Михаил Зефиров - Все для фронта? Как на самом деле ковалась победа
В весенние и летние месяцы 1942 г. положение с движением трамваев в Горьком несколько улучшилось, в июне на линии выходили в среднем по 173 вагона в день. [373 — ГУ ЦАНО, Ф. 3180, Оп. 4, Д. 155, Л. 36, 39.] Но к октябрю эта цифра снова упала до 115–118. По вине плохой работы городского трамвая на авиационном заводе № 21 в октябре было зафиксировано 617 опозданий, в ноябре — 508, а в декабре — 264, а на радиотелефонном заводе им. Ленина — соответственно 285, 285 и 567. Подобная ситуация наблюдалась и на других предприятиях города.
Анатолий Коровин вспоминал: «Жил я на Почаинской [около 10 км от завода № 92. — Примеч. авт.]. Вставать приходилось в 4.30, чтобы к 7.30 успеть на Бурнаковскую проходную завода. Нередко приходилось на ходу запрыгивать в грузовые автомашины. Делал я так. Присмотрел на Маяковке [374 — Имеется в виду ул. Маяковского, ныне Рождественская. ] большую яму, перед которой грузовики всегда притормаживали. Поджидал за тумбой с объявлениями и, когда машина начинала с грохотом переваливаться через ухаб, быстро запрыгивал в кузов и залегал там. Дорог в те времена было мало и было ясно, что хотя бы до Московского вокзала машина дойдет. А оттуда уже можно было и пешком до завода. Спрыгивал тоже или на ухабе, или на переезде, где машина притормаживала.
Был случай, рабочие заблокировали выезд „полуторки“ с Бурнаковской проходной с просьбой „Дай хоть до станции Сталинская доехать“. Но водитель отказал и начал газовать, пробиваясь через толпу. Но несколько ребят все же запрыгнули в кузов. Тогда шофер вышел, взял лом и ударил одного по спине. В ответ рабочие разбили фары и стекла в кабине, после чего разбежались. И такие случаи были нередки. Однажды я сам получил заводной ручкой по спине.
Езда на трамваях тоже была „веселая“. Нередко приходилось ездить, вися на окнах или даже на крыше. В 1942 году такой способ, я бы сказал, вошел в моду. Некоторые любители забирались на крышу, даже если еще было место в вагоне. Был случай, нескольких рабочих убило током на крыше 6-го трамвая. Погиб во время езды на работу и мой друг Борис Горохов. Он ехал на крыше трамвая, вдруг оборвался провод и сбросил его вниз».
Салон трамвая серии «Х».
Те же, кто не мог на ходу прыгать в машины и ездить на крышах трамваев, многие километры ходили пешком. Три часа ходу до работы и обратно не было редкостью. Нередко голодные и измотанные рабочие попросту валились с ног и замерзали. Никаких больничных и отгулов не существовало. Начальство же на состояние рабочих не обращало никакого внимания. Наоборот, при отсутствии иных способов «мотивирования», в ход шли оскорбления, мат, а иногда и рукоприкладство. Под угрозой «невыполнения плана» людей заставляли трудиться буквально до изнеможения.
Хуже всего дело обстояло зимой. Типичный пример — общежития ГАЗа и завода им. Маленкова. Помещения практически не отапливались, и температура в них держалась не выше +8 °C. Дабы не замерзнуть, рабочие вынуждены были жить на кухнях, где имелась печь, и спать на столах. Бытовое обслуживание было почти или полностью заброшено. Постельное белье не менялось по 20–30 дней, а зачастую и вовсе отсутствовало. Так, в общежитиях автозавода им. Молотова из 3200 проживающих одеяла имелись только у 200. В результате рабочие должны были спать прямо в верхней одежде и накрываться матрацами с коек соседей, работавших в другую смену. Медицинская помощь рабочим не оказывалась. Характерный случай — смерть рабочего цеха № 7 завода № 112 Копосова. 25 декабря 1942 г. он заболел и слег. Однако в течение трех дней к нему никто не подошел, и за два дня до Нового года человек скончался. [375 — ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 3399, Л. 3-14.]
Но еще хуже были условия труда заключенных, чей труд в массовом порядке использовался на сотнях предприятий. Получая за работу лишь мизерный продуктовый паек, они жили в сырых, неотапливаемых бараках, десятками умирая от туберкулеза и дистрофии. Известны даже случаи, когда людей цепями приковывали к станку!
В бараке в среднем на одного заключенного приходилось по 1,8–2 кв. метра площади. Но в Горьковской области имелись лагерные пункты — Унжа-1, Нукша-1, - где на каждого приходилось 1,5–1,3 кв. метра и менее. То есть там фактически даже лечь поспать было негде. Поэтому неудивительно, что только в исправительно-трудовой колонии № 4 в течение 1942 г. умерли 2465 человек.
