Борис Крамаренко - Плавни
— Ординарцем у председателя ревкома Семенного был?
— Точно так, господин полковник, — ответил, смутившись, Тимка.
Лица офицеров сразу омрачились, многие переглянулись. Хорунжий Ярчук перестал улыбаться и уже недоверчиво взглянул на Тимку.
Но Рябоконь, зная, очевидно, причину поступления Тимки в ординарцы, протянул приветливо ему руку и, притянув его к себе, грубовато–ласково обнял. Офицеры заулыбались.
Рябоконь, продолжая обнимать Тимку, повел его через лагерь к своей повозке.
Лагерь — если можно назвать лагерем скопище многих сотен подвод, рогатого скота, лошадей и людей — расположился на Ачуевской косе. Она являлась естественной дамбой через Гривенские плавни, и если б она не упиралась в широкую трясину, то по ней можно было бы пройти до самого берега Черного моря.
Тимка никогда не видел такого огромного количества подвод и теперь с удивлением рассматривал диковинное зрелище. А Рябоконь, достав из повозки вареную курицу и хлеб, положил их перед Тимкой на край повозки.
— Ешь, а потом расскажешь…
Но Тимка, забыв про еду, хоть и голоден был, стал рассказывать Рябоконю про бои за Староминскую, поражение отряда, уход в плавни, свой отъезд и болезнь.
Когда Тимка окончил рассказ, Рябоконь, хмурясь, проговорил:
— По нашим сведениям, отряд полковника Дрофы еще существует. Должно быть, и твой отец с ним. Про штаб же ничего не слышно. Многие думают, что генерал Алгин и Сухенко уехали в Крым. — И с горечью добавил: — Бегут, как крысы с тонущего корабля. Наши генералы, еще когда красный десант Нижестеблиевскую занял, спрашивали, как можно через плавни к морю выбраться. Пароходы их там ждут… Ты вот что, Тимка… Я тут офицерский отряд для Улагая собираю, вроде его конвоя. Я тебя в тот отряд зачислю. Может, проберешься с генералом в Крым…
— А вы?
— Ну, мы тут драться будем.
— Я останусь с вами, — решительно заявил Тимка….Тимка нашел Петра у одной из повозок. Петр уже напоил коней, засыпал им зерна в деревянную кормушку, найденную в повозке, и чистил Котенка большой щеткой. Тут же стояла пара гнедых рослых коней в новой упряжи.
Увидев Тимку, Петр хитро ухмыльнулся и подмигнул ему, показывая на повозку:
— Дивись, Тимка, яка находка. Хозяин сбежал кудысь, а коней с повозкой бросил.
Петр откинул край брезента, прикрывающего повозку, и Тимка увидел пачки английских френчей и галифе.
— И торбу с салом и хлебом нашел. А дивись, яки кони! Вот бы увезти на хутор со всем барахлом вместе!
— Брось, Петр, шутковать.
— Да я всерьез. Я тут плавни, как свой баз, знаю… Темноты б только дождаться.
— Не дури, Петр. Скажи лучше, ты в свой взвод уйдешь?
— Выбили, кажут, дочиста мой взвод, да и сотню вместе с хорунжим. Здесь останусь, повозочным. И ты оставайся.
— Я с Рябоконем. Он обещал в свою охрану зачислить.
— На греца вин тоби нужен?.. Давай сейчас коней зачистим да запрягать будем… Гляди, вон другие уж запрягают.
Тимка оглянулся по сторонам. Лагерь уже пришел в движение. Уже ездили между рядами повозок горластые вахмистры, уже двинулись по Ачуевской косе к морю первые повозки. Уже покатил на английском «Бенце», обгоняя обозы, штаб во главе с Улагаем и Бабиевым, а позади штаба рысил сводный офицерский отряд. За станицей же Петровской еще шли бои. Туда помчался, в окружении офицеров, полковник Рябоконь.
Проезжая мимо Тимки, Рябоконь заметил его и на минуту сдержал коня.
— Впереди переправу гатят. Когда кончат, приедешь скажешь.
Тимка не успел ничего ответить, как Рябоконь уже скрылся в облаке пыли, поднятой копытами коней. Тимка с обидой подумал: «Не взял с собой, а ведь обещал… Ну, ладно, пойду гляну, что там за гать, — и к нему. Не хочу оставаться в обозе».
Петр уже запрягал лошадей. Тимка стал седлать Котенка. Потом, не слушая уговоров Петра, поехал вперед, чтобы скорее выполнить поручение Рябоконя и присоединиться к нему.
Когда Тимка добрался до авангарда, стало уже смеркаться. Впереди казаки под руководством офицеров гатили топь огромными пуками камыша и землей.
«Тут и до утра не загатят», — недовольно подумал Тимка. Он спрыгнул с лошади и, привязав ее к ближайшей повозке, стал помогать рубить камыш.
Несколько в стороне стояла штабная машина и вокруг нее — офицерский конвой. Тимка из–за окруживших машину офицеров не мог разглядеть генерала Ула–гая, подойти же ближе не решился.
