Ружка Корчак - Пламя под пеплом
В Вильнюс были посланы две партизанки — Дина Розенвальд и Доба Девельтов. Им было поручено установить связь с Соней и быть проводниками для уходящих групп. С арийскими документами девушки покинули базу и направились в сторону города. Но они еще плохо ориентировались в лесу, заблудились, наткнулись на засаду латышских солдат и были арестованы как еврейки, пособничающие партизанам. Они клялись и божились, что они польки, приехавшие из Вильнюса на село за продуктами. Это не помогло. Латыши привели их в Мацелу, где находился литовский пост. Там их долго допрашивали и, ничего от них не добившись, решили везти назавтра в центральный полицейский участок в Рудники.
В полночь в помещении, где находились арестованные, сменилась стража. Новый караульный был пьян и сразу уснул. Доба воспользовалась этим и бежала через окно. На следующий день она вернулась на базу и рассказала о своих приключениях, но о судьбе Дины она ничего не знала.
На следующий день полицейские привезли Дину в Рудники. Ее опять долго допрашивали, но благодаря своему хладнокровию и хитрости, она убедила следователей в том, что перед ними — полька. Она потребовала себе в провожатые полицейского, который отвезет ее в Вильнюс. Она не собирается пасть жертвой новых недоразумений. Назавтра она уже была в Вильнюсе и через несколько дней возвратилась на базу с группой из сорока евреев с «Кайлиса». Добу Девельтов послали в город вторично. На этот раз она беспрепятственно прошла маршрут, связалась с коммунистическим подпольем, передала и получила информацию и вернулась в лес с оружием, которое посылало партизанам городское подполье.
Зельда Трегер, недавно прибывшая в лес с первой группой из «Кайлиса», ушла в город с заданием штаба бригады. Она выполнила задание, а по возвращении доставила еврейскому лагерю медикаменты, письма, документы и агитационные материалы для штаба бригады.
Дина Розенвальд второй раз ушла в Вильнюс, чтобы опять привести евреев. С ней пришло еще сорок человек.
Теперь в нашем лагере насчитывалось уже более 300 человек. Менее чем за месяц число еврейских бойцов в Рудницких лесах достигло приблизительно 250. С новой остротой встали старые проблемы — организационные, хозяйственные, проблемы безопасности.
Сначала лагерь был поделен на два отряда: партизанский устав не допускал крупных формирований. С приходом пополнения был основан третий отряд, затем — четвертый. Все четыре отряда составили еврейскую бригаду. Ею командовал Аба Ковнер, по совместительству командовавший также первым отрядом, названным «Мститель». Командиром второго отряда — «К победе» — был Шмуэль Каплинский, третьего — «Смерть фашизму» — Яков Пренер, четвертого — «Борьба» — Абраша Ресель.
В то время все люди были еще сконцентрированы на одной базе. Операции проводились совместно. Организационное разделение не привело поначалу к каким-либо существенным фактическим переменам, но уже тогда было ясно, что неправильно и опасно держать в одном месте такое количество людей. Главная и самая большая трудность заключалась в обеспечении продовольствием 300 с лишним человек. Кроме того, по-прежнему не хватало оружия. Две последние группы прибыли совершенно безоружными, а того, что имелось в лесу, было недостаточно для самых элементарных нужд. В этих условиях добыча провианта и оружия превратилась в дело первостепенной важности, требовавшее не меньше хитроумия, дерзости и риска, чем настоящая боевая операция.
Вылазки за продовольствием необходимо было с точки зрения безопасности проводить крупными вооруженными группами. Это диктовалось близостью литовских гарнизонов и враждебностью жителей окрестных сел, опоясывавших лес. Нельзя было ходить за провиантом в ближние села, чтобы не восстановить их против себя, не выдать расположение лагеря и не ставить в затруднительное положение проживающих в этих селах осведомителей. Если же село симпатизировало партизанам и сотрудничало с ними, то в нем вообще нельзя было брать продукты.
Оставались далекие, враждебно настроенные села, но в такие рейды надо было ходить хорошо вооруженными. В то же время нельзя было оставлять без средств обороны базу, и вопрос, что же предпочтительней, часто разрастался до масштаба серьезнейшей и мучительной проблемы. Такое положение побудило командование централизовать хранение оружия, оставив на руках у бойцов только пистолеты (Система «коллективного» оружия была из ряда вон выходящим явлением на фоне порядка, принятого во всех партизанских отрядах, где оружие являлось личным, и только вооруженный человек считался партизаном.).