Надо заметить, что руководство ГУЛАГа все же заботилось о сохранении бесплатной рабочей силы. 11 апреля 1942 г. глава НКВД Лаврентий Берия своим приказом № 182 установил единые нормы питания заключенных, которые по некоторым параметрам даже превосходили нормы граждан 2-й категории. Согласно им, зэки должны были получать в день 700 граммов хлеба, 25 граммов мяса (750 — в месяц), 100 граммов рыбы, 10 граммов сахара (300 — в месяц), 0,6 кг картофеля и др. [376 — Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов, с. 699.]
Однако на практике этот приказ часто не выполнялся. К примеру, Ленинградский горсовет 8 июня 1942 г. самовольно изменил нормы питания заключенных, понизив выдачу хлеба до 400 граммов в день, а мяса и рыбы — до 1 кг в месяц и т. д. Незаконные нормы просуществовали до 20 октября того же года, пока не были отменены по указанию областной прокуратуры. Нарушался приказ Берии и в других регионах.
В особенно морозные дни и недели часть рабочих вообще не покидали завод. Анатолий Коровин рассказывал: «Зима 1942 г. была очень суровая, морозы доходили до минус сорока градусов. Бывали случаи замерзания насмерть. В этих условиях рабочие не шли домой, а направлялись в горячие цеха и там спали. Но и тут поджидали опасности. Один рабочий залез в ковш для жидкого металла, а утром сгорел в печи. Страшный случай! Мы из цеха № 18 не ходили в горячие цеха, а спали у батарей отопления в бухгалтерии».
И что же получали рабочие за свой героический труд, кроме «спасибо», от Родины? Средняя зарплата на военном предприятии составляла 800 рублей, на других и того меньше. К концу войны оклад был повышен до 1000 рублей, но это было смешно в сравнении с инфляцией. При этом буханка хлеба на рынке стоила 400 рублей, то есть 50 % месячного оклада! Поэтому главную ценность представляли продуктовые карточки. По ним человек, работавший на военном заводе, «получал» 800 граммов хлеба в день.
Цех по производству корпусов мин.
Почему «получал» в кавычках? Потому что карточки еще надо было отоварить, а у рабочего, трудившегося по двенадцать часов в день, не было времени давиться в километровых очередях. А зачастую и отоварить было нечем. Поэтому вместо килограмма мяса давали 800 граммов, а остальное — грибами или еще чем-нибудь. Еды постоянно не хватало, и чувство голода преследовало рабочих постоянно. В пищу шли картофельные очистки, крахмал, свекольные листья и т. п. Анатолий Коровин вспоминал: «У каждого рабочего был противогаз. Без него не пропускали через проходную и не выпускали обратно. Уж чего-чего, а противогазов у нас хватало. И применение им мы нашли: сливали в фильтрокоробку масло, а потом продавали на рынке».
Но государство иногда все же вознаграждало за стахановский труд. Раз в год рабочему давали бутылку водки или пачку сигарет. Водка представляла особую ценность, играя роль конвертируемой валюты. Стоимость бутылки сорокаградусной на черном рынке составляла в провинции до 1000 рублей, а в Москве и того больше. А это больше самого высокого месячного оклада. За бутылку можно было получить две-три буханки хлеба.
Однако рабочие, особенно молодежь, несмотря на все эти, по сути, лагерные условия, все же относились к жизни оптимистически. Молодые люди объединялись в дружные компании, ходили друг к другу в гости, вместе отмечали праздники, влюблялись. В молодом возрасте легче было переносить военные тяготы.
Бытовое обслуживание населения осуществлялось плохо, чем не замедлили воспользоваться предприимчивые граждане. Хотя экономика СССР вроде бы была плановой и государственной, полностью уничтожить рыночные механизмы и удушить стремление активных людей к предпринимательству советская власть не смогла. Наряду с государственными гастрономами продолжали работать рынки, наряду с государственными предприятиями — частные артели и кооперативы, а наряду с комбинатами бытового обслуживания — частные ремонтные мастерские. Причем, как и в нынешние времена, существовали такие проблемы, как работа с отсутствующим разрешением (лицензией), неуплата налогов, рост цен в кризисные времена и так далее.
Девушки на работе в снарядном цехе.
Вот сломался, к примеру, у человека электрочайник или иной электроприбор. Государственные предприятия по обслуживанию из-за нехватки кадров и запчастей в основном позакрывались. Приходилось идти к частнику. А там за смену электроспирали брали 150 рублей, за ремонт утюга — 170 рублей. [377 — ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 3399, Л. 1314.] Такая же проблема возникала с элементарным ремонтом обуви. В государственных мастерских ее либо чинили в течение нескольких недель, либо вообще отказывали, ссылаясь на отсутствие материалов. Но ходить-то людям надо было в чем-то.
