливался и оглядывался. Спокойствие и тишина впереди казались ему слишком подозрительными. Постепенно мужество стало покидать его. В нескольких местах им пришлось пробираться через сплетенные колючие кусты боярышника, шиповника и заросли ежевики.
На небольшой поляне в кустах на покатом северном склоне оврага лежало трое убитых.
Манев в испуге попятился назад, стараясь скрыть страх, который испытывает каждый, видя перед собой мертвеца. По коже подпоручика пробежали мурашки. Глаза лежащего с краю убитого солдата с овальным мальчишеским лицом, распухшим и посиневшим, были открыты. По застывшим, потемневшим зрачкам ползали муравьи. Он лежал на спине, сраженный пулеметной очередью в грудь. Ноги его были широко раскинуты, а под каблуком правого сапога — маленькая ямка. В двух шагах от него, упершись щекой в землю, лежал сухой и тощий солдат. По всему было видно, что он умер в страшных мучениях. Пальцы его левой руки впились в мокрую землю и застыли, будто замерзли в ней.
Третий, маленький, коренастый, лежал, уткнувшись лицом в землю. Должно быть, в свой предсмертный час он звал на помощь или проклинал своих убийц. Губы его так и застыли в крике, словно он и теперь продолжал кричать.
Манев и солдаты молча обошли трупы и поспешили дальше. Однако страшная картина продолжала преследовать их.
Ущелье, по которому они продвигались, пока еще никем не замеченные, неожиданно оканчивалось маленькой поляной, которая была видна из штаба полка.
Расположенная прямо перед позициями гитлеровцев, эта полянка открывала возможность для обзора и обстрела со всех сторон. Поэтому, когда кустарник начал редеть, шаги Манева сделались нерешительными.
Ему очень хотелось верить, что гитлеровцы оставили высоту. Но воспоминание о трех трупах неотступно преследовало его.
Самым благоразумным и безопасным было вернуться назад. Но из третьего батальона наверняка за ними наблюдали. Если вернуться без единого выстрела со стороны немцев, над ними будут смеяться, скажут, что струсили. А если доложить, что противника нет, а он окажется здесь, будет еще хуже.
Он постоял так еще минуту-другую, потрогал гранаты и крепко стиснул автомат, а потом взволнованно сказал солдатам:
— Пересечем полянку перебежками!
Волнение подпоручика передалось и солдатам, и они молча кивнули ему в знак согласия.
Манев выпрямился и быстро побежал вперед. Когда он был уже на середине поляны, затрещала пулеметная очередь. Ио привычке он бросился на землю. Сердце его отчаянно колотилось.
Над головой свистели автоматные пули. Он прижался к земле и оставался в таком положении минуты две.
«Пропал, со мной все кончено! — думал Манев. — И зачем побежал, идиот, да и только!» Лежа, он повернулся к кустам, а потом, как будто вытолкнутый сильной пружиной, вскочил и бросился назад. Сзади снова застрекотал гитлеровский пулемет. Манев два раза падал, прежде чем добежал до кустарника.
— Спасли свои шкуры и на этот раз, господин подпоручик! — Около него, запыхавшись, повалились солдаты.
Манев глубоко дышал. Его лицо, безжизненное и бледное, нервно подрагивало.
* * *Полковник Додев хорошо сознавал, что Манев не был из числа самых неуязвимых молодых офицеров в полку, кому можно доверять, не опасаясь. Но Манев имел преимущества, какие редко встречались среди офицеров-разведчиков полка. С офицерами, унтер-офицерами и солдатами Манев держался вежливо и корректно, как подобает воспитанному человеку. Он часто с увлечением говорил о музыке, литературе и искусстве, хотя имел дилетантские познания. Но марать свои руки черной и неблагодарной работой он не хотел, считая, что такие люди, как Игнатов, с удовольствием и увлечением делают ее вместо него.
К полудню дождь перестал. Небо очистилось, и засияло запоздалое осеннее солнце, и его скупые лучи пробудили у солдат желание к жизни и одновременно развеяли мрачное и гнетущее настроение.
Кажущееся спокойствие на позиции и запоздалое тепло солнца вызывали у Додева лень и расслабленность. Он грел свои ревматические колени, сидя перед домом, в защищенном от ветра месте, когда Манев, вернувшись из разведки и находясь все еще под впечатлением пережитого, торопливо докладывал ему, где и что заметил на высоте 1018. Додев выслушал его спокойно, а в конце равнодушно проговорил:
— Ясно, что они четко выполняют план отступления. И это вполне естественно, иначе они не были бы немцами. Передайте полковому врачу, чтобы послал людей за трупами убитых. А как их числят в ротах?