Рядом с Тимкой рубил шашкой камыш высокий молодой казак. Видя, что Тимка ловко режет камыш кинжалом, он спросил:
— Видать, господин урядник в плавнях родился?
Ловко у тебя получается.
— Кинжалом легче и скорей, — ответил Тимка. — Что, генерал давно здесь?
— Однорукий тут, а Улагай и Рябоконь уехали.
Тимка вспомнил, что ему по дороге сюда попался отряд конницы. Он пожалел теперь, что не разглядел Улагая, о котором ходили слухи, как о лихом рубаке и боевом генерале. «Может, еще отгонит красных», — подумал с надеждой Тимка и решил — как только будут кончать гать, ехать назад, туда, где не смолкала артиллерийская и пулеметная стрельба.
Но постройка дамбы из камыша и земли шла медленно: трясина непрестанно засасывала уже проложенный путь, и его приходилось гатить вновь. К. ночи примчался офицер и, на ходу спрыгнув со взмыленного коня, бегом направился к автомобилю. «Видно, что–то случилось», — с тревогой подумал Тимка. Вслед за этим он увидел, что все офицеры конвоя бросились помогать казакам рубить камыш и вязать его в пучки.
Гул орудий быстро приближался, и через несколько минут где–то позади, в самом конце обоза, разорвался снаряд. Второй снаряд ударил в обочину косы, недалеко от трясины, а два других, перелетев обоз, упали в топь, подняв высокий столб грязи и воды. Было ясно, что красные прорвали фронт и что их батарея нащупывает обоз.
Возле автомобиля трубач офицерского отряда заиграл сбор. Офицеры стали сбегаться к своим коноводам, а казаки еще яростней принялись рубить камыш.
Что потом произошло, Тимка понял не сразу. Офицеры верхом на конях метались между повозками и, осыпая повозочных площадной руганью, выстраивали обоз в одну линию. Тимка побежал к своему коню. Вскоре примчался, в окружении ординарцев и адъютантов, генерал Улагай, и ругань офицеров стала еще цветистей.
Вот, понукаемые офицерами, тронулись к трясине первые повозки. Лошади, боясь темноты и неустойчивой почвы под ногами, храпели и шли вперед лишь под дождем ударов казачьих плеток.
Головной обоз вступил на дамбу. Вот он подходит уже к ее концу, и первая повозка, запряженная парой рыжих коней, под крик и ругань вступает на трясинную почву. Лошади не в силах тянуть дальше повозку. Они встают на дыбы, рвут постромки и медленно, с жалобным ржанием погружаются в густую грязь.
За первой повозкой следует вторая, потом третья, образуя из коней, повозок и груза чудовищную дамбу. А прожорливая трясина, словно живое существо, с радостным чавканьем заглатывает все новые и новые жертвы. С диким завывающим гулом продолжали рваться снаряды то слева, то справа, обдавая обезумевших людей и лошадей грязью и водой.
Тимка с горящими гневом глазами неотрывно, с ужасом смотрел на гибель обоза, потом резко повернул Котенка и, ударив его плетью, помчался назад.
…Полковник Рябоконь не сразу понял, что говорил ему прерывающимся голосом Тимка. А когда понял, длинно выругал божию матерь, генерала Улагая и еще, к Тимкиному удивлению, помянул очень нелестно англичан. Рябоконю удалось уже заполнить брешь фронта и даже отбросить немного красных назад. Он ждал лишь окончания гати, чтобы после обозов отступить с боем к морю, где, под охраной английских военных кораблей, ожидали их пароходы с баржами для отправки в Крым.
Передав командование одному из своих помощников, Рябоконь сам помчался с полусотней казаков наводить порядок на постройке дамбы. Но Улагай рассудил иначе. Он понимал, что, если весь его отряд перейдет дамбу к морю, красные неминуемо ворвутся туда следом — и тогда не только не увести ему в Крым офицерского полка, но и не уйти самому со своим штабом. Поэтому Улагай решил оставить крепкий заслон между собой и офицерским полком, обозы же потопить в трясине, сделав из них своего рода дамбу.
Когда тысячи повозок были загнаны и потоплены, по ним прошел офицерский полк во главе с Улагаем, после чего офицеры–саперы заложили в дамбу пироксилиновые шашки и взорвали ее, не дав даже перейти остатку обоза.
Брезжил тусклый рассвет. Небо было покрыто дождевыми тучами. Холодный ветер бушевал в зеленых волнах камыша. Впереди расстилалась огромная коричнево–зеленая трясина, а посреди нее виднелся широкий черный след — могила тысяч лошадей и быков.
Тимка отыскал Петра на самом краю косы. Его повозка тоже была потоплена, а сам Петр лежал на животе возле добытого им где–то пулемета и, приподняв голову, всматривался в противоположный берег, где начиналась вновь твердая земля и где в зарослях камыша мелькали офицеры, строящиеся в походную колонну.