Тот, кто отправлялся в рейд или караул, получал ружье со склада и по возвращении был обязан его вернуть. Эта система позволила привлечь к операциям большое число людей, которые, таким образом, приобретали боевой опыт, а главное — уничтожила различия и конфликты между горсткой вооруженных людей (а потому — «бойцов» и «кормильцев») и всей остальной безоружной массой.
Но не только нехватка оружия затрудняла продовольственные рейды. В этом районе, где пока было еще мало партизан, складывалось впечатление (в значительной мере обоснованное), что продукты у крестьян забирают только евреи. А поскольку даже для удовлетворения минимальных нужд лагеря в продовольствии требовалось очень много, партизанам приходилось часто ходить в села, навещая одно и то же село, известное своими богатыми запасами, по два и по три раза кряду.
Крестьяне, которые, естественно, не желали расставаться со своим добром и делали это только со страху, конечно, иногда прикидывали, зачтется ли им это в случае победы Красной Армии. Но если в русских партизанах они видели представителей этой армии и ее авангард, то никогда не считали такими представителями партизан-евреев, за которыми не было никакого государства и никаких вооруженных сил и некому было оплатить их счет. Поэтому на первых порах крестьяне пытались оказывать нам сопротивление, а убедившись в решительности и твердости еврейских бойцов, нашли более эффективное средство — они обратились к германским властям с жалобой на еврейских «бандитов», прося у немцев защиты. Последние в этом, разумеется, не отказали. Немцы были настолько уверены в преданности крестьян, что не поколебались раздать им оружие для «самообороны» и организовать их для этой цели.
Между несколькими селами была налажена связь, чтобы оповещать друг друга о любом замеченном движении партизан, его направлении и численном составе группы. Через гонцов или с помощью сигнальных ракет известие передавалось очень быстро, и не раз бывало так, что группу неожиданно обстреливали, прежде чем она добиралась до цели. И даже если бойцам удавалось проникнуть в нужное село, провести операцию и отступить, забрав с собой обоз, враг подстерегал его на обратном пути, и все, что было добыто ценой огромных усилий, а порой и крови, вполне могло быть потеряно.
Штаб бригады предложил евреям скрывать во время операции свою национальность, выдавать себя за русских, литовцев или поляков. Но евреи не могли да и не хотели воспользоваться добрым советом, и все усилия направляли, в основном, на совершенствование своих действий, изобретение новых уловок и повышение боеспособности.
Между тем, положение со снабжением лагеря обстояло из рук вон плохо. Как ни бились, что ни изобретали и сколько ни ходили в рейды бойцы, они не могли удовлетворить даже самых элементарных нужд лагеря. Почти единственной пищей, которой питались люди, была пресная болтушка из ржаной муки, пузырившаяся на костре в больших чугунах. Эта несоленая, без капли масла баланда не сходила с нашего стола, сколоченного из тонкого кругляка, и приходилось заставлять себя есть ее. Хлеб был драгоценной редкостью и отпускался только больным крошечными, точно отмеренными пайками.
Все «припасы» концентрировались на главном складе, и ответственный за склад (Генрих Загайский) отпускал их на кухню согласно количеству людей, находившихся в тот день на базе. Норма питания была равной для всех (кроме больных), без различия в чине, звании и положении. Это было равенство полуголодных. Люди теряли силы, многие заболевали. Начала свирепствовать цинга, распространились желудочные заболевания, поносы и фурункулез, не щадивший даже самых крепких (зато почти бесследно исчезли другие хронические недомогания, которыми многие страдали до прихода в лес).
Не лучше обстояло дело и с жильем. Летние шалаши не могли защитить от холода и дождя. Скудная одежда, которую мы не снимали с себя ни днем, ни ночью, тоже не спасала. Днем еще можно было погреться у костра. Ночью, очнувшись от тяжелого сна, люди обнаруживали, что лежат в воде, в жидкой грязи, а дождь все льет и льет, и холод пронизывает до костей. У кого хватало энергии, тот вскакивал и посреди ночи бросался искать место посуше, «изобретатели» предпочитали конопатить щели и отводить льющуюся сквозь крышу воду, а многие, проснувшись, просто меняли позу, подбирали ноги, чтобы уберечь от воды хотя бы обувь, и засыпали снова. Утром начинали сушить одежду, а ночью — опять дождь и грязь, и все сначала.