— Наверное, считают без вести пропавшими, — сказал Манев и только собрался попросить разрешения переодеться, потому что гимнастерка его прилипла к мокрой от пота спине, как Додев встал и сделал ему знак следовать за ним.
Когда они вошли в комнату, Додев тяжело вздохнул и рухнул на походную кровать, а Маневу указал рукой на стул.
— Ты ведь знаешь, — устало начал он, — что все пути в ад устланы добрыми намерениями.
— Так точно, — усмехнулся Манев, — но наше главное направление — рай.
— Манев, сегодня утром я обращал твое внимание и еще раз хочу тебе напомнить. Хорошо запомни, мы довольны, когда другие лгут в нашу пользу или, самое малое, верят нашей лжи. Но в таком случае всегда нужно быть готовыми к тому, чтобы отразить удар, когда они же начнут лгать нам во вред. Дай бог, чтобы сбылось то, что задумали хорошие болгары. Мы внесем в это свой вклад, но нельзя забывать и другой возможности — неожиданный провал не исключен.
— Господин полковник, — низко нагнулся к его кровати Манев, боясь, что его могут подслушать, — я от вас знаю, что любое сомнение — половина неуспеха.
— Э-эх, милый мой! — вздохнул Додев. — Жестока человеческая природа — молодости она отрядила дерзость, энтузиазм, но лишила ее мудрости и предусмотрительности. Я уже ничего больше не жду от жизни, моя песенка спета, но я не хочу заканчивать службу как униженный человек. А вам необходима та свобода, которая позволит вам заслужить признательность отечества, своего царя… Во дворе послышались голоса. Манев крадучись выглянул в окно и негромко доложил:
— Господин полковник, генерал Зарков…
— Ох, — Додев недовольно вскочил и быстро затянул ремень и портупею, — ни на минуту не оставят в покое…
Генерал Зарков в сопровождении начальника штаба полковника Киселева, Чавдара, помощника командира дивизии, и еще нескольких офицеров шумно вошел в комнату. Молча выслушав рапорт полковника Додева, генерал Зарков подал ему руку и холодно спросил:
— Полковник Додев, вы, наверное, решили здесь зимовать?
— Никак нет, господин генерал!
— Да-а? А почему же ваш полк целую неделю топчется на одном месте? Командующий армией спрашивает, когда мы наконец совершим прорыв к Косово-Полю. Через десять дней любые усилия будут не нужны, потому что они вывезут из Греции даже своего последнего солдата.
— Господин генерал, я сделал все возможное…
— Додев, не спешите оправдываться, — прервал его генерал. — Завтра атакуем. Через два дня мы должны быть на Косово-Поле. Теперь вам ясно?
— Так точно, господин генерал!
Тут подал голос Чавдар:
— Господин генерал, из тех рот, на которые мы не можем рассчитывать, надо подобрать добровольцев. Завтра скала Дражна должна быть в наших руках.
— Хорошо, — согласился Зарков, — тогда пойдем на позицию и поговорим с солдатами…
Над позицией зябко подрагивает холодное звездное небо. Еще немного — и тоненький рожок месяца опустится за гору. На востоке, над изломанной линией далеких холмов, весело подмигивает зарница. Над позицией распластала крылья томная тишина.
Большая, массивная скала Дражна еще спит, на ее косматой гриве ощетинились заряженные гитлеровские пулеметы и минометы.
За неделю артиллерия выпустила здесь тысячи снарядов, пулеметы, минометы и винтовки — сотни тысяч патронов и мин. И этот неприветливый горный край оглох от грохота орудий, от треска мин и стрекота пулеметов и автоматов.
Этим утром 2-я рота в пятый раз будет атаковать скалу Дражна.
Четыре часа. Солдаты тихо выползли из окопов и осторожно один за другим приблизились к опушке леса.
Слановский шепотом передал последние указания.
Солдаты, затаив дыхание, стали ждать. Напряжение, тревожное ожидание достигли предела.
Внезапно из седловины каменистой скалы Дражна залаял гитлеровский пулемет, и его зловещая песня разнеслась в ранних утренних сумерках. Трассирующие пули проложили на пепельно-сером фоне неба тонкие светло-красные следы.
Тяжело заухали орудия. Посыпался дождь ракет. Стало светло как днем.
Под прикрытием артиллерии рота бросилась к правому скату скалы Дражна, которая до этого казалась такой близкой. Но эту тропинку смерти словно удлиняла чья-то невидимая рука.
